Леонид Красин. Красный лорд - Эрлихман Вадим Викторович. Страница 21

^{Вера Комиссаржевская}

Ладо встретили немногочисленные местные марксисты — Авель Енукидзе и его двоюродный брат Трифон, Сергей Аллилуев и другие. Почти все они тоже были выходцами из Тифлиса, работниками железнодорожных мастерских. К концу года им удалось создать в городе социал-демократическую группу и развернуть пропаганду среди рабочих. Попутно Енукидзе сумел достать два неисправных типографских станка и собрать из них один работающий. Его установили в арендованном подвале одноэтажного склада и стали печатать агитационные листовки. С этими впечатляющими достижениями бакинцы вышли на всероссийскую арену: им требовались деньги и каналы распространения, взамен они предлагали наладить качественную печать революционных газет и листовок для всей России. Главным их потенциальным клиентом была уже упомянутая «Искра», которую тогда же, в конце 1900 года, начали выпускать в Мюнхене члены РСДРП во главе с Лениным и Плехановым. Доставка газеты в Россию была делом долгим и трудным, курьеры изобретали самые необычные способы обмана полиции и все равно попадались. Решением вопроса было печатать «Искру» внутри страны — в Баку, Кишиневе или Нижнем Новгороде, где уже существовали подпольные типографии.

Для налаживания отношений с бакинцами в город прибыли искровские эмиссары Лев Гальперин и Богдан Кнунянц, которые предложили первым делом наладить канал переброски газеты в Баку для перепечатки. Для этого в Баку была создана транспортная группа под кодовым названием «Лошади», доставлявшая «Искру» из Персии морем или из Турции через Батум. С заграничным центром она общалась запросами наподобие такого: «Высылайте в Батум 3–5 пудов литературы, заверните по одному пуду в брезент, чтобы в случае надобности можно было бы бросить в море. Главное внимание обратить на своевременное извещение о следовании транспорта, то есть постарайтесь известить нас в Баку о дне прибытия парохода в Батум».

Название группы стало в будущем одним из псевдонимов Красина, но пока что он не включился в ее деятельность. Правда, вскоре после приезда в Баку он встретился с Николаем Козеренко, с которым познакомился еще в Нижнем, и начал получать от него информацию о работе революционного подполья. Но вел себя осторожно, предполагая, что за ним установлена слежка. Только потом он узнал, что полиция долгое время даже не знала о его местонахождении: он добросовестно сообщил харьковским властям, что уезжает в Баку, но они почему-то не удосужились передать эти данные в Петербург. «Пропавшего» подозреваемого искали в Москве, Казани и даже в Средней Азии и только в конце 1901 года нашли в Баку, где его к тому времени уже знало всё местное общество.

Элегантный инженер посещал светские мероприятия, танцевал на балах, на него заглядывались местные красавицы. Дорожа достигнутым положением, он не мог помочь товарищам в обустройстве типографии, хоть его и увлекала эта новая техническая задача. Пока что он ограничился тем, что взял бакинских «лошадей» к себе на работу, чтобы его общение с ними не вызывало подозрений. Позже он вспоминал: «В скором времени чуть ли не все наличное ядро бакинской с.-д. организации очутилось на моей электрической станции в тех или иных служебных ролях: Козеренко — бухгалтером, Гальперин — статистиком, Авель Енукидзе — чертежником, В. А. Шелгунов и С. А. Аллилуев — монтерами и т. д. Электрическая станция, да еще строящаяся, была чрезвычайно удобной базой для помещения в ней всякого рода людей, вплоть до нелегальных, для использования паспортных возможностей, а также хранения литературы, шрифта и т. п., причем наиболее ответственные потайные склады были устроены даже так, что в случае обыска можно было зажечь одну-две нефтяные форсунки — и соответственный тайник становился абсолютно недоступным. Два-три раза жандармы пробовали производить обыски на электрической станции, но, безнадежно махнув рукой, должны были оставить в покое эту техническую цитадель, ввиду полной невозможности там что-либо сделать».

Новоявленные «электрики», судя по их воспоминаниям, относились к Красину с таким же уважением, как прежде студенты. Некоторые надолго стали его друзьями, как Авель Енукидзе, который вспоминал: «Леонид Борисович был в высшей степени точным, как часовой механизм (причем это никогда не бросалось в глаза, как у многих педантов), и вместе с тем он был человеком широчайшего размаха. Он, казалось, свободно действовал во всем, но фактически каждый шаг был у него точно рассчитан, расчленен. Эта особенность сказывалась во всей его работе, в его отношениях с людьми и в каждом деле, за которое он брался. Каждый из нас был уверен, что при любых обстоятельствах все, что он скажет, будет действительно сделано».

Летом 1901 года Красин с тщательным соблюдением правил конспирации познакомился с Кецховели и был впечатлен способностями молодого революционера. Возможно, именно он добыл для Ладо деньги, на которые в Тифлисе был куплен печатный станок: он работал лучше предыдущего, но для него требовались матрицы, отливающиеся с макетов набора. Чтобы печатать «Искру», макеты для каждого номера надо было привозить из-за границы. Тут на помощь снова пришел Красин: как инженер, он мог беспрепятственно получать из-за границы технические книги и журналы — в их обложку агенты «Искры» и вклеивали макетные листы. Не обходилось без накладок, о чем он вспоминал, как обычно, с юмором: «В одно прекрасное утро я получил повестку от таможни о прибытии на мое имя заграничной посылки. Отправляюсь в таможню, и — о, ужас! — мне передают грубейшим образом переплетенный атлас с обложками, толщиной в добрый палец, заполненный внутри какими-то лубочными изображениями тигров, змей и всякого рода зверей, не имеющих ни малейшего отношения к какой-либо технике или науке. Без сомнения, господь бог протежировал нам в этом техническом предприятии, а сонные бакинские таможенные чиновники были его союзниками в этом деле».

^{Типография «Нина», превращенная в музей}

В начале сентября необходимые макеты были получены, и типография начала печатать «Искру». Газета расходилась не только по Кавказу, но и по всей России, и полиция начала подозревать, что ее печатают где-то внутри страны. 31 декабря на бакинской таможне в переплете научной книги обнаружились макетные листы, но почему-то Красин, получавший до этого такие же книги, не попал под подозрение. Не случилось этого и тогда, когда полицейские догадались, что тайная типография как-то связана с работавшими на Биби-Эйбатской электростанции Енукидзе и Козеренко. Вскоре они узнали о покупке Кецховели ротационной машины, но и тут выводы были неверными. Поскольку все названные приехали из Тифлиса, охранка решила, что типографию организовал Тифлисский комитет РСДРП, а поскольку Красин к нему никакого отношения иметь не мог, его ни в чем не подозревали. Правда, он по-прежнему соблюдал строгую конспирацию и старался поменьше общаться с революционерами — даже с теми, кого устроил к себе на станцию.

Понемногу кольцо вокруг организации сжималось. 1 мая 1902 года в Баку прошла рабочая демонстрация под красными флагами, в которой приняли участие и социал-демократы. Последующие аресты затронули некоторых членов созданного в прошлом году Бакинского комитета партии. Кецховели, забеспокоившись, перенес типографию на новое место, в татарский (азербайджанский) квартал — на его узких кривых улочках полиция предпочитала не появляться. Конспирация помогла типографии, но не самому Ладо: в сентябре он был арестован вместе с А. Енукидзе и вскоре отправлен в тифлисскую тюрьму Метехи. Несмотря на многочасовые допросы и избиения, он не выдал товарищей, а через год его «случайно» застрелил охранник.

Перед Красиным стоял выбор: взять на себя руководство осиротевшими «лошадьми» или бросить их на произвол судьбы. Он выбрал первое, но стал еще тщательнее разделять две своих жизни — подпольщика и светского льва. На долгие семь лет все люди для него разделились на две категории: одни знали его как инженера Красина, другие — как товарища Никитича. Быть может, он и сам не знал, какая из этих жизней для него важнее. Во второй жизни была революция, в первой — карьера и Люба. Бывшая невеста снова появилась в его жизни летом 1902-го, когда он навестил старых знакомых Токмаковых в Олеизе. Оказалось, что Люба в это время отдыхала в Ялте с детьми: после сына от Кудрявского она успела родить еще двоих от нового мужа, русско-еврейского журналиста Виктора Окса. Отношения с ним быстро исчерпали себя, и встреча с Красиным вновь разожгла прежние чувства. Осенью она, не разводясь с мужем, приехала в Баку и объявила Красину, что собирается жить с ним. Он, подумав, согласился: ее наличие избавляло его от внимания незамужних дам и девиц, мешавшего конспиративной работе. Правда, трое детей были изрядной нагрузкой, но Красин всегда любил возиться с малышами.