Гастон. История любви и коварства - Лэнгдон Лори. Страница 29

– И как это только никто из вас ещё не устал от вечного фиглярства моего брата?

Коренастый издал лающий смешок, но тут же прикрыл рот оборчатым платком и на всякий случай закашлялся.

– Лефу! – укорил его Дани Плантье.

– Извините, – отозвался Лефу, всё ещё смеясь. – Но «фиглярство» – очень точное слово!

Гастон тут же проникся симпатией к молодому человеку и протянул ему руку:

– Гастон. Рад познакомиться.

– Весьма. – Лефу пожал ему руку. – Я навещаю моих кузенов. – Он с очевидным презрением указал глазами на братьев Плантье.

– Сочувствую вам, – ответил Гастон и бросил Жоржу нахальную ухмылку, которую, как он знал, тот ненавидел.

– Чем мы обязаны твоему присутствию, Гас? Разве ты не должен прятаться за маменькины юбки?

Очередную колкость Жоржа снова встретил хамский хохот, но Гастон ровным голосом ответил:

– Хотел проведать тебя, дорогой братец, после того как ты отплясал сотню танцев с уродинами. Или ты ещё не закончил? – Гастон посмотрел за плечо Жоржу. – Кажется, мадемуазель Месни осталась без кавалера.

Молли Месни обожала Жоржа с детства и пугала его как никто другой. Из водянистых глаз и красного, как вишня, носа девицы беспрерывно текло. Гастон улыбнулся приближающейся Молли. Она чихнула, похожие на гусеницы брови взлетели, и перья куропатки в её волосах задрожали.

Гастон выглянул из-за спины Жоржа и помахал Молли, приглашая её подойти поближе.

– Я уже сто раз выполнил условия нашего пари, – проворчал брат, хватая Гастона за плечо. И вдруг взгляд у него переменился.

Гастон постарался вывернуться, но не успел. Подлая улыбка разлилась по лицу Жоржа. Он уцепился за борт камзола Гастона и сдёрнул рукав с плеча брата.

– Ну-ка, ребята, посмотрим, что тут у нас!

– Это что, бутафория? – встрял Ансель с отвратительной усмешкой. – Не может быть!

Гастон пытался вырваться, но не решился устраивать сцену и привлекать внимание остальных. Когда Жорж сунул левую руку ему в рукав, остановить его уже было невозможно.

– Подкладываешь подушки под плечи, как женщина, Гастон? – Жорж поцокал языком. – Я был о тебе лучшего мнения.

Давид Плантье, чьи рыжие кудри блестели в свете свечей, как парик злобного клоуна, протянул руку и вырвал горсть набивки из рукава камзола.

Хлопковая корпия рассыпалась по паркету, как снег, и Жорж захихикал. С пылающим лицом Гастон увернулся от остальных и дёрнул камзол на себя. Но было уже поздно. Лишённый подкладки рукав болтался на его тощей руке, как банановая шкурка.

Вокруг него раздался вой из глумливых воплей, и у Гастона сжалось в груди.

– А я слышал, что в Париже все мужчины подкладывают набивку в рукава, – заявил Лефу певучим голосом, который умудрился перекричать насмешки.

– Не будь дураком, Лефу, – сказал Дани Плантье, подталкивая своего кузена в направлении стола с закусками. – Иди-ка принеси мне кусок чёрного пирога.

– Ты имеешь в виду черничный пирог, кретин несчастный? – огрызнулся Лефу вполголоса и побрёл к столу.

Гастон понимал, что ему надо взять пример с крепыша и удалиться, но затаённая ярость, накопившаяся за годы изощрённых унижений, подтолкнула его в толпу и поставила лицом к лицу с Жоржем.

– Возможно, тебе следует быть подобрее со мной, братец. Что бы ты ни сказал и ни сделал, это не изменит того факта, что я старший. Я наследник, а ты запасной игрок. – Он ткнул пальцем в грудь Жоржа. – И ты не можешь примириться с тем, что однажды окажешься в зависимости от моей милости. – Стиснув зубы, Гастон проговорил последние слова с особым выражением: – Я бы на твоём месте не рассчитывал на содержание.

Рой фигляров наконец-то смолк, Молли Месни подошла к Жоржу, и Гастон развернулся на каблуках. Он удалился с достоинством, насколько это было вообще возможно для человека в комичном кривобоком камзоле.

– Агги! Открой, я знаю, что ты там! – Гастон барабанил в дверь покоев Гвен.

Дверь распахнулась, и Гастон ввалился в комнату мимо сонной Агаты.

– Гастон, тебе нельзя сюда.

– Почему? Это ведь комнаты моей сестры, правда? – Он осмотрел розово-жёлтую гостиную; тускло горела единственная свеча, на полу между креслом и скамейкой для ног валялся афганский плед. Агата, очевидно, спала. Хорошо. Чтобы выполнить следующую просьбу, она должна быть отдохнувшей. Гастон протопал в спальню. Убедившись, что там никого нет, он спросил: – Где Ленора?

Девушка потёрла глаза.

– Я... Она взяла выходной вечер.

– Отлично. Мне нужно очередное преображение.

Агата с усталым вздохом ответила:

– Ты же знаешь, что так ничего не получится.

Гастон, как раненое животное, испустил прерывистый крик. Он резко развернулся и подошёл к окну. Юноше было наплевать, что мерзавец брат думает о нём. Он уже давно перестал принимать во внимание мнение Жоржа. Но когда он унижает его в присутствии остальных... Кто знает, сколько гостей видели, как он выдёргивает подкладку из рукава камзола? В это самое время бальный зал, вероятно, гудит от сплетен. Над ним, скорее всего, будут насмехаться во время светских визитов и чаепитий целую неделю. Или даже месяц!

Гастон сел в кресло и уронил голову на руки. Кого он пытается обмануть? Конечно же, ему не наплевать, и, ах, как это обидно, когда Жорж потешается над ним! Когда отец его игнорирует. Когда мать придирается к нему, отчитывает его. Когда Гвен – младшая сестра, которая должна обожать старшего брата, – презирает его. Как бы он ни старался, но всё равно снова чувствует себя маленьким мальчиком, недоумевая, почему никогда не может угодить родным.

– Гастон, – мягкий голос Агаты вклинился в поток его горьких мыслей, – что случилось?

Он ощутил её приближение, почувствовал, что она хочет коснуться его, утешить. Он не просил ни утешения, ни жалости. Никогда он не просил её жалости.

– Ничего. – Он поднял голову и изобразил на лице полуулыбку, которая не затронула глаз. – Просто небольшая неприятность с камзолом.

Она села в кресло напротив него, и он вытянул вперёд руки, показывая разные рукава.

– Я, видишь ли, подложил немного ткани под плечи. Слышал, что это сейчас модно в Париже. Но Жорж обнаружил это и не мог отказать себе в удовольствии позабавиться. – Последние слова он произнёс с излишней злостью, и пришлось заставить себя разжать кулаки.

Агата вскочила с кресла.

– Ты шутишь? Он вырвал подкладку из твоего камзола? Неужели при гостях?

Её ярость подействовала на Гастона как очищающий огонь. Мощный и пламенный, её порыв приглушил его гнев. Юноша пожал плечами и сказал:

– Да, но я сам дал ему повод.

Агата села на краешек кресла.

– Что такого ужасного ты сделал?

На сей раз он улыбнулся почти искренне.

– Назвал его фигляром в присутствии его друзей.

– Серьёзно? – Девушка широко улыбнулась, и пламя свечи заиграло у неё на щеках, заблестело в волосах, подчёркивая золотистые волны, свободно спадающие на плечи. Он жадно вбирал в себя очертания её фигуры: хрупкие босые ноги, изгибы бёдер, узкая талия. Тёмно-синяя ткань нового платья заметно подчёркивала светлую кожу. Агата никогда ещё не была такой пленительной. Гастона к ней тянула не только внешность, но способность понимать его, когда на него, кажется, ополчился весь мир. Вон как она вспыхнула от праведного негодования из-за несправедливости по отношению к нему.

Гастон оторопел. Ему стало жарко.

И он понял, что хочет коснуться её.

Поглотить её.

Почувствовать вкус красоты и силы, которой обладает только она. Всего на мгновение.

Юноша оглядел лицо Агаты, и они встретились взглядами. Он наклонился вперёд. Его губы раскрылись, она тихо выдохнула, но не отстранилась.

Он придвинулся к ней, их колени соприкоснулись, и сквозь ткань просочился жар. Её похожие на калейдоскоп глаза вспыхнули небесно-голубым пламенем.

Гастон не мог дышать. Казалось, если он не коснётся её, то никогда больше не сможет жить. Он подался вперёд и нашёл её губы, бархатные и такие мягкие, что он хотел утонуть в них. Его рот блуждал по ним, одна рука запуталась в её волосах, другая стиснула ей колено. Это был именно такой поцелуй, о каком он мечтал. И даже лучше.