Усобица триумвирата (СИ) - "AlmaZa". Страница 7

- Как здравие ваше? Как дитя?

- С Божией помощчью, - неверно выговорила она, стараясь быть краткой, стесняясь своей неправильной ещё речи.

- Ну, и то хорошо! – поклонился снова Святослав и пошёл дальше.

За спиной Оды раздался вздох одной из боярских дочерей, что окружали её.

- Ах, до чего любезен Святослав Ярославич! Какой славный муж!

- Не надо! – обернулась к ней Ода, насупив брови. – Обсуждать конунг – дурно! Женатый конунг.

Девицы притихли, зашагав за княгиней. Но её возмущение было вызвано вовсе не примерным образом мыслей. Она не желала слушать то, что с трудом заглушала в себе самой. С самого первого взгляда, что упал на Святослава в Софийском соборе, когда они все стояли у саркофага Ярослава, и вошёл он, прибывший из Волыни, жизнь Оды потеряла прежнее спокойствие, а сама она забыла о безмятежных снах и смирении со своей долей. Но разве был какой-то выбор? Она замужем за его братом, а он и сам женат. Никакими усилиями не быть им вместе, потому что судьба распорядилась иначе, выстроив не одну, а ряд преград, невозможных для преодоления. Да и разве смотрит Святослав хоть на кого-нибудь, кроме своей Киликии? Никогда прежде не сравнивала Ода себя с другими женщинами, но когда увидела недавно гречанку, целый час потом смотрела в своё отражение, склонившись над серебряным блюдом для умывания, куда налила чистой воды. А потом куда дольше вспоминала высокий, статный силуэт деверя, его короткую, тёмно-русую бороду, которая скорее подчеркивала красоту и благородство лица, чем скрывала. Представляла, как ложится он на своё брачное ложе возле Киликии, сильный, широкоплечий, с низким и уверенным голосом, как целует свою жену, обнимает. И Оде хотелось плакать, и она плакала. Прислужницы и девушки подумали, что после родов княгиня никак не может прийти в себя – всякое случается с женщинами! Никто не знал истинных терзаний её сердца, да и можно ли было позволить такому быть узнанным?

Вячеслав, супруг её, был младше брата на семь лет – ему исполнилось двадцать. В их первую брачную ночь, которую Ода до сих пор помнила, он дрожал, как тонкий лист, зная о предстоящем не больше, чем она сама. Вежливый и кроткий, юноша переволновался и ничего не смог тогда – это она поняла позже, дня три спустя, когда всё-таки смог. Он никак не мог научиться одновременно целовать жену и делать что-то ещё. Если он касался её губ, то замирал, и только потом, перестав целовать, поднимал подол её ночной рубашки. Потом начинал двигаться, и опять сосредотачивался исключительно на этом. А когда всё прекращалось – вновь влажно и как-то глупо целовал. Ощущения на её долю перепадали не очень приятные, но терпимые. Было похоже на неумелую езду на лошади, когда тебя впервые сажают в седло. Ты не в состоянии насладиться беспечной скачкой, тебя только трясёт, да потом натёрты ноги и гудит зад, но всё-таки ты до куда-то доезжаешь, поэтому результат можно считать достигнутым. Ода была уверена, что иначе и не бывает, и радость в браке появляется поутру, когда мужчина и женщина уходят из кровати, расходятся по своим делам, а ещё лучше – когда рождаются дети. Только для них, Оде казалось, это всё и существует. Так и было всё расставлено в её мыслях до тех пор, пока она не увидела Святослава. «Наверное, Господь проклял меня, потому что нельзя думать о том, о чём я подумала, в церкви. Как могло подобное возникнуть в голове под сводами храма?». Но вся сущность девушки взывала к тому, чтобы столкнуться где-то со Святославом ненароком, посмотреть на него на минуту дольше, поймать несколько обращенных к ней слов. Этого хватало, чтобы по ночам, закрыв глаза, не важно, приходил Вячеслав или не приходил, представлять рядом с собой другого.

Вот и сейчас, увидев его, Ода с трудом удерживалась, чтобы не выдать ни одной эмоции. Войдя в свою светлицу, она поскорее присела к люльке с сыном.

- Мой дрогой, - вслух, с ошибками произнесла княгиня. – Мой кляйн конунг…

- Маленький, княгиня, - поправила её оставшаяся при ней девушка, научившаяся кое-что понимать на родном языке Оды и, к тому же, догадываться, что та хочет сказать.

- Да, маленький. Как будет маленький князь?

- Княжич.

- Князжич, - почти удалось повторить Оде. Любуясь своим Борисом, сыном от нелюбимого мужа, она спешно вытерла покатившуюся слезу, надеясь, что этого не заметили. Счастливица Киликия, она родила своих сыновей от такого мужчины! Ода видела взгляды, которыми та обменивалась со Святославом. Они любили друг друга и, такое ощущение, совсем не стремились избегать того, что происходит по ночам между супругами. Им это нравилось? Каков же там, за недосягаемым для Оды пологом был Святослав? Болью пронзило осознание того, что после свадьбы Игоря и Адели, до которой осталось меньше недели, им с Вячеславом и сыном придётся уезжать в Смоленск, туда, где наверняка уже никогда она не увидит деверя. Может, оно и к лучшему? Вообразить, что Святослав никогда уже не встретится ей во дворе, в церкви или по дороге к торгу, было настолько ужасно, что краски жизни Оды блекли, и всё угасало, теряло значение. «За что мне посланы эти несчастные, нечестивые чувства? Почему я не могу смотреть такими же влюбленными глазами на Вячеслава?». Упрекать мужа ей было не за что, он с нежностью и заботой относился к Оде, был щедрым на подарки, внимание – любил зайти и поговорить с ней, упражняясь в языках или обсуждая родину Оды – Штаде, чудесное место неподалёку от берегов полноводной Эльбы. Он преисполнился благодарности за рождение сына, готов был порой отказаться от охоты в Зверинце (3), лишь бы побыть с семьёй. Вячеслав не изменял ей. Хотя за это, пожалуй, она бы на него и не обиделась. Приходи он к ней реже, будет только лучше. Почему так горюет Олисава оттого, что Изяслав не ходит к ней? Стала бы сокрушаться и тосковать Киликия, повадься Святослав к другой женщине? Но что-то подсказывало Оде, что тем и манит этот Ярославич, ведь точно знаешь – не пойдёт он к тебе, не отвернётся от своей супруги.

Взявшись кормить проснувшегося Бориса, Ода, с бедой напополам, отвлеклась от своих непозволительных дум, начав рассказывать своему первенцу сказку своего детства, о том, как на день рождения к принцу (ей самой рассказывали о принцессе, но она переделала под случай на ходу) явились три феи, принёсшие ему свои подарки: долголетие, удачу во всём и любовь. Правда, её саму запугивали ещё и четвёртой феей, явившейся на праздник без приглашения и причинившей вред принцу, но она это опустила вовсе. Пусть у её сына будет в судьбе только хорошее.

Изяслав и Святослав стояли на крыльце, наблюдая за сражением сыновей на деревянных, тупых мечах. Святополк Изяславич был чуть постарше Глеба Святославича, но уступал ему, и, то не справляясь с натиском двоюродного брата выпускал меч из рук, то проигрывал, падая на лопатки.

- Ну, что ж ты! Растяпа! – крикнул в очередной раз растянувшемуся на земле сыну великий князь. Отвернувшись, он похвалил брата: - Хорошо ты своего Глебку навострил. Сам учил?

- Когда было время. А так и с ратниками отправлял тренироваться.

- Дюжий вояка выйдет, уже видно!

- Поглядим, когда настоящий меч в руки возьмёт, - не стал заранее радоваться Святослав. – Хорошо махаться – дело не хитрое, вот по делу махаться – уже сложнее.

- К счастью, как отец надавал крепких оплеух печенегам - уж скоро двадцать лет пройдёт – так особых дел и не появляется.

- Опасность всегда непредсказуема. Другие кочевники приблизились к низовьям Днепра, только из-за них печенеги и ушли окончательно, нанимаясь на службу к нам и Византии. Если эти торки, о которых доходят слухи, там расположатся, да ещё будут не менее агрессивными и подлыми, чем печенеги, это затруднит сообщение с Тмутараканью. Придётся мне как-нибудь туда съездить, проведать владения.

- Они теперь в твоём полном распоряжении – наведывайся, когда захочешь! – сказал Изяслав без претензий, но самому показалось, что внёс в интонацию излишнюю покровительственность. Ему бы не хотелось, чтобы младший брат думал, будто он заносится и строит из себя всемогущего кагана. По сути, если бы братья возмутились чем-то точно так же, как в своё время возмутились друг против друга все сыновья деда Владимира, ему бы Киевского престола не видать, он ему не с неба упал, а был дарован общими согласием и уступкой.