Тихая ложь (ЛП) - Олтедж Нева. Страница 12

Каково это — оказаться прижатой к этому большому телу, когда его горячие прикосновения обжигают мою обнаженную плоть? Приятная дрожь пробегает по позвоночнику от одной только мысли об этом. Ладонь Драго проникает между моих ног, надавливая на киску через шелковистую ткань, а его взгляд перехватывает мой, и мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не вырвался стон. Меня никогда не привлекали жесткие, сварливые мужчины, но по какой-то удивительной причине мой незнакомый муж привел меня в полный восторг.

— Мне бы это очень понравилось. — Он сильнее надавливает на мой трепещущий центр, и я чувствую, что становлюсь влажной. — Но я не трахаю лжецов, mila moya (с серб. Милая моя).

С последней лаской Драго убирает руку между моих ног и поворачивается ко мне спиной. Я скрежещу зубами, встаю с кровати и иду через всю комнату в ванную, не забыв при этом со всей силы захлопнуть дверь.

Через десять минут я стою перед чемоданом и роюсь в его содержимом в поисках чего-нибудь красивого. Яркая одежда заставляет меня чувствовать себя счастливой, даже когда я не в себе. Нахожу нижнее белье и голубую блузку, но моих любимых оранжевых джинсов там нет. Я захлопываю крышку чемодана и перехожу ко второму. Драго продолжает спать, совершенно не обращая внимания на мой шум. В третьем чемодане я, наконец, нахожу искомые джинсы и пушистые тапочки-сапожки. Сев на край кровати, я разворачиваю полотенце и начинаю одеваться.

Он назвал меня лгуньей. Наверное, в какой-то степени он прав. В конце концов, я приехала сюда, чтобы шпионить за ним для дона. Но мне все равно больно. И тот факт, что это так, беспокоит меня. Есть только два человека, которых я подпускаю достаточно близко, — это мои брат и сестра. Что касается других людей, то их поступки и высказывания я пропускаю мимо ушей. Если они мне безразличны, то их мнение или поведение не может меня задеть. И мне абсолютно наплевать, что обо мне думает Драго Попов.

Закончив собираться, я беру с кровати полотенце, чтобы отнести его в ванную, но на полпути останавливаюсь и смотрю через плечо на спящего мужа. Тихонько хихикая, я бросаю полотенце ему на лицо и выбегаю из комнаты так быстро, как только могу.

На лестнице мимо меня проходит одна из присматривающих за домом женщин, несущая стопку простыней на верхний этаж.

— Доброе утро! — щебечу я.

Она бросает на меня несколько враждебный взгляд, но выражение ее лица меняется на растерянность, когда она видит на мне пушистые тапочки-сапожки. Они оранжевого цвета с большими белыми точками в горошек. В середине каждой точки вложена маленькая оранжевая блестка.

— Милые сапожки, — пробормотала она.

— Спасибо. — отвечаю я.

Поднявшись на первый этаж, я замечаю, что несколько мужчин стоят у входной двери, снимая пальто. Я припоминаю, что видела их вчера на ужине, и помню, что они упоминали, что после ужина отправятся на ночное дежурство. Почему они вернулись сюда, а не поехали домой?

Я вхожу в большую столовую и останавливаюсь, едва переступив порог. Почти все стулья за длинным столом заняты. Неужели сербы празднуют особые события несколько дней? Место в конце стола, где я сидела вчера, свободно, и я направляюсь к нему, произнося на ходу веселое "доброе утро". Несколько человек кивают, но большинство просто смотрят на меня. Похоже, я не выиграю здесь ни одного конкурса популярности. Я сажусь на свое место и наклоняюсь к Елене, рыжеволосой девушке с веснушками, с которой мы общались вчера во время ужина.

— Итак, по какому поводу сегодня праздник? — спрашиваю я.

Она нахмуривает брови.

— Повод?

— Да. Я вижу, у нас снова гости. — Я делаю жест в сторону людей, сидящих за столом.

— О… это не гости. — Она смеется. — Они живут здесь.

— Здесь? В этом доме? — Я вытаращилась на нее. — Но тут же… около сорока человек.

— Вообще-то, сорок восемь. Первая смена охраны уже позавтракала, а оставшихся сейчас здесь нет.

Я смотрю вдоль стола. Господи Иисусе.

Дверь, ведущая на кухню, открывается, и внутрь вбегают женщины, несущие множество тарелок на вытянутых руках. Две из них занимают правую сторону стола, а три другие — левую. Они начинают расставлять перед каждым тарелки с яичницей и беконом.

Парень лет двадцати пяти, сидящий через пару мест от Елены, тянется к тарелке, которую перед ним опускают, но девушка, ставящая тарелку, быстро убирает ее из его рук.

— Кева сказала, что ты на диете. Она делает тебе салат. — Девушка шлепает его по затылку и ставит на стол две последние тарелки.

— Ната, милая, не поступай так со мной, — кричит парень ей вслед, когда она возвращается на кухню. — Я умираю от голода. Ты же знаешь, я не могу работать, когда голоден.

Все игнорируют его нытье и набрасываются на еду. Я беру кусок хлеба из ближайшей миски и начинаю есть, притворяясь, что меня интересует только моя еда, и прислушиваясь к разговорам вокруг.

Мне трудно понимать полные предложения, потому что у меня нет опыта разговорного сербского языка, особенно при таком количестве говорящих одновременно людей. Мое внимание переключается с одного разговора на другой, но я улавливаю лишь отдельные фрагменты и только часть смысла. Кажется, большинство разговоров крутится вокруг какого-то важного события и новых мер безопасности.

— Pop treba da se vidi sa ludim Rusom u vezi isporuke (с серб. Поп должен встретиться с сумасшедшим русским по поводу доставки), — говорит большой татуированный мужчина, сидящий напротив Елены.

Вилка замирает на полпути к моему рту. Поп? Это значит священник. Священник встречается с сумасшедшим русским для чего-то, связанного с пересылкой? Среди них есть священник? Что делает священник — благословляет контейнеры с наркотиками? Я пытаюсь подслушать, что он скажет дальше, но парень снова набивает рот яйцами.

В другом конце комнаты дверь кухни снова открывается, и в нее входит пожилой мужчина. У него совершенно белые волосы, собранные в короткий конский хвост. В сочетании с длинной белой бородой это делает его похожим на Санта-Клауса. Правда, на очень странного Санта-Клауса, поскольку одет он в армейские зеленые тактические штаны, такую же футболку и наплечную кобуру с двумя пистолетами поверх. К бедру пристегнуты ножны для ножа. Крутой Санта присаживается, достает из ножен зловещего вида нож и начинает резать им бекон.

— Кто это? — спрашиваю я Елену.

— О, это Бели. Наш садовник.

— Садовник? Что именно он сажает?

— Тюльпаны — его любимые, представляешь?

— Нет. — Я фыркаю.

— Они с Кевой ненавидят друг друга. Пару лет назад он посадил вокруг дома белые лилии, и Кева попросила одного из парней их скосить, потому что, по ее словам, это похоронные цветы. Теперь Бели следит за тем, чтобы сажать их каждый год, выбирая каждый раз другое место.

— Что ж, не похоже, что здесь все скучно. А какая роль у тебя?

— Большую часть времени я работаю с Мирко. Он отвечает за логистику. — Она кивает в сторону сидящего рядом парня с салатом. — Он организует грузовики и маршруты, а я ему в этом помогаю. Но он также отвечает за наблюдение здесь и в “Naos”. И еще я помогаю Кеве отмывать деньги.

— Кеве? — Я смотрю в конец стола, где женщина, о которой идет речь, наливает кофе какому-то парню. — Я думала, она кухарка.

Елена смеется.

— Да, она готовит еду для всех, оказывает первую помощь, когда это необходимо, и следит за тем, чтобы все деньги, которые приносят, проходили через “Naos” и выходили чистыми.

— Ничего себе. — Я качаю головой. — А почему вы называете ее Кевой? Это прозвище?

— Это сленг. Кева означает "мама". Вполне подходит, ведь она всем командует.

— Наверное, это странно, когда пятьдесят человек называют тебя "мамой". — Я еще раз окидываю взглядом стол. — Не могу поверить, что все они живут здесь. Это похоже на отель.

— О, это совсем не похоже на отель, поверьте мне. — Она хмыкнула. — Скорее, военная база.

— Значит, Драго настаивает на том, чтобы все жили здесь?