Дымовое древо - Джонсон Денис. Страница 7

Двинулся дальше по тропе. В Сайгоне ему дали только одну гранату – вот эту. Что ж.

Ему велели ждать американца из гражданских, который привёз кинопроектор. Дали конкретную цель. Он как-то не спросил, почему бы тогда не послать хорошего стрелка с винтовкой. Догадывался, что гибель американца задумывали списать на несчастный случай.

Пришлось срезать путь и спуститься к ручью, чтобы обойти хутор, где жили не в меру брехливые собаки. Идя вниз по течению, он добрался до дома главы местной парторганизации. Жильцы спали. В крохотном огородике позади дома он присел на корточки, привалился копчиком к стволу дерева и зарылся лицом в колени. Отдых длился два часа.

Чунг не знал, зачем попросил своего старого друга Хао о пожертвованиях. Вступать в какие бы то ни было контакты указаний ему не давали. Впрочем, вряд ли имело смысл копаться в собственных побуждениях.

Сразу же после второго крика петуха Чунг разбудил парторга и сообщил о своём провале. Ему вручили китайский автомат «Тип-56», две обоймы по тридцать патронов в каждой и приказали возвращаться в лагерь у реки Ванкодонг, где из разношерстного сброда формировался «потерянный отряд» партизан из секты хоахао [2]. Они объявили себя готовыми к передислокации и идеологической обработке.

– С ними были какие-то трудности? – спросил он парторга.

– Им никто не навредил. Ты не встретишь никакого сопротивления.

– Ладно. Держите оружие наготове. Только дайте мне фонарик.

Вода в реке стояла высоко. Чунгу пришлось проделать неблизкий путь до брода выше лагеря, перейти и шагать назад вниз по течению в общей сложности пять или шесть километров.

Подойдя к аванпосту – шалашу из банановых листьев и бамбука, – он условленно ухнул филином, но никто не ответил.

Тропинка привела к чёрному изрытому пятачку у реки, бывшей рыночной площади. Местное население выкосила в своё время какая-то эпидемия, а окружающие строения позднее ритуально сожгли по рекомендации практикующего врача (а больше – из суеверного страха). Однако поблизости по-прежнему стоял небольшой амбар, и теперь он служил казармой.

Молодые ребята собрались за постройкой – хоронили кого-то из боевых товарищей. Его жизнь, пояснили они, оборвалась из-за двухнедельного приступа малярии. Покойника раздели. Положили в раскрытый рот по рисовому зёрнышку, опустили обнажённого юношу в могилу глубиной метра в полтора без какого-либо подобия гроба и забросали её желтоватыми комьями сырой земли.

Чунг наблюдал, стоя в сторонке, и отмахивался от мух. Где-то на минуту ребята молча застыли над холмиком. Наконец один проронил:

– Плохо дело. Вот и ещё один от нас уходит.

Все они были молоды, некоторые – ещё совсем подростки. Их группировка никогда не входила во Вьетминь. Это были невежественные горцы с хребта Баде́н, которые даже хоронить мертвецов толком не умели.

Когда управились с погребением, Чунг встал с ребятами во дворе казармы, чтобы обратиться к ним с речью, но смог лишь повторить то, что ранее было сказано другими:

– Мы можем достать вам лекарство от малярии. Возможно, удастся переселить вас на север, в сельскохозяйственную артель – мы зовём её «колхозом», и там вы заживёте в мире и покое. Но если хотите продолжить борьбу, мы можем найти вам лучшее применение. Мы – сплочённая команда. У нас железная организация. Мы как единый крепко сжатый кулак, который, когда надо, скрывается в рукаве. Наша воля непоколебима. Наша воля – это наше оружие. Против нас не устоять и величайшим армиям колонизаторов. Мы прогнали французов – так прогоним и американцев, убьём и закопаем в землю их ставленников. Они трубят о своих победах? Пусть себе трубят. Захватчики воюют с океаном. Неважно, сколько волн они поразят, океан нашей решимости никуда не денется. Хотите ли вы быть свободными? Личная свобода – это всенародная свобода. Люди, которые возглавляли вас изначально, это знали, они впитали эту мысль вместе с учением хоахао, и вот как далеко они вас завели! Теперь же вы должны пойти с нами и идти до самого конца – который на самом деле и есть то начало, о котором мы все мечтали, заря нашей всенародной свободы.

Впервые с тех давних пор, как перестал ходить в школу, Чунг говорил и не понимал своих собственных слов.

Его послали сюда потому, что какое-то время он послушничал при храме Новой Звезды в близлежащей деревеньке. Предполагалось, что он знаком с этими людьми. Это была смешанная компания. Малышами их, оставшихся сиротами, завербовали – вернее, похитили – и увели далеко вверх по реке боевики хоахао; сами они происходили из дельты Меконга, но Вьетминь загнал их в горы. Вожаки ребят бросили юных новобранцев или были убиты. Тем временем деревня их предков опустела – сельчан разметала война. Несколько лет ребята прокладывали себе путь всё ниже и ниже по течению Ванкодонга, нигде не находя пристанища, и наконец обосновались вдоль этого участка реки, известного по всей округе своим необычайно заразным штаммом малярии – в этих краях его называли «кровавая моча». Никто их здесь не тревожил, они же один за другим умирали.

Чунг объяснил, что его собственный народ происходит из провинции Бенче, но сам он долгие годы провёл на Севере. Прямо сейчас, до воссоединения, именно на Севере лежало сердце Вьетнама.

– После воссоединения весь Вьетнам будет для нас домом. Миллионы квадратных километров Вьетнама без разделения, без переселения, без разрыва народной ткани. Каждую ночь будем мирно ложиться спать и просыпаться на другое утро тоже в мире. А те из нас, кто умрёт в пути, вот как ваш товарищ, обретут покой в могиле.

«Посмотрите на себя, – думал он, – с рождения и до смерти вас окружают только изгнание, скитание и война».

– А как нам будет жить в колхозе?

– А вы хотите работать? Там у вас будет работа и свобода.

– Но ведь мы уже давно сами по себе. Мы уже и так свободны.

– В колхозе – там свобода совсем другого свойства. («Ну да, ну да, чёрта с два, что за чудовищная ложь! – выругался он про себя. – Лучше умрите, хоть здесь, хоть там, – хотелось сказать ему, – только держитесь подальше от колхоза».) Пришло время принять вас в формирующийся отряд, который готовится выступить на север. Там, под Баудоном, есть лагерь. Дотуда предстоит далёкий поход. Можем уложиться в сутки, если выступим завтра с самого утра.

– Мы об этом уже говорили, – ответил один из ребят. – Больше ведь нам делать-то и нечего. Пойдём на север. Но сегодня ночью луна холостая. Нельзя нам выходить завтра. Прямо сразу после холостой луны нельзя в путь выходить, примета плохая. Вот мы только что ещё одного бойца потеряли из-за этих плохих примет.

– Малярия случается не из-за дурных примет или по злой воле богов. Её вызывают живые существа – слишком маленькие, невидимые для глаза, ядовитые не меньше змей, но размерами мельче пылинки. Мы зовём этих существ микробами. Послушайте же, мои юные братья. Все мы умираем. Хотите ли вы погибнуть из-за какого-то микроба? Окончательная победа будет слагаться из множества поражений. Хотите ли вы, чтобы вам нанёс поражение микроб? Чем скорее мы выступим, тем лучше.

Они лишь глазели на него – так, словно не понимали. И, вероятно, многие из них в самом деле его не понимали, потому что происходили из края выше по реке, где говорили на различных местных диалектах.

– Мы подумаем, – проронил тот же парень.

Пока они о чём-то друг с другом совещались, Чунг отошёл в сторонку и отвёл взгляд. К нему подошёл всё тот же самый парень и коснулся его руки:

– Завтра выступаем.

– Если вы так решили, – сказал Чунг, – тогда хорошо.

Всю предыдущую ночь отряд провёл на ногах, в заботах о больном товарище. Все устали. Делать было нечего, так что ребята выставили нескольких часовых, а все остальные слонялись вокруг казармы. Чунг присел у стены. Он заметил, что тут и там в соломенной кровле виднеются дыры, заткнутые смятыми пачками из-под сигарет. С пола подъедала мусор стая костлявых кошек.