Ты сильная (СИ) - Киселева Татьяна Васильевна. Страница 24

В родительском доме вкусно пахло пирогами. Татьяна Васильевна возилась на кухне. Катя скинула босоножки и прошла на кухню, — Мамуль, здравствуй родная. А где дети, папка?

— Катюша, здравствуй, доченька. Ну, где же они ещё могут быть. На рыбалке, конечно, скоро всю рыбу выловят, — засмеялась женщина и, вытерев руки о полотенчико, обняла дочку.

— Ты-то как? Всё хорошо у вас? — она обеспокоенно посмотрела на Катю.

— Всё нормально мама. Работаю потихоньку.

— Дети сказали ты дом продавать начала. Всё же решила уехать. А если у вас всё наладится?

— Даже если всё наладится, уже шепотки за спиной. Рот-то никому не заткнёшь, не хочу, чтобы детям тыкали и сплетен за спиной не хочу, — Катя вздохнула и спросила мать — Пирогом так вкусно пахнет. Чаем напоишь мам.

— Ох и лиса! Конечно, напою, сейчас уже и рыбаки придут, будем ужинать.

На крылечке дробно протопали детские ноги и на кухню ворвался Данька, — Бабушка, мама смотрите, какого я карпа большого поймал.

Карп действительно был крупный, килограмма на два как минимум.

— Подумаешь, зато он у тебя один, а я трёх поймала, — вошла вслед за братом Арина. Рыбины в ведёрке у девочки были тоже хороши.

— Вот помощники-то у меня какие. Кормильцы растут. Ставь ведёрко-то в раковину, да руки идите, мойте, ужинать будем. Деда-то, где потеряли? — засуетилась бабушка, накрывая на стол.

— Он с соседом разговаривает. Сейчас зайдёт, — проговорила Аринка и прижалась к матери, — Мам, что покупатели?

— Пока все думают, — ответила Катя и поцеловала дочку в тёмно-русую макушку и подтолкнула в стороны ванной, — Беги умываться.

Через пару минут зашёл и отец, поздоровался с дочерью.

— Ну, давайте к столу пригласила, — Татьяна Васильевна. И семейство Никитиных-Ковалёвых уселось ужинать. После ужина дети опять убежали на улицу. А Катя с родителями перешла в зал.

— Пап Никита Орлов звонил, сказал, что Женьку подставили и шантажируют. Что он вроде и не изменял мне. Как ты думаешь, это правда? Ты же с Женькой разговаривал, что он тебе сказал?

— Да то и сказал. Я думаю, что он не обманывает. Эта Клавка — та ещё стерва. Она в своё время чуть нас с матерью не развела. Так что от неё ещё и не то ожидать можно.

— А что же делать пап?

— Что делать, что делать? Ждать. Женька с друзьями пытаются найти, где она прячет компромат. Кстати, что у тебя с домом? — спросил Катю отец, — Куда переезжать думаете?

— Да пока ничего. Ходят, смотрят, думают. Сегодня шестеро приезжали, может, кто и надумает. А переезжать? Вначале думала, может, туда к Сеньке на Дальний Восток. А теперь больше склоняюсь к Челябинску, Никита говорит рядом с его домом есть хороший вариант.

— Ну, что ж. Будем надеяться, что эти перемены к лучшему. Если что, имей в виду мы с матерью поможем если что, у нас есть небольшие накопления.

— Спасибо пап, — Катя обнимает отца, а тот гладит её по голове шершавой ладонью, и Екатерина вдруг ощущает себя маленькой девочкой — папиной дочкой.

Телефонный звонок разрывает эту идиллическую картину в клочья. Катя вздыхает, отстраняется от отца, достаёт из кармана телефон и сообщает родителям, — Сенька звонит. Добрый день, Сень, — говорит она брату в трубку и включает громкую связь.

— Добрый. Хорошо, что он хоть для кого-то добрый. — отвечает Арсений. — Кать у Оксаны мама сегодня умерла.

— Ох, ты ж.… — почти одновременно выдохнули Никитины — Как Оксанка-то? — спрашивает Катя Арсения.

— Плохо, плачет, — глухо говорит брат.

— Сын, когда похороны? Мы сейчас выясним насчёт билетов ...

— Не надо батя, вы всё равно не успеете. Мы после девяти дней, скорее всего, сами прилетим. Оксане с Яной необходимо будет сменить обстановку.

— Номер карточки скинь сын, я деньжат подброшу...

— Бать не нужно, у нас есть деньги, — пытается возразить Сенька, — Я звоню, чтобы вы в курсе были.

— Поговори мне ещё. Скидавай номер, — ворчит Алексей Иванович.

— Хорошо, бать, не сердись. Сейчас скину. Как у вас-то самих дела? Кать ты с Женькой ещё не помирилась?

— Всё у нас нормально. Вы там держитесь. Ты звони, если что.

— Хорошо батя. — Арсений прощается и чуть позднее сбрасывает номер карты.

Татьяна Васильевна сидит, опустив плечи, и вытирает уголком платка глаза, — Ох бяда, бяда. Она же младше меня была, — тихо произносит она.

— Ну мамочка, у Светланы Аркадьевны сердце больное было. Не расстраивайся ты так, родная, — Катя обнимает мать и целует её в морщинистую щёку, а у само́й сердце сжимается от страха. Однажды и они с Сенькой потеряют своих родителей.

— Пап, я вот что думаю, может всё-таки поехать? — говорит она отцу.

— А начальство-то тебя отпустит, ты же только что из отпуска?

— Не знаю, но сейчас позвоню, спрошу...

Катя не успела набрать номер, как телефон снова зазвонил. — Да Жень. Слушаю, — ответила она.

— Здравствуй, Катя. Звоню сказать, что письмо на почте. Прочти, пожалуйста.

— Хорошо. Жень у Оксаны мама умерла. Мы вот думаем, что кому-то полететь бы надо.

— Давайте я полечу. Мне Стас советует исчезнуть на несколько дней, чтобы она засуетилась. Я всё равно собирался куда-нибудь уехать, и отпуск уже на неделю оформил.

— Погоди минуту. Пап, Женьке советуют уехать ненадолго, он хочет к Сеньке полететь.

— Ну так пусть летит, что моего-то разрешения спрашивать.

— Жень поддержи их там.

— Само собой. Я позвоню Кать.

***

Катя уже в который раз перечитывала Женькино письмо. И ей было больно. Больно за себя, за Женьку и даже за эту молоденькую дурочку Ирину.

«Когда твой такой налаженный мирок, вдруг в одно мгновение рухнет, и ты окажешься в ситуации, когда любой шаг в сторону и ты рискуешь потерять всё, что тебе дорого, твоя жизнь превращается в ад. Ты мучаешься, страдаешь и пытаешься вырваться из этого ада. Пытаешься сохранить хоть что-то, но твоя жизнь ускользает из рук, словно вода или песок меж пальцев. И ты движешься по замкнутому кругу, пытаясь пробить лбом стену.

Начиная с января я жил в аду Катя. Я так много допустил ошибок родная. Причинил столько боли тебе, детям, что даже не знаю, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить.

Прошу тебя, умоляю. Дай мне шанс оправдаться перед тобой.

Пожалуйста, прочти всё до конца. Я знаю, что этим я тоже причиняю тебе боль. Но пожалуйста, родная, прочти.

Я начну с самого начала, хоть уже и начинал тебе рассказывать.

В тот злополучный вечер мы с Никитой и Лёшкой встречались в «Аллегро», немного выпили. И я в двенадцатом часу ночи уехал домой на такси. По дороге, как ты помнишь, позвонил тебе. Дома принял душ и вышел из него в одном полотенце. Ещё помню, посмеялся дурак, здорово, что детей дома нет, можно голышом погулять. Жалел, правда, что тебя рядом нет. Захотел пить и пошёл на кухню, минералки в холодильнике не оказалось, зато стояла бутылка пива. Я её открыл и ушёл с ней в спальню. Полазил в инстаграме и уснул.

Если бы я только знал, что это последние часы моей счастливой жизни. Если бы я тогда знал, что утром со всей дури вляпаюсь в дерьмо, то, наверное, забаррикадировал все окна и двери и вообще не лёг спать. Но я не знал, и даже не проверил, закрыл ли за собой дверь.

Я уже не раз с того самого утра вспоминал буквально поминутно, всё, что тогда произошло.

Проснулся я от женского плача, почему-то показалось, что плачешь ты. Не сообразил спросонья, и не открывая глаз, попытался притянуть «тебя» к себе, — Что случилось веснушка? — спрашиваю, — Почему ты плачешь? Иди ко мне родная.

А «ты» отталкиваешь меня и плачешь ещё громче. И ещё визгливый голос соседки, — Что тут происходит? Ах ты жеребец поганый! Да я тебя!

Глаза открываю, рядом со мной под одеялом лежит Ирина, свернулась в комочек и ревёт. Я вскочил с постели, ору, — Что вы здесь обе делаете?

А Иркина бабка орёт мне в ответ, — Это я у тебя кобель прокля́тый, спросить хочу, что ты с внучкой моей сделал?