Частный детектив. Выпуск 5 - Чейз Джеймс Хедли. Страница 41

— Что вы скажете про убийство?

— Убий…

Он заморгал, закрыл глаза и открыл их. Люди частенько реагируют таким образом, а то еще драматичнее: вздымают к небу руки и кричат: “Убийство? Убийство!” Ох и ах!” — как будто они никогда не слыхали, что людей убивают. Полагаю, я больше привык к этому слову и к этому печальному факту, чем большинство людей.

Наконец Себастьян сказал:

— Но это же фантастика! Кто бы…

Телефон на его столе зазвонил. Он сказал: “извините!” — взял трубку и заговорил. Впрочем, он больше слушал. В то время, как он договаривался о какой–то миллионной сделке или о чем–то еще, я стал внимательно осматривать его офис.

За спиной Себастьяна находилась пара высоких окон, от пола до потолка, разделенных двухметровым проемом стены. Во всяком случае это была когда–то стена. Теперь же это место занимал знаменитый брус “Жизнь и Смерть”, творение Роберта Долтона. Это был продолговатый деревянный кусок размером в два квадратных фута и двенадцать футов высотой, на лицевой стороне которого Делтон изобразил “гениальное творение”, за которое Юлиус Себастьян уплатил 52 тысячи долларов незадолго до того, как Делтон стал его клиентом.

Рисунок — или как его назвать? — вмонтирован в стену заподлицо, и теперь не скажешь, что когда–то это был здоровенный самостоятельный брус. В остальном же — самый обычный скверный рисунок в современном духе. Именно брус–то и был его отличительной особенностью. Какого черта замуровывать его в стену? Не спрашивайте меня. Люди, связанные с Себастьяном, видимо, занимались подобными вещами. А ведь для этого пришлось не только ослабить всю проклятую стену, чтобы затолкать в нее это продолговатое чудовище, но после проделанной операции “Жизнь и Смерть” больше не выглядела на 52 тысячи долларов.

Если хотите знать правду, я никогда не считал эту деревяшку произведением искусства. Я полагаю, что нет ничего плохого в том, чтобы называть подобные штуковины шедеврами, или творениями гения, если восхваление уродливых скульптур, непонятной мазни и прочих изобретений ловких “художников” не умаляет достоинство подлинных произведений искусства, естественной красоты.

“Жизнь и смерть” в теперешнем ее состоянии представляла собой прямоугольник в 24 квадратных фута площадью, в левой половине которого тянулась снизу доверху (или же наоборот) черная линия с красным пятном в верхнем правом углу. Вот и все. Я такой тугодум, что не смог сообразить, что было Жизнью, а что Смертью, но мне хватало здравого смысла, чтобы считать 52 тысячи неплохой жизнью.

Себастьян продолжал говорить по телефону, поэтому я поднялся и стал рассматривать фотографии на стене. Их было около двух десятков. Все — “знаменитости”, лауреаты премий в области театра, кино, телевидения, литературы и искусства, имена которых ежедневно мелькали на страницах газет и журналов.

Себастьян положил трубку, а я возвратился на свое мест о. Опускаясь в кресло, я мог видеть из окна развалины на противоположной стороне улицы. Вот поднимается груша, с размаха ударяет в стену, вниз обрушивается кусок бывшего банка. Отсюда это выглядело забавно и внушительно. Разрушать здания, сжигать деньги… Очевидно, атмосфера этого агентства начала действовать на меня.

— Очень сожалею, что так долго заставил вас ждать, мистер Скотт. Я не мог отложить решение данного вопроса.

— Все в порядке… Вообще–то мне безразлично, какова официальная версия гибели мистера Вайта, потому что я должен изучить все варианты; это моя работа.

— Конечно.

Он энергично закивал.

— Мне это понятно. Однако возможность того, что его убили, мне представляется фантастичной. У Чарли не было настоящих врагов, во всяком случае я таковых не знаю. Он был исключительно милым и приятным человеком.

Он долго обсасывал тему того, что не может вообразить человека, имевшего мотив убить Чарли. Когда мне это надоело, я спросил:

— Мистер Вайт участвовал в совместном бизнесе с Джонни Троем?

— Они с Джонни владели большей частью акций Троянских предприятий, которые, в основном, входят в корпорацию. Мое агентство владеет остальными акциями. Он вкладывал также деньги в недвижимую собственность, жилые дома, но я не все знаю.

— Понятно. Еще один момент. Мне хотелось бы повидаться с мистером Троем, но у меня пока ничего не получается. Может быть, вы сумеете мне подсказать, как с ним связаться?

— Боюсь, что это невозможно, мистер Скотт. Вы должны знать, что мистер Трой чрезвычайно чувствительный человек. А смерть Чарли явилась для него страшным ударом.

Этому я мог поверить. Описывая Троя “чрезвычайно чувствительным”, Себастьян выразился весьма деликатно. Всей стране было известно, что Джонни Трой — настоящий неврастеник. Как большинство клиентов Себастьяна, у него были странности. С виду — здоровяк, он отличался болезненной застенчивостью и робостью, так что без Чарли Вайта буквально не мог и шагу ступить. Он даже не пел без Чарли. Он никогда не ходил в студию звукозаписи без него. Возможно, и в туалет не решался ходить один. Они жили в соседних апартаментах в Роял Кресте. Вместе купались и обменивались носками.

Джонни Трой был самым лучшим певцом из всей лавины. В наше время пели все, у кого был голос и у кого его вообще не было. В девяти случаях из десяти вновь “испеченный” певец с помощью всяких ухищрений, вроде современных микрофонов, эхокамер, электронных усилителей и регуляторов частоты, которые “обрабатывали” звуки на ходу, напевал одну мелодию десять–двадцать раз, затем выбирали наиболее удачные куски ленты и сооружали первый оригинал звукозаписи, с которого прессовали пластинки.

Разумеется, никто из этих “синтетических” певцов не мог бы выступить непосредственно в телевизионном шоу. Техника была отработана давно: за сценой играли его пластинку, а “певец” лишь шевелил губами, беззвучно “синхронизируя” собственное пение. Зачастую получаются накладки, когда синхронизатор то ли запаздывает, то ли опережает запись. Мы все это наблюдали неоднократно.

Так вот, никакая техника и никакие ухищрения не могли превратить ни одного из этих “кумиров одного дня” в Джонни Троя. Голос у него был не только красивый, теплый, но, самое главное, натуральный. И люди это сразу же понимали. Конечно, Джонни тоже пользовался микрофоном, но для него это была лишь золотая рамка, обрамляющая картину. Его искусство от этого не умалялось. Ведь если высокий мужчина одевает ковбойские сапоги, все понимают, что он не коротышка, нуждающийся в каблуках!

Но даже у Ахиллеса имелась его пята.

И даже великий Джонни Трой, когда он выступал перед публикой или непосредственно по телевидению, пел на сихрон. Не то, чтобы его мог подвести голос. Наоборот, сам Джонни мог себя подвести, и публика еще больше ценила его за это.

Несколько лет назад, гласит история, еще до того, как Себастьян вывел его на широкую арену, Трой начал петь перед большим скоплением народа в ночном клубе, и в полном смысле “провалился”. Он открыл рот, чтобы запеть, но у него получился только какой–то хрип. Врачи называют это истеричным напряжением, спазмой мускулов. Прошел целый месяц, прежде чем он смог снова петь. Так почему же так случилось?

В тот вечер Чарли не сидел перед ним, как всегда.

Джонни решился выступить в отсутствие друга, который бы своей мимикой, жестами, негромкими восклицаниями подбадривал его, внушал ему уверенность в себе.

Не подумайте, что кто–то из них отличался гомосексуальными наклонностями.

Джонни Трой оставлял за собой широкую полосу в женском населении Голливуда, да и Чарли Вайт не отставал от него. И это не пустые слухи. Я разговаривал с несколькими из “погубленных” ими дамочек, которые буквально не могли дождаться, когда их снова “погубят”. Нет, связь между Джонни и Чарли была уникальной, хотя, возможно, и несколько болезненной.

Факт невроза или психоза Троя широко известен. Наоборот, о нем говорилось намеренно много, то ли из честности, то ли весьма прозорливого понимания характера современных американцев. Каковы бы ни были соображения, но такая бьющая в глаза откровенность себя окупала.