Дымовое древо - Джонсон Денис. Страница 9

Сэндс прочёл первую полосу газеты «Манила таймс». Бандита по кличке Золотой Мальчик зарезали в гостиной его собственной квартиры. Сэндс внимательно изучил фотографию трупа Золотого Мальчика – тот лежал в банном халате, раскинув руки под каким-то невообразимым углом и вывалив язык между челюстей.

Появился парикмахер – старик с деревянным ящиком, и Шкип предложил: «Пойдём-ка во дворик». Через застеклённую дверь они вышли в патио.

Погода стояла ясная и, казалось, не предвещала ничего дурного. Однако Сэндс с опаской поглядывал на небо. Шесть недель напролёт, с самого его приезда в Манилу в середине июня, лили дожди, а потом в один прекрасный день вдруг прекратились – как обрубило. Это была его первая поездка за границу. Он никогда не покидал пределов Канзаса, пока не погрузил свой красно-оранжевый чемодан, и не погрузился сам в автобус до Блумингтона (штат Индиана), и не отправился учиться в университете; впрочем, несколько раз в детстве и ещё как-то раз подростком бывал он в Бостоне – ездил погостить у родни по отцовской линии, и в последний раз почти всё лето провёл в компании родственников-ирландцев, целого полчища каких-то крупных полицейских чинов и отставных военных: больше всего походили они на свору сторожевых мастифов, а их жёны – на стайку издёрганных пуделих. Они подавляли его своей раскованной вульгарностью и шумливой общительностью, тискали, голубили, словом, всячески проявляли к нему родственные чувства, чего он никогда не ощущал, находясь среди маминой родни со Среднего Запада, у которой было принято относиться друг к другу просто как к знакомым. Отца – жертву перл-харборских событий – помнил он смутно. Ирландские дядья из Бостона подали Шкипу пример того, к чему надо стремиться, наметили форму, которую он заполнит, будучи уже взрослым. Он и не думал, будто её заполняет. Она лишь подчёркивала, как он мал.

Со стороны филиппинцев Сэндс сейчас ощущал ту же теплоту и то же радушие, что и от тех очаровательных миниатюрных ирландцев. Только-только наступила восьмая неделя его пребывания на Филиппинах. Люди ему понравились, а вот климат здешний он возненавидел. Вот уже начинался пятый год, как Сэндс служил Соединённым Штатам в качестве работника Центрального разведывательного управления. И свою родную страну, и это её Управление он полагал овеянными славой.

– Вы мне просто по бокам подкоротите, – сказал он старику. Под влиянием покойного президента Кеннеди он решил позволить своему армейскому ёжику несколько отрасти, а совсем недавно – возможно, под влиянием местных пережитков испанского владычества – начал также отпускать усы.

Пока старик его подстригал, Сэндс ознакомился со следующим авторитетным источником, манильской газетой «Энкуайрер»: в передовице провозглашалось начало серии статей, посвящённых сообщениям филиппинских паломников о всяческих поразительных чудесах – кто-то исцелился от астмы, где-то деревянный крест превратился в золотой, другой крест, каменный, вдруг задвигался сам собою, где-то заплакала фреска с иконой, а другая икона замироточила кровью.

Парикмахер поднёс к его лицу зеркало восемь на пять дюймов. Хорошо, что не придётся щеголять новой причёской на виду у всей столицы! Усы пока что существовали только в надеждах, а волосы достигли промежуточного состояния – слишком отросли, чтобы их не замечать, но ещё слишком коротки, чтобы как-то их контролировать. Сколько лет он уже стригся ёжиком – восемь, девять? – с того утра, как прошёл собеседование с вербовщиками из Управления, что явились в университетский городок в Блумингтоне? Оба были одеты в поношенные деловые костюмы и подстрижены ёжиком, как он заметил днём раньше, подглядывая в гостевом помещении факультета за их прибытием – прибытием стриженных ёжиком вербовщиков из Центрального разведывательного управления. Особенно ему было по душе слово «центральное».

Здесь же, в дне езды от Манилы по ужасным дорогам, эта его центральность ощущалась чуть более чем никак. Он читал суеверные газеты. Смотрел, как вьются по оштукатуренным стенам лианы, как расползается по стенам плесень, как лазают по стенам ящерицы, как забрызгивают стены пятнышки грязи.

Со своего наблюдательного пункта в патио Сэндс засёк, что в воздухе витает некое напряжение, какая-то подспудная вражда между работниками санатория – ему не нравилось думать о них как о «слугах». Это чувство подстегнуло его любопытство. Но, будучи воспитанным в сердце Американского материка, он привык избегать личных разногласий, не замечать косых взглядов, почитать за благо неискренность и сторониться разговоров на повышенных тонах в соседних комнатах.

В патио вышел Себастьян и с довольно взволнованным видом оповестил:

– Здесь кое-кто хочет вас видеть.

– Кто такой?

– Не скажу, если позволите. Они сами скажут.

Но вот прошло двадцать минут, а к нему так никто и не пришёл.

Сэндс покончил со стрижкой, перешёл в прохладную гостиную с отполированным дощатым полом. Пусто. В обеденной зоне – тоже никого, только Себастьян накрывал стол к обеду.

– Здесь кто-то хотел меня видеть?

– Кто-то? Нет… кажется, никто.

– Разве ты не говорил, что у меня посетитель?

– Никого нет, сэр.

– Отлично, спасибо, буду гадать дальше.

Он опустился в плетёное кресло во дворике. Здесь можно было как почитать последние известия, так и понаблюдать, как англичанин-энтомолог, человек по имени Андерс Питчфорк, туда-сюда гоняет длинной клюшкой мяч для гольфа между двух полноразмерных лужаек на крайне тесном поле. Два с чем-то акра газона были тщательно подстрижены и приведены к биологическому единообразию, а ограничивал их высокий забор из металлической сетки, с которым сплетались тёмные и неизведанные дебри окружающей растительности. Питчфорк, седеющий лондонец в брюках до колен и жёлтой банлоновой рубашке, знаток комаров из рода Anopheles, проводил каждое утро на этом поле, пока солнце не поднималось над крышей здания и не выгоняло его на работу, которая состояла в искоренении малярии.

Под колоннадой можно было разглядеть немецкого гостя – тот завтракал, сидя в пижаме на личном дворике рядом со своей комнатой. Немец приехал в эти края кого-то убивать – так заключил Сэндс, поговорив с ним от силы дважды. Начальник отдела сопроводил его от самой Манилы и, хотя визит начальника вроде как касался подготовки Сэндса, провёл он всё время с немцем, ну а Сэндс получил указания «оставаться на связи и оставить его в покое».

Что же до Питчфорка, этого эксперта в области малярии с незабываемой фамилией, – он, должно быть, только собирал сведения. Возможно, курировал всяких там мелких агентов, действующих по деревням.

Сэндс любил угадывать, кто чем занимается. Люди то приезжали, то уезжали по каким-то маловразумительным поручениям. В Великобритании это место, вероятно, назвали бы «конспиративной квартирой». Однако в США, в Виргинии, Сэндса выучили, что конспирация никогда не бывает полной. Нигде в море не найти безопасного островка. Полковник, его ближайший наставник, крепко-накрепко вдолбил в головы новобранцам «Подветренный берег» – двадцать третью главу мелвилловского «Моби Дика»:

Но лишь в бескрайнем водном просторе пребывает высочайшая истина, безбрежная, нескончаемая, как бог, и потому лучше погибнуть в ревущей бесконечности, чем быть с позором вышвырнутым на берег, пусть даже он сулит спасение. Ибо жалок, как червь, тот, кто выползет трусливо на сушу. [5]

Питчфорк поместил мяч на колышек, выбрал из сумки, лежащей на газоне, клюшку с большой головкой и запустил его через забор, куда-то в глубины зарослей.

Тем временем, если верить «Энквайреру», в море Сулу пираты захватили нефтяной танкер и убили двух членов экипажа. В городе Себу кандидата в мэры и одного из его сторонников изрешетил пулями родной брат этого самого кандидата. Убийца поддерживал соперника брата – их отца. А губернатора провинции Камигин застрелил, как выразились в газете, некий «берсерк», который «в состоянии амока» [6] порешил потом ещё двоих.