Каторжанка (СИ) - Брэйн Даниэль. Страница 21

Я посмотрела на старшего стражника — мол, хватит уже собирать гарантированных покойников, отведи нас куда-нибудь, пока и мы все тут не перемерли от переохлаждения, хотя и смерть всех — кроме меня? — вопрос времени… и сперва вздрогнул он и отвел взгляд, а затем вздрогнула я — когда стражник послушно, словно мысленно я отдала ему приказ, опять замахал руками, давая команду всем двигаться дальше…

Перед нами маячили развалины форта или замка — красные, но слишком темные, чтобы быть единственным ярким пятном, а за ними теснились невысокие, всего в несколько этажей, черные с белым скалы. Я видела маленькие фигурки, повисшие на веревках на белых пятнах, и догадалась, что пятна — соль. Снова соль. Соль и в моем мире некогда была дорогой редкой приправой, но здесь, скорее всего, на всей планете было единственное месторождение, и добыча соли была сопряжена с риском не только из-за монстров. Климат добирался до каторжников не хуже голодных тварей и истреблял их не менее беспощадно.

Под скалами виднелись низкие, в человеческий рост, бараки, и над одним из них ветер размазывал о скалы дымок.

Нас разделили неподалеку от форта. Не таким уж и развалившимся он был — обитаемым, кое-где горел в окнах свет, и мужчин потащили к баракам, а нас, трех женщин, затолкали в тесный кирпичный мешок и затем — в какую-то комнату. Лишь здесь я вернулась в реальность из своего уютного теплого кокона. Несчастную беременную бросили кулем у порога, Селиванова мычала, мелко тряслась и, хватаясь за деревянный стул, пыталась подняться. Низкий потолок, усыпанный кирпичными обломками пол, старая мебель, почти нет света, кроме как из окна, и свеча, как от озноба, икает на столе одиноко. И нет печи.

— Тепло! — крикнула я единственному оставшемуся с нами стражнику, который равнодушно застыл в ожидании прихода начальства и его дальнейших распоряжений. — Нужно тепло! Что вы стоите?

Стражник безразлично покосился на меня, потом, проследив за моим взглядом, на беременную женщину. Я не сказала бы, что срок у нее большой, но что можно рассмотреть под ее арестанским платьем? Селиванова поднялась, прибилась к столу, подальше от меня, утробно подвывала, ее колотила дрожь, но ее ненависть ко мне я чувствовала каждой клеточкой и не строила иллюзий на ее счет: она ждет, когда сможет до меня добраться.

Мне было не до нее.

— Ты! — рявкнула я стражнику, выбирая все же цензурные слова и кривя от досады губы: а ведь отличная идея могла бы прийти мне в голову немногим раньше — вывалить на графа фон Зейдлица весь словарный запас и посмотреть, что он будет делать, может быть, он решил бы, что настоящая Аглая сбежала, а вместе нее — нанятая уличная деваха? Вздор, нет, он все же ее отец… Никто не мешает мне здесь и сию минуту продемонстрировать крепкие выражения. — Смотри на меня, мешок дерьма, и мне плевать, твоя ли это забота, что половина каторжников передохла еще в пути?

Стражник нервно дернул щекой и сжал сильнее здоровенную, сантиметров сорок, дубинку. Сейчас у него дернется и рука, и это незатейливое оружие будет применено к одной не в меру наглой бабе.

Графине, допустим, но когда это было? Ах да, каких-нибудь семь дней назад… Я протянула руку и вцепилась в кожаный лацкан. Пальцы скользили, как будто куртка была пропитана жиром.

— Огонь, кровать и горячая сытная пища, — прошипела я, глядя стражнику прямо в глаза. — Сейчас же, или за твою продырявленную башку будут драться все местные твари!

— Отпусти… ме… ня… — прохрипел он, выпучив глаза, и я почувствовала, что он прилагает все силы, чтобы от меня отстраниться. Но я его не держу? Что я могу, меня легко зашибить до полусмерти одним ударом. — Кля…. клятая дрянь, отпус… ти! Ты же меня задушишь!

Я разжала пальцы, и стражник шарахнулся от меня как от прокаженной. Селиванова заткнулась, я быстро оглянулась на нее — выражение ее лица было брезгливым и полным страха и боли.

— Она клятая! — взвизгнула она. — Клятая! Почему ты не сдохла, ну почему?

За ее спиной изнемогала еле живая свечка. Я посмотрела на беременную на полу, и у меня окончательно сдали нервы.

— Огонь! — заорала я, вытянув руку к свече, и случилось то, чего я не ожидала никак.

Распахнулась дверь комнатки, чуть не ударив беременную, потом дверь входная, через короткий коридор влетел ветер с улицы, на столе закрутились смерчем листы бумаги, свеча полыхнула невероятно, и моментально стол занялся. Возгорание происходит не так, но я не изумилась, в моем мире существовали: умирающая женщина, нерожденный ребенок, источник тепла, бесполезный стражник и Селиванова, кинувшаяся от огня. Из-за цепей она потеряла равновесие и растянулась на полу с отчаянным криком.

— Сюда, — забормотала я, подтягивая беременную к горящему столу.

Я не подумала об опасности, что пламя охотно перекинется на что-то еще, что вес Аглаи никак не больше пятидесяти килограммов, а беременная тяжелее ее раза в два — она и без живота была женщиной в теле. Путались цепи на руках и ногах, цеплялись, я отпнула с дороги выпавший откуда-то старый кирпич и больно ушибла пальцы, но справилась, усадила женщину в метре от огня и принялась стаскивать мокрую, пропитанную солью одежду. Мне мешали цепи, что свои, что чужие, я лупила женщину по щекам — стоны, крики, звон металла и звук коротких сильных шлепков. Сработало.

— Сейчас, ну-ка, смотри на меня, смотри, говори со мной, слышишь? Тебя как зовут? Говори!

— Теодора. — Я прочитала ее имя по губам и озадаченно хмыкнула. Любопытно. Или нет. — Отойди. Отойди от меня. Отойди.

— Ага, — ухмыльнулась я и не подумала подчиниться. Теодора прерывисто дышала, дрожала, пыталась вырваться, подоспел стражник, тоже начал ее раздевать, еще один стражник приволок теплое одеяло и стоял над нами — слишком близко к огню.

Стол странно горит, отметила я мельком, ведь так сложно рассуждать и бороться с сопротивляющейся женщиной, но мне помогали, и опять — я не задавалась вопросом, что их заставило: сопереживание или… что? Теодора начала дико визжать, когда мы со стражником добрались до ее исподнего, она уже не вырывалась — озверела, но что говорить: мы сильнее. Стражник додумался разомкнуть на руках Теодоры цепи — я обратила внимание и выбросила из головы, что у охраны имеется универсальный ключ. Достать его возможности нет, он толстой цепочкой пристегнут к поясу. Уже два стражника сдирали с Теодоры остатки белья, один даже вытащил нож, резанул по спине некогда белую сорочку, и голое женское тело не вызвало у мужчин ничего, кроме сочувствия — что же, у каждого из них была, черт возьми, мать.

Обнаженную Теодору завернули в тяжелое, пахнущее зверем одеяло из сшитых шкур, я, почти теряя сознание, разогнулась и встала. Теодору, рыдающую еще пуще, чем прежде, теперь уже, наверное, от стыда, подняли и повели куда-то в глубь здания. Я осмотрелась — Селивановой не было видно, в небольшое помещение набилась тьма стражи, и я удивилась, как много их тут, одинаковых, бородатых, в разводах соли, а впереди всех стоял худой пожилой человек с серебряными эполетами на темной куртке.

— А теперь убери это, — негромко скомандовал он. Я нахмурилась. Какого черта он от меня хочет? — Потуши сейчас же огонь.

— Туши сам? — предложила я и перестала вспоминать правила этикета. Какой, к чертовой матери, этикет, здесь каторга, а не дворец, и я ссыльная, а не леди на королевском приеме. — Я устала, я голодна, я только что потеряла мужа, я чудом не умерла, покажи мне, где мы все будем жить, и принесите поесть! И снимите с меня эти проклятые цепи, я никуда отсюда не убегу!

Начальник стражи качал головой и усмехался, затем повернулся к стоящему рядом подчиненному и что-то негромко ему сказал. Тот передал команду дальше, за толпу, вышли несколько человек со старыми, разъеденными ржавчиной ведрами. Один за другим они выливали воду на пылающий стол, а до моего полуспутанного сознания дошло, что пламя и до вмешательства со стороны угомонилось и стало тише.

— Все цело, — сказал один из стражников, рассматривая залитый стол без малейших следов горения. — Намокло только, господин комендант. Высушить? И правда — она клятая. Огонь клятый. А ну как она нас всех тут уморит?