Чужие браки - Томас Рози. Страница 85

— А что ты сказала детям? Как они отреагируют на то, что их отца вдруг не станет с ними?

— А почему ты не подумал об этом? — Марсель подскочила к Майклу и залепила ему хорошую пощечину, вновь подняв в воздухе мучное облако. Майклу пришлось защищаться, чтобы удержать Марсель от новых ударов.

— Прекрати, мать твою, — закричал он.

В этот момент раздался звонок в дверь.

— Это дети! Дженис забирает их по пятницам. — Марсель, тяжело дыша, отступила от мужа. Она вытерла рот тыльной стороной руки и убрала со лба непослушную прядь волос.

Майкл медленно направился к входной двери. Через непрозрачное стекло он мог различить темные головки детей и возвышавшийся за ними силуэт Дженис.

— Привет, — крикнула она через дверь. — У вас там все в порядке?

Майкл открыл дверь и впустил Джонатана и Дейзи. Дети казались бледными.

— Да, спасибо, Дженис. Желаю приятно провести выходные.

Он запер дверь.

— Привет, ребята! Ну, как дела сегодня?

Голос Майкла был таким же фальшивым, как красный нос клоуна в цирке.

— Где мама? — серьезно спросил Джонатан.

В кухне мальчик и девочка остановились по обе стороны Марсель. Дрожащими руками она обняла их за плечи.

— Папа хочет что-то сказать вам, — объявила она.

— Марсель, — предостерегающе произнес Майкл. — Не надо при детях.

— А почему? Почему нет? Теперь тебе стыдно? А тебе не кажется, что дети имеют полное право знать, что вытворяет их отец.

Дети переводили округлившиеся глаза с матери на отца и обратно.

— Все о'кэй, — сказал Джонатан, борясь с желанием заплакать.

— Ну почему всегда вот так, — не выдержав, разразилась слезами Дейзи.

Джонатан не выдал своих чувств, но голос девочки звучал обвиняюще.

«Интересно, они всегда так реагировали на наши ссоры?» — подумал Майкл. Он и не предполагал, что их с Марсель несогласие таким образом отражается на детях, так глубоко затрагивает их. Сейчас его мучило ощущение собственного бессилия, полной невозможности хоть как-то утешить Джонатана и Дейзи.

— Подойдите сюда, — попросил он, раскрывая руки для объятий. Но дети остались стоять рядом с матерью. Майкл ненавидел сейчас Марсель, которая искусственно проводила черту между ним и его детьми, но он тут же вспомнил, что вполне заслуживает упрека в том, что черту эту провел, и уже давно, он сам. Тем не менее, было такое ощущение, что Джонатан и Дейзи всегда принадлежали прежде всего Марсель, и уж только потом — ему. И такой порядок завела в доме Марсель.

Майкл опустил руки. Он заговорил быстро, чтобы как можно скорее покончить со всем этим:

— Ваша мама очень зла на меня, и она имеет на это право. Я сказал ей неправду про то, где был эти два дня. Но это — не единственная наша проблема. Мы давно уже не счастливы друг с другом. Уверен, что и вы уже не первый день об этом догадываетесь.

— И что же теперь будет? — сквозь плотно сжатые губы спросил Джонатан.

— Думаю, мне придется уйти. И какое-то время пожить в другом месте.

Джонатан быстро-быстро закивал головой, как будто давая понять, что он вполне доволен, для него главное было узнать факты.

— Папа, я люблю тебя, — пронзительно закричала Дейзи.

Девочка подбежала к отцу и, рыдая, обхватила его за пояс. Поверх ее головы Майкл ненавидящим взглядом смотрел на жену. «Да, действительно, вот так вот все и кончается», — думал он.

Смотри! Видишь, что ты наделала? — сказал Майкл.

— Я не делала этого. Это сделал ты, — выплюнула она ему в лицо.

Майкл встал перед девочкой на колени, чтобы видеть ее лицо.

— Я тоже люблю тебя. И всегда буду любить. И мы всегда будет твоими родителями, что бы ни случилось.

Дейзи начала истошно вопить.

— Нет! Не-е-ет! Я этого не вынесу, я так не могу!

Майкл вновь поднялся на ноги. Стараясь не сорваться, он подвел дочурку к матери, вышел из кухни и поднялся наверх, пристально разглядывая по дороге дыры в обоях и лупящуюся краску перил — почетные шрамы семейной жизни. Он упаковал еще один чемодан, кроме того, с которым ездил в Лондон, и вновь спустился вниз. В доме снова было тихо. Майкл не представлял себе, как следует прощаться в таких случаях, поэтому он не стал ничего говорить. Просто тихонько закрыл за собой входную дверь.

17

Зазвонил звонок у входной двери. Казалось, это не прекратится никогда, как будто звонивший вообще не собирался отрывать палец от кнопки.

Дарси давно уже проснулся и неподвижно лежал рядом с Ханной в лучах неяркого утреннего света. Звук оглушительно отзывался в его голове. А ведь не было слышно, чтобы подъехала какая-нибудь машина.

Ханна, разбуженная звонком, подняла голову и пробормотала:

— Ну, что такое?

Дарси встал и надел поверх пижамы халат.

— Пойду посмотрю, — сказал он.

На лестнице он встретил горничную, тоже зевающую и в халате.

— Я уже иду, — сказал ей Дарси. Звонок замолчал, но, вместо него, в дверь стали барабанить. Дверь сотрясалась от ударов. Дарси слышал, как наверху, очевидно, испуганные громоподобными звуками, просыпаются дети.

Дарси заторопился по ступенькам, неловко ступая в своих шлепанцах.

Открывая дверь, он уже знал, кого сейчас увидит.

На этот раз их было пятеро. Не те, что приходили раньше, но все они мало чем друг от друга отличались. Эти люди тоже были в костюмах и галстуках и, стоя перед ними в халате и ночной пижаме, Дарси чувствовал себя абсолютно беззащитным и словно бы раздетым.

— Почему вас так много? — спросил он. Было половина седьмого утра.

— Дарси Клегг? — спросил один из полицейских.

— Вы прекрасно знаете, кто я такой. Да, я — Дарси Клегг.

— Я — уголовный инспектор Хелли, из отдела по борьбе с мошенничеством в особо крупных размерах.

Остальные четверо окружили Дарси со всех сторон, как будто боялись, что, несмотря на больное сердце и их численное превосходство, он прорвет их цепь и кинется бежать по собственному газону, а затем перепрыгнет через забор и скроется в полях.

— У меня есть ордер на ваш арест, — продолжал инспектор.

Он зачитал обвинения и напомнил Дарси о его правах. Дарси казалось, что все это происходит как бы не с ним, а скорее напоминает сцену из низкопробного полицейского телесериала. В последнее время в моменты, когда Дарси решался трезво взглянуть на ситуацию, он представлял себе, что полицейские явятся за ним именно так, и приходил в ужас от этой мысли, тем не менее сейчас, когда это действительно произошло, все казалось таким малозначительным, почти комичным. Дарси, наверное, даже рассмеялся бы, если бы в этот момент не обернулся и не увидел перекошенные лица домашних, столпившихся на лестнице. Фредди и Лаура выглядывали, как сквозь прутья клетки из-за дубовых перил. За ними стояла Кэтти в коротком халатике, из-под которого видны были босые загорелые ноги. Люси зачем-то уехала на несколько дней в Лондон, вспомнил Дарси. Он знал, что полицейские тоже смотрят на его дочь. Дарси еще раз осознал, насколько она красива, и горло его сжал спазм стыда и отчаяния при мысли о том, что это из-за него Кэтти подвергается сейчас этому унизительному осмотру. Рядом с Кэтти стоял Барни. Юноша потирал ладонью подбородок и, казалось, был все еще не в силах поверить в то, что происходило сейчас на его глазах.

На Ханне был шелковый халат поверх такой же рубашки. На нее полицейские тоже смотрели довольно пристально, и Дарси знал, что позже они будут вспоминать всю эту сцену и смеяться над ними. Руки его непроизвольно сжались в кулаки, и Дарси стал прикидывать в уме, что произойдет, если он смажет одному из своих конвоиров по физиономии — наденут ли на него наручники или просто прикажут держать руки за спиной. Вновь захотелось смеяться, но тут же подпрыгнуло в груди и отозвалось болью сердце, напоминая о том, что Дарси был стар и виновен почти во всем, в чем его обвиняли.

Ханна схватила мужа за руку:

— Что им надо? — спросила она, одной рукой поддерживая непокорную копну волос. При этом задрался рукав ее халата, и Дарси стали видны крошечные морщинки, появившиеся в последнее время около локтя Ханны. Это напоминание о том, что Ханна тоже не молодеет с каждым годом, заставило Дарси вспомнить, что он любил жену, любил всю эту жизнь в этом доме, пытаясь сохранить которую, он и рискует теперь потерять все. Ведь только это он и пытался сделать. В мозгу Дарси вновь включились защитные механизмы. Ощущение, что все это происходит как бы не с ним, постепенно улетучилось.