Смерть в театре (сборник) - Пентикост Хью. Страница 82

— Я хотел вам об этом сразу же сказать, еще до того, как вы сообщите о случившемся в полицию, но смалодушничал. Сейчас надо вернуть этого инспектора и не заставлять его заниматься трудоемкой, но бесполезной работой.

Видя страдальческое выражение лица доктора, Шанс участливо спросил:

— Вам не по себе?

— Как бы я хотел, чтобы это было всего лишь дурным сном!

Шанс вздохнул и направился к своему личному лифту. Браун шел следом. Они молча вошли в кабину и поднялись наверх. В квартире Шанс прежде всего подошел к бару.

— Хотите выпить?

— Вряд ли мне это поможет,— покачал головой Джералд.

Он сел на диван, достал из кармана трубку, но не закурил ее, а просто вертел в руках с невероятно несчастным видом.

Шанс все же налил ему рюмку ликера.

— Ну, Джералд, перестаньте говорить загадками. Я не очень понимаю, какую игру вы тут задумали, но я-то прекрасно знаю, что вы не притрагивались к портрету. Вы находились наверху с Анной, а я внизу с Люси. Портрет был целехонек. Потом я поднялся наверх и почти сразу же вместе с вами спустился вниз. Вот за эти десять-пятнадцать минут портрет и был изрезан.

— Да нет же...

— То есть как это «нет»?

— Вы не совсем точно восстанавливаете события, мистер Шанс. Скажите, что вы первым делом сделали, когда спустились снова к себе?

Подумав, Шанс ответил:

— Пошел предупредить мисс Дженсон, чтобы ко мне никого не пускали.

— Точно. Причем на это у вас ушло порядочно времени.

— Еще бы! Она закатила настоящую истерику, мне пришлось ее уговаривать, как малое дитя!

— Как раз за это время все и случилось... Я вошел в кабинет и увидел ее парадный портрет. Она так надменно и вызывающе улыбалась, что меня охватило бешенство. Эта бессердечная, неискренняя особа, которая всю жизнь находила наслаждение в том, чтобы терроризировать не только сестру, но и сына, а теперь еще старается лишить их обоих счастья, прибегая к самым бесстыдным и болезненным приемам, смела претендовать на всеобщее поклонение и восторг! Красота и талант не могут оправдать жестокость и бесчеловечность! Я не сдержался и искромсал полотно... Через минуту опомнился, устыдился своей вспышки, но было уже поздно. О, Шанс, мне стало так стыдно, что я молчал и трусливо слушал ваши рассуждения о Хемингуэе, Люси и других...

Сидя в кресле, Шанс покачал головой.

— Откровенно говоря, вы давно уже не ребенок... Какого черта вы?..

— Да я и сам не могу объяснить, но мне хотелось хоть чем-то ей досадить, сделать больно, чтобы она почувствовала, каково находиться в роли жертвы... Понимаю, я вел себя безобразно, однако теперь уже поздно каяться... Лучше скажите, что еще стряслось? Каковы последние новости?

— Точно установлено, что Люси не имеет отношения ни к первому, ни ко второму случаю. Что касается Хемингуэя, то у него, по всей вероятности, не все в порядке с психикой. Так что вам было бы неплохо задуматься над этим... Кто убил — по-прежнему неизвестно.

Джералд некоторое время сидел на диване, молча теребя трубку, и о чем-то думал. Наконец он сказал:

— Вы меня никогда не спрашивали, как я познакомился с Анной, а это довольно интересно...

— Неужели еще какая-то история? — недоверчиво спросил Шанс, не представлявший, чтобы Анна могла быть ее героиней.

— Да, и тут не обошлось без Люси. Я увидел Люси в одном из медицинских институтов, куда она приехала, сопровождая отца. В этом мире шуршащих белых халатов, приглушенных голосов и больных с затуманенным сознанием Люси произвела на меня впечатление героини из сказки, волшебной красавицы, спустившейся из заколдованного замка в наш серый, скучный мир. Мне казалось, что более очаровательной женщины я вообще никогда не встречал! Мы говорили о разных пустяках, она меня спросила, что можно сделать для клиники, принадлежащей институту. Этим вопросом интересовался ее отец. Я ей сказал, что в клинике не хватает обслуживающего персонала, надо найти добровольцев. В душе я надеялся, что она сама пожелает заняться такой благотворительностью. Но Люси ответила, что театр отнимает у нее все время, а вот ее младшая сестра просто создана для роли «сестры милосердия». Таким образом, но уже гораздо позже, я узнал Анну, и она вошла в мою жизнь...

Джералд все еще вертел в руках трубку.

— Вряд ли стоит говорить, что я был до смешного влюблен в Люси, так же как десятки других мужчин. Знаете ли вы, насколько она коварна и безжалостна в этом отношении? Она кокетничала со мной и оказывала мне всяческие знаки внимания, пока всем без исключения не стало ясно, что я окончательно потерял голову. В один прекрасный день она пригласила меня в студию выпить вина... Разумеется, я полетел туда. Мы долго разговаривали. Надо сказать, что она умный и интересный собеседник, начитанный и образованный. И мне казалось, что мы становимся все ближе и ближе друг другу. Она разрешала мне себя целовать, и я с каждым днем чувствовал, что мне все труднее с ней расставаться...

Джералд вскочил с места и принялся ходить взад и вперед по комнате.

— Я не был ни школьником, ни влюбленным юнцом, а взрослым мужчиной. По всем признакам, Люси весьма чувственная женщина, не слишком скрывающая свою страсть. Я был уверен, что мы желали одного й того же... Пришло такое время, когда между нами установились такие близкие и нежные отношения, что я, ни в чем не сомневаясь, сделал ей предложение. И тут она повернулась ко мне задом, цинично и вульгарно прокричав: «Вот все, что вы получите, сколько бы вы ни обхаживали меня!»

Я был поражен этой ее выходкой. Роман наш на этом закончился. Я страшно ругал себя: как же я сразу не разобрался в том, что она в известной мере не вполне нормальная женщина, ибо все ее поведение рассчитано до мелочей, она со знанием дела распаляет мужчин, пробуждает в них желание, а в последний момент буквально выливает на них ушат холодной воды. Конечно, в обществе много таких холодных красавиц, которые забавляются тем, что изводят и дразнят своих поклонников, однако все они держатся в известных рамках. Люси же... Короче говоря, она сразу стала мне противна. Я человек здоровый и не выношу всяческих извращений. Ну и потом я никак не мог себе простить, что верил в ее искренность и так глупо себя вел. Я даже сделал записи о случившемся, чтобы позднее, уже в спокойном состоянии, поразмышлять над такого рода психическим отклонением...

— Ну и дальше?

— Не спешите. Я был уязвлен. Я считал себя умнее других, к тому же я врач. И вот тут появилась Анна. Она три раза в неделю дежурила в клинике. Вскоре я понял, что люблю ее. Анна очень умная и сердечная девушка, но страшно робкая. Очаровательное соединение внутренней силы и женской слабости, рассудительности и самого милого безрассудства. Прося ее руки, я знал, что тут не будет никаких уловок и она ответит мне совершенно искренно... Как раз в это время был объявлен конкурс на заведование психиатрической клиникой при университете, и я предложил свою кандидатуру. Оба вопроса должны были решиться одновременно, но во время известного вам чаепития мне следовало заручиться согласием отца Анны и Люси...

— И вы предвидели, что без борьбы не обойдется?

— Да, хотя не знал, с кем именно предстоит бороться, поскольку не привык, чтобы служебные дела решались так неофициально... Когда я уже собирался уходить, Люси отвела меня в сторону и предупредила, чтобы я отказался от Анны, в противном случае она ей расскажет, что я ловелас и чуть ли не пытался ее изнасиловать. Конечно, Анна не вчера родилась на свет и не является несмышленым младенцем, но если уж Люси решила помешать нашему браку, то она не остановилась бы ни перед какой ложью, причем сумела бы так правдиво преподнести ее, что просто невозможно было бы ей не поверить. Тогда я решил сам все рассказать Анне. К сожалению, мне помешала смерть старой миссис Тауэрс. Знаете ли вы, что бабушка всегда поддерживала и защищала Анну от Люси? Но сейчас дело обстоит так, что я боюсь начинать этот разговор после пережитого Анной потрясения: нервная система у нее расшатана. Вот видите, Шанс, насилие порождает насилие, убийство рождает убийство... Представляете, как я был взвинчен собственными переживаниями, а когда утром вошел к вам в кабинет и неожиданно очутился с глазу на глаз с портретом Люси, то мне невыносимо было смотреть на улыбающееся, надменное лицо этой распутной твари! Порыв прошел — и я ужаснулся тому, что сотворил... Так что позвоните-ка сразу же Полхэму, так будет лучше.