Танцующий с тенью - Андахази Федерико. Страница 38

Все та же молва и все та же репутация человека неприветливого и замкнутого сопровождала Хуана Молину на пути в тюрьму «Лас-Эрас», куда его перевели сразу после стремительного оглашения приговора. Душа Молины заново приспосабливалась к жизни в этом мире. Во время прогулок по тюремному двору юноше нравилось сидеть на каменных ступеньках – всегда в самом укромном уголке – и, окутавшись облаком сигаретного дыма, которое, казалось, не рассеивалось никогда, следить за футбольными баталиями между другими заключенными. У Молины даже появился близкий приятель – некий Сеферино Рамальо, родом из Энтре-Риос [52], осужденный за двойное убийство (одной из его жертв являлась его жена; кто был второй жертвой – объяснять не требуется), толковый гитарист и певец. И вот, хотя сам он, возможно, об этом и не догадывался, сейчас Молина оказался как никогда близок к тому, чтобы начать свою карьеру, чтобы наконец-то воплотить в жизнь свою самую заветную мечту. В тот день, когда певец и гитарист познакомились друг с другом, им даже не понадобилось разговаривать. Было это так: Рамальо на деревенский лад перебирал струны креольской гитары, сидя в тени единственного платана во дворе тюрьмы «Лас-Эрас»; Молина, оттолкнувшись от той же ноты, запел:

Кто знает, возможно, при иных обстоятельствах дуэт Молина – Рамальо засверкал бы столь же ярко, как пара Гардель – Раццано. И все-таки этим двоим, хотя границы их мира были неизмеримо теснее, удалось добиться столь же всеобщего признания. Поначалу Молина и Рамальо встречались и пели вместе с одной-единственной целью: убежать из этих мерзких стен, оседлав веселые песенки из глубинки, которыми был богат уроженец Энтре-Риос, и горькие мелодии танго, которыми отвечал ему Молина. Потом вокруг этой пары начали собираться слушатели – немногочисленные, но преданные. Спустя еще какое-то время обитатели «Лас-Эрас», приходившие на их концерты, заполняли весь тюремный двор – так, что было не протолкнуться. Хуан Молина стал знаменитым.

О том, что случилось тем вечером, когда водитель Гарделя обнаружил труп любимой им женщины, Молина начал догадываться много позднее, уже после того, как сам Гардель приехал в тюрьму навестить его. Этому короткому визиту было суждено возвратить Молине способность, а главное – желание ясно мыслить. Все чаще и чаще, и, возможно, против своей воли, певец забивался в самый глухой угол тюрьмы и пытался из темноты своего одиночества восстановить события того рокового вечера. Теперь Молина помнил, что сначала он в отчаянии прижимался к телу Ивонны, потом поднялся, подошел к окну, все так же не отрывая взгляда от распростертого на ковре тела, достал платок, вытер слезы и, облокотившись о подоконник, закурил. Взгляд его блуждал по комнате в поисках какого-нибудь знака, каких-нибудь следов недавнего посещения. Пепельница была заполнена доверху – в основном окурками сигарет «BIS» с отпечатками алой помады, но попадались и другие окурки. Чуть дальше стояла пустая бутылка из-под шампанского, а в самом углу золотой «Ронсон» с гравировкой «К. Г.». Однако Молина старался избегать предположений. Он предпочитал хранить молчание, пока окончательно не убедится в том, что все понимает верно; Молина не хотел никого впутывать в это дело, пока не получит полной информации и не восстановит всю картину трагедии. В начале своего заключения Молина вообще старался не думать. Он хотел только петь и принимать аплодисменты обитателей этой замкнутой вселенной, такой же, как и мир снаружи, только сжатой в пространстве и растянутой во времени. Для проявления чувств и страстей здесь оставался лишь узенький карниз, где все часы как будто останавливаются, а тела плотно притиснуты одно к другому. Во всем остальном, с поправкой лишь на большую откровенность и жесткость отношений, здешнее существование ничем не отличалось от мира, простиравшегося по ту сторону тюремных стен. Если посмотреть с этой точки зрения, можно сказать, что Хуан Молина был счастлив. Он добился – или, еще точнее, начал добиваться того, к чему так стремился в большом мире. Теперь Молине не приходилось подвергать себя ежедневному унижению на ринге в «Рояль-Пигаль», не нужно было выходить на публику в позорных красных трусах. В тюрьме «Лас-Эрас» он, один из немногих, обладал привилегией носить костюм и галстук, а еще певец никогда не расставался с фетровой шляпой, лихо надвинутой на левую бровь. Молина стал настоящей звездой. Нередки были случаи, когда какой-нибудь поклонник в полосатом тюремном одеянии робко подходил к нему за автографом. Заключенные гордились тем, что Хуан Молина содержится именно в «Лас-Эрас», – так же как все портеньо ставят себе в заслугу, что Гардель живет у них в Буэнос-Айресе, а где он родился и кто он по национальности – никого не интересует. Сеферино Рамальо скромно держался на вторых ролях, он негромко подпевал Молине вторым голосом и мастерски аккомпанировал ему на гитаре. Рамальо стал его лучшим другом. Когда Хуан Молина наконец-то почувствовал сладость всеобщего признания, судьба снова преподнесла ему печальное известие. Расстроенный начальник тюрьмы лично вручил певцу приказ, поступивший из министерства: было принято решение перевести Молину в тюрьму «Девото». Этот день стал днем общего траура в исправительной тюрьме на улице Лас-Эрас. Молина и его верный напарник соединились в бесконечно долгом, молчаливом объятии, сдерживая слезы, поток которых затопил бы все Палермо – если бы не кодекс мужской чести, запрещающий рыдания.

6

Итак, холодным июльским утром [53] Хуан Молина едет в зарешеченном грузовике – его перевозят из «Лас-Эрас» в «Девото». Запястья его скованы наручниками, цепочка от которых пристегнута к металлическому поручню; Молину охраняют четверо полицейских. Сквозь решетку в окошке Молина смотрит на пасмурный город. Эта новая встреча с улицами Буэнос-Айреса возвращает юноше кое-какие утраченные воспоминания и наполняет его радостью, которая длится так недолго, что сама собой обращается в печаль. Вот и опять, словно так ему положено на роду, когда певец находился в одном шаге от славы, удача снова поворачивается к нему спиной. В тот самый момент, когда призрак Ивонны только-только начинал бледнеть и юноша заново учился получать удовольствие от своего странного существования, судьба опять обрушивает на него свой гнев. Воспоминание о женщине, которую он так любил, снова воцаряется в голове Молины, чтобы терзать его, как тяжкое наказание. Пока эта камера на колесах, в которой заключен певец, петляет по улочкам квартала Девото, Молина чувствует себя как человек, которого отправили в ссылку на край света. Начинать все сначала, снова завоевывать уважение, обретать свое место, заводить нового друга или, быть может, новых врагов и – кто знает? в очередной раз пытаться добыть для себя трон исполнителя танго. От одних мыслей об этом на Молину наваливается усталость, крайняя степень которой – это полное отсутствие желания жить. В конце концов грузовик подъезжает к тюремным воротам и останавливается перед шлагбаумом. Наступает гробовая тишина.