Витька с Чапаевской улицы - Козлов Вильям Федорович. Страница 23

— Пойду посмотрю, — усмехнулся Гошка, — на вашего медведя…

Встал и, перешагнув желтый круг света, сразу пропал в темноте.

— И как он только не боится? — прошептала Люся, тараща в темноту большие, неестественно блестевшие глаза.

— А ты бы пошел? — спросила Алла, глядя на Грохотова. — Нет, — помолчав, ответил он. — Я боюсь медведей.

— Медведь редко нападает на человека, — сказал Коля. — Он довольно трусливое животное. Известны случаи, когда с испуга медведи умирали от разрыва сердца. Напугай медведя — и с ним мгновенно приключится понос. Отсюда и называется «медвежья болезнь»…

— Неизвестно, кто кого скорее напугает — человек медведя или медведь человека, — сказал Витька.

— Это все теория, — согласился Коля. — Я бы тоже не хотел повстречаться в лесу с мишей… Да еще ночью!

— А как же он? — кивнула Алла на лес.

— Отчаянный парень, — сказал Витька.

— Гоша ничего не боится! — с жаром произнесла Люся. — Видели, как он бойца победил?

Немного погодя пришел Гошка. Присел у костра и стал разуваться.

— Хорошо бы сейчас печеной картошки! — сказал он.

— Никого не встретил? — спросила Алла.

— Это лошади, — сказал Гошка. — Рядом пастбище, вот они тут и плутают. — Он достал из кармана свернутую в кольцо прядь упругих волос.

— Я у одной выдернул из хвоста… На леску. От нашего Сашки дождешься рыбы.

— Она могла тебя лягнуть, — сказала Люся. Гошка хмыкнул, поставил ботинки подальше от огня и лег на траву. Глядя на звезды, сказал:

— Завтра раздобудем картошки и будем вечером печь.

Первый луч солнца с размаху нырнул в сизоватый туман, стелющийся над рекой. Нырнул — да и запутался в нем, так и не пробившись к черной тихой воде. В лесу неуверенно пискнула птица, за ней вторая — и вот сосновый бор наполнился птичьим пением. Небольшая стрекоза, почувствовав теплое прикосновение солнца, встрепенулась, задвигала крыльями, но не взлетела: утренняя роса обильно смочила ее прозрачные крылья. Роса сверкала на траве и цветах, на листьях деревьев и кустов и даже на зеленых сосновых иголках. На заостренном кончике каждой иголки висела маленькая цепкая капля.

Две лошади — гнедая и каурая — разом взмахнули головами и взглянули на солнце, будто приветствуя грядущий день. Лошади ощупывали мягкими губами мокрую траву и выщипывали ее. Вот они подошли к потухшему костру, вокруг которого безмятежно спали мальчишки и девчонки с Чапаевской улицы. Сашка давно стащил с головы рюкзак и, приоткрыв рот, негромко посапывал. Люся обняла Аллу и уткнулась горящим лицом ей в грудь. Она вздрагивала во сне, кашляла и норовила рукой еще натянуть на себя что-нибудь. Витька и Коля Бэс спали в стороне. Гошка скатился с травы и лежал лицом вниз на своей куртке. Капельки росы блестели в его густых черных волосах.

Лошади первыми услышали незнакомый нарастающий гул. Они перестали щипать траву и, прядая чуткими ушами, стали прислушиваться. Гул приближался, становился все отчетливее. Лошади неподвижно стояли рядом, глядя прямо перед собой. Даже хвосты их не шевелились.

И вот высоко над лесом в бледном утреннем небе появились самолеты. Много самолетов. Мощный гул моторов перешел в металлический визг. Туман над рекой рассеялся — и холодно блеснула вода. По воде расходились большие круги. Люся проснулась и, приподнявшись, прислушалась. Глаза ее никак не хотели раскрываться. Проведя ладонью по пылающему лбу, закашлялась. Но гул уже удалялся и был добродушным и мирным, как мурлыканье большого кота. Люся, дрожа всем телом, прижалась к Алле и снова заснула.

Ребята спали, и снились им разные сны. И никому из них не снилась война. А война началась. Она только что прогудела над ними в чистом утреннем небе. Ребята спали, а где-то на границе уже сражались с фашистами наши бойцы, палили пушки, строчили пулеметы.

Самолеты с черными крестами налетели на спящие города, и бомбы с отвратительным визгом летели вниз. Многие в это воскресное утро погибли, так и не поняв, что же такое произошло, не поняв, что началась война — суровая и жестокая, перед которой померкли все остальные войны.

Две лошади — гнедая и каурая — тоже ничего не поняли, но древний инстинкт подсказал им, что в тихом и спокойном до сей поры мире произошло что-то тревожное и непонятное. Негромко заржав, лошади галопом поскакали на луг, где пасся весь косяк.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ИЗБУШКА НА КУРЬИХ НОЖКАХ.

Утром всем стало ясно, что Люся Воробьева заболела. У нее был сильный жар, вчера так ярко блестевшие глаза сегодня стали больными, тусклыми. Завтракать она отказалась, сидела, привалившись спиной к березе, и равнодушно смотрела на рассеивающийся над речкой сиреневый туман.

Алла ухаживала за ней, предлагала крепкого чаю с печеньем, заставила проглотить сразу две таблетки пирамидона. Люся вяло отводила тонкой рукой съестное, но таблетки приняла и запила чаем. Гошка бросал на нее раздраженные взгляды. Он не знал, что делать. Судя по всему, Люся не сможет идти вместе со всеми. Вон как ее пушистая голова клонится на тонкой шее то в одну сторону, то в другую… А где они тут доктора возьмут? Да и есть ли где-нибудь поблизости амбулатория?

Алла отошла в сторону и кивнула Гошке. Вместе с ним поднялся с травы и Витька.

— Ну что, лазарет откроем? — с усмешкой спросил Гошка. Лицо у него злое, в черных волосах запутались травинки.

— Люся заболела, — сказала Алла. — Вряд ли она сможет с нами идти.

— Амбулатории доктора Айболита поблизости не видно, — продолжал Гошка. — Кажется, он в Африку к обезьянам уплыл?

— Погоди, — досадливо остановил его Витька. — Надо думать, что делать, а ты зубоскалишь!

Гошка хотел огрызнуться, но, перехватив взгляд Аллы, смолчал. А взгляд был жесткий, презрительный.

— С каждым такое может случиться, — спокойно сказала Алла. — Люсе нужно отлежаться. Я дала ей пирамидон. Если это простуда, то скоро пройдет.

— Связались… — проворчал Гошка.

— Куда ты торопишься? — посмотрела на него Алла. — Куда нам спешить? Разобьем лагерь, отдохнем немного. А Люся за два-три дня оправится. Я убеждена, что это обыкновенная простуда, — Я пошел, — сказал молчавший до сих пор Витька.

— Куда? — удивленно взглянула на него девочка.

— Поищу подходящее место для лагеря. Не будем же тут у речки комаров кормить?

Повернулся и зашагал к сосновому бору, который начинался сразу за излучиной реки. Над бором разлилось желтое сияние. Вершины сосен и елей горели, как наконечники новогодних елок. Из леса доносились голоса птиц. Кругом дикое раздолье, нигде не видно человеческого жилья.

— Что, опять расшалились нервы? — спросил Сашка притихшую Люсю. — Поплачь, легче станет.

— Заткнись! — посоветовал Гошка.

— Люся заболела, и мы тут задержимся, — сообщила Алла.

Сашка виновато развел руками — мол, я не знал. Коля Бэс подошел к девочке и стал расспрашивать, что болит и когда она почувствовала простуду. Люся вяло отвечала. Он пощупал ее лоб и нахмурился.

— Пойду поищу малинник, — сказал он. — Напьешься отвару — температура сразу упадет.

Туман растаял, и над речкой замельтешили, сверкая прозрачными крыльями, стрекозы. В камышах крякала утка. Ей отвечали лягушки. Пышные облака величаво проплывали над высокими соснами. Солнце, поднимаясь над бором, набирало силу. Испарилась роса, у берега маслянисто зажелтели кувшинки. Из леса прилетела трясогузка и стала порхать над самой водой. Плавно снижаясь, она касалась поверхности и снова взмывала. И так несколько раз подряд.

Гошка уселся на травянистом берегу и закурил. Сашка сначала бросал на него нерешительные взгляды, потом подошел и попросил затянуться. Гошка дал. Так они и курили: сначала один затягивался, потом второй.

— Некстати как все это, — сказала Люся.

— Мы тебя в два счета вылечим, — оптимистически заявила Алла.

— Я же вижу, Гоша злится, — вздохнула Люся.

— Не обращай на него внимания, — сказала Алла. — Ему нравится командира из себя корчить.