Сага о бескрылых (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 18

— Не дури. Увидит кто. Пьяный, что ли? — догадался Укс.

— Последствия злодейства, — оборотень утер рот, вновь ставший бородатым. — Направил ты меня, конечно, в самую ихнюю жопу…

Укс слушал и ни капли не верил. Понятно, что оборотень многие детали упускает, но уж очень… Но зачем ему о дерьмовых колодцах заведомо врать? Понятно, что Мудрейший на ночной горшок ходит, так и в более благородные времена образованные господа делали. Колодцы внутри стен выкладывать — глупость какая. Но тут до «резака» рассказ дошел и мысли Укса окончательно сбились…

— Чего молчишь? — обиженно спросил оборотень. — Не веришь, а?

— Значит, кастрирован Мудрейший? А этот, резак, у тебя с собою?

— Ну. Полезный инструмент. Его на корабль надо пронести, да так чтобы ваши скоты не любопытствовали. Да ты веришь или нет?

— Отчего ж не верить. Дерьмецом от тебя и сейчас несет, — десятник взял увесистый кожаный мешок, весьма добротный, с чудной лямкой.

Оборотень что-то бубнил о том, что в порту мылся, да там мешали, но Укс толком не слушал, рассматривал добычу. Подтекающая бутыль со старым палёным нэком, инструмент в чехлах, три отличных кинжала, пара ножей, кошель… И то что резаком оборотень называет… Памятный настолько, что от причудившегося шелеста перьев и того ласкового прощального касания руки задрожали.

— Эй, остолбенел, что ли?

Укс опомнился.

— Слышу. Ты сдурел такое с собой таскать. Увидит кто, выть нам в подвале до самого Весеннего праздника.

— Угу, а так поймают, отсосут тебе с большим почтением.

Укс примерился — далеко бросать нельзя, с кораблей заметят — и швырнул на ближнюю глубину резак, следом полетели кинжалы, все остальное…

— Спятил, приперок⁈ — оборотень, не раздумывая сиганул в воду.

Оказывается, плавает многоликий дарк недурно. Укс бросился следом, подождал пока оборотень вынырнет и прихватил за горло. Поволок к берегу — дарк брыкался, поднятый со дна мешок и нож бросать не желал. На мелководье превратился в огромного урода с вмятинами в башке — десятник от неожиданности выпустил пленника.

— Скотина! Это мое! — зарычал вдвое увеличившийся оборотень, встряхиваясь как чудовищная обезьяна — с волосатой седой спины тучей летели брызги.

— Да нельзя нам это брать, — пытался воззвать к Логосу-созидателю Укс. — На борту у моряка хер встает — все команда знает, а ты такие вещи утаить пытаешься.

— Мое! — скалился оборотень.

— Нож и мешок возьмем. Навру чего-нибудь. Остальное никак. Завтра же настучат, заложат, под каленое железо пойдем.

Оборотень выругался, стал кем-то мелким, потом обернулся большеглазой бабой, потом вернулся в писаря и заскулил:

— Нэк хоть возьми, пока не утоп.

Укс вернулся в воду, в два гребка достиг дрейфующей бутыли. Тут на «Откровении» загудели сигнальные рога…

…«Фос» уже отвалил — Укс, придерживая груз за плечо и цепь, запрыгнул в воду — гребцы подхватили за одежду, втащили на борт, следом свалили на банку мокрого оборотня с мешком на башке. Груз дергал ногами, отряхивался.

— Бодрый, — одобрил Ирон. — Но все равно пованивает.

— Не отмылся, — признался Укс, стягивая с себя рубаху. — Я уж и так и этак. С желудком у него что-то.

— Ладно, скоро у нас полкоманды обгадится, — предрек арх. — За весла, рыбьих детей давленые души!

Надрывались рога на «Откровении» — штаб требовал немедленно выступать. Опытные моряки переглядывались — выходить таким огромным флотом под вечер не имело никакого смысла. Разве что от Якорного до Плоского мыса можно успеть дотащиться. Видно, случилось что-то…

Слухи о нездоровье Мудрейшего догнали Храмовый флот на третьи сутки. Большая часть гигантского флота: тридцать шесть униров, десять диер, три громаднейших стодвадцативесельных «словеса», груженные штабом и кавалерией, да еще двенадцать буксируемых барок, двигалась вдоль берега, останавливаясь на ночлеги в специально отведенных и заранее обследованных разведчиками местах. Собственно, старый экипаж «Фоса» все эти гавани и пляжи отлично знал, поскольку активно участвовал в подготовке похода. Понятно, двум диерам пришлось вернуться в Сюмболо, одна из барок затонула, но в целом все шло нормально. Из родного порта подтягивались наскоро починенные униры, сновали посыльные суда — многое из вооружения и припасов так и осталось на пирсах порта. Видимо, на ночлеге гребцы догнавших кораблей и разболтали о городских слухах. Занедужил Мудрейший — наверное, сил много вложил, молитвы Слову вознося, удачи на благую войну испрашивая. Дело понятное: кому из храмовых братьев сейчас легко? На флоте с дюжину гребцов-новобранцев после первого дня, проведенного на веслах, саморучно удавились, ввергнув в великий гнев штабных дознатчиков.

Мелкий «Фос» неприятности миновали — двигался корабль в головной группе, арх Ирон для бодрости отходил плетью трех новобранцев, но умеренно — на веслах сидеть те могли. Темп хода был невысок, команды громоздких «словес» из-за неопытности все время сбивали скорость флота. На «Фосе» этой легкой жизни кое-кто радовался, но Укс подозревал, что через месяц-второй об этих неспешных деньках многие пожалеют. И шторма начнутся, да и припасов у флота в обрез. Ну и Слава Слову, перед штурмом Хиссиса братья-воины будут злы и охочи до драки. Славная резня выйдет.

Оборотень особо не бедствовал — валялся связанный целыми днями на носу унира, на грузе, слушал моряцкие песни да в небо глядел. Потребовала, чтобы надсмотрщик в мешке две дырки прорезал, пришлось сделать. Как бы там ни было, прибить наглого оборотня удастся только в Хиссисе. Иногда Уксу казалось, что «он» и вправду «она». Уж очень нахально себя ставит. Впрочем, перемолвиться словом только вечерами удавалось, когда десятник свой груз «обихаживал» в стороне от команды. В целом, оборотень вел себя разумно, орать не пытался, хотя рот ему Укс уже не затыкал. Сомнительное решение, попустительское, как и более свободная веревка на ногах, но упрямый дарк пригрозил превратиться в танфу

[2]

и погрызть кляп и все на свете. Явно врал, песен наслушавшись, но любое превращение вопросы вызовет. Пусть поспокойнее сидит. Кстати, звали оборотня «Лоуд», и какого полу и рода это дурное имя и что оно означает, оставалось неизвестным[3].

На восьмое утро прошел слух, что Мудрейший жрец взошел к богам. Ирон безжалостно стеганул плетью по голове Окуня, принесшего эту лживую весть на борт «Фоса». Чуть не выбил кормчему глаз. Ну, глаз на роже остался, а вот команду посыльного унира повесили на скале. Всех, включая арха и лекаря, которого из Сюмболо болтливый унир доставил. Дознатчики не поленились затащить бревно на скальный уступ, и флот прошел мимо густо висящих моряков. Некоторые еще дергались. Наверное, иных моряков та «коптилка» напугала, но еще больших убедила, что Мудрейший и вправду умер. Укс греб и думал — неужели и действительно? Небось, от огорчения сдох, скотина ослячая. Без яйц-то трудно мудрствовать, а, ублёвок всезнающий? На непочтительность к Первому Жрецу кишки и сердце отвечали вполсилы — подтверждая счастливую весть — околел⁈ Хотелось орать от радости, Укс даже петь не мог — боялся на хохот сорваться.

Вечером и оборотень хохотала — едва слышно, острыми белыми зубами сверкая, коим во рту кривоногого писаря (да доедят его спокойно черноперки) совсем не место.

— Что, не верил?

— Не гогочи, — Укс невольно улыбнулся.

— Ладно, красавчик, повеселись. Сделала я это! Понял? Сделала!

— Понял. Потом повеселюсь. А ты правда баба?

— Нет, я из ослов морских…

Перед десятником расплылся вялой тушей Мудрейший, непристойно раздвинул тумбы-ноги и стал сочной голой бабенкой с ярким ртом и зовущей улыбкой. Укс, хоть и не хотел, но после вечерней порции нэка плоть мгновенно отозвалась, заставила вздрогнуть.

— Хочешь? — усмехнулось дарково отродье. — Попроси, я сегодня добрая.