Братья - Чен Да. Страница 18

О, мой дражайший отец, пожалуйста, сделайте то, что Вы можете, чтобы спасти меня и помочь обрести свое место в жизни. Уверяю Вас, что я не буду темным пятном в Вашей биографии. Я умен, как Вы имели возможность убедиться, и решителен. При некотором обучении и данной Буддой отеческой любви я стану тем, кем Вы хотите, и даже гораздо большим.

Я не хотел показаться жалким, но жизнь действительно дает нам знаки, которых мы не понимаем. Я — сильный человек. Я пишу Вам не только для того, чтобы просить Вас о помощи, но и для того, чтобы предложить Вам свою руку, потому что я верю, что придет день, когда я, при соответствующем распределении и обучении, смогу стать Вам опорой. Я сделаю все, чтобы помочь Вам достичь еще более высокого положения в жизни.

Пожалуйста, дорогой отец, освободите меня, если не ради меня, то ради моей матери, которая умерла такой молодой и кого Вы однажды, должно быть, любили.

Подписано кровью,

Шенто

Прошла всего неделя, когда ночью в небольшое отверстие моей двери грубо пропихнули письмо. Какая радость! Моя голова так гудела от волнения, что я почувствовал слабость. На письме был адрес Центрального военного совета, с эмблемой в виде красного флага, серпа и молота. Никакой ошибки быть не могло. Я едва сдерживал слезы, когда вскрывал конверт, затем закрыл глаза, чтобы успокоиться. Когда я снова открыл их, они натолкнулись на ледяные слова:

Товарищ Шенто.

Этим письмом Вам отдается приказ прекратить дальнейшие ложные обвинения в мой адрес относительно того, что Вы являетесь моим незаконнорожденным сыном. То, что Вы совершили, написав мне это письмо, соизмеримо с преступлением, за которое подвергают высшей мере наказания, что, согласно статье тысяча четыреста шестьдесят второй нашего Уголовного кодекса, соответствует смертной казни посредством удушения. Еще одно такое преступное деяние — и Вам отрубят голову. Я бы не хотел такого наказания для Вас, столь невинного мальчика и в таком нежном возрасте.

Моя совесть чиста и непорочна. У меня есть только один сын. И никогда не было других. Это совершенно невозможно, поскольку я разделяю высшие добродетели коммунистических ценностей. Это не означает, что у Вас нет отца или права требовать такового. Возможно, Вы приняли меня за другого генерала, с которым Ваша мать, исповедующая свободные нравы, когда-то имела сексуальные отношения, оставив Вас жить со своим грехом. Я понимаю боль Вашего сердца. Отчаяние приводит к безрассудным действиям, к которым относится и Ваше письмо. Я оставляю Вас наедине с этим предупреждением. Но Вы должны учесть его, если Вы столь умны, как себя описали, и у Вас есть желание продолжать жить. Вы никогда, ни при каких обстоятельствах не должны делать нечто подобное по отношению к кому бы то ни было, иначе против Вас будут выдвинуты законные обвинения. Народный верховный суд и Народный высший военный трибунал информированы относительно Ваших действий и продолжат наблюдать за Вашим поведением в будущем.

Молодой человек, пожалуйста, пробудитесь от Ваших иллюзий. Это будет для Вас наилучшим, и поэтому я просил не предъявлять Вам обвинения. Избавьтесь от своих легкомысленных фантазий и учитесь жить независимой и, что еще более важно, честной жизнью.

Дин Лон, Главнокомандующий

Официальная печать

В течение многих дней я чувствовал себя собакой, которую избили множеством палок, ранив не тело, а душу. Как генерал мог быть настолько жесток, уничтожив самые дорогие моему сердцу воспоминания и мои надежды? Неужели я не был так же умен, как его другой сын, так же физически крепок, как он? Я вновь и вновь возвращался к письму.

Мир для меня перевернулся. Затем, медленно, все стало вставать на свои места. Клан Лон счастливо улыбался с этой безупречной фотографии, в то время как я вообще не должен был родиться. Даже при том, что я выжил — одному только Будде известно, как — и продолжал жить в этой позорной лжи, у меня никогда не будет права потребовать, чтобы отец признал меня. Я был всего лишь грязным пятном в его безупречной биографии. Нелюбимым и нежеланным ребенком. Ничем! Темным облаком, омрачающим синее небо.

Какой контраст представлял Дин Лон по отношению к моим приемным родителям: деревенскому доктору и его жене, которые действительно любили и воспитывали меня. Но смерть забрала их, и теперь мне не на кого было надеяться, кроме себя самого. Поэтому я должен был абсолютно и безоговорочно верить в свои силы. И с этого времени было бы лучше, если бы я стал называть себя сыном чайного дерева. Поскольку именно там меня подобрали, спася от смерти при рождении.

По тону письма я понял, что генерал не только не желает знать меня, но к тому же хочет избавиться. Конечно, тесть Дин Лона попытался сделать именно это, отправив меня в эту школу-тюрьму, зная о грехе генерала и увидев этот амулет. Теперь это. Оба сговорились оставить меня гнить здесь вместе с другими сиротами и незаконнорожденными.

Но я дал себе клятву, что не погибну. Напротив, я выстою как гора, выживу не ради себя, а ради тех, кто не хочет, чтобы я выжил. Я поклялся себе, что когда-нибудь плюну в лицо Лонам, вымажу их в грязи без всякого сожаления и раскаяния.

С того дня я стал самим собой и больше никем. Одиноким Шенто. Человеком, который никому не принадлежал и приехал из ниоткуда, и не было никакого генерала Дин Лона, никакой матери, которая бросилась вниз с утеса. А осталась только память о моих погибших Папе и Маме. В доке перед погрузкой еще одной тележки рыбы я порвал письмо на кусочки и выбросил в море. Когда вода поглотила клочки бумаги, часть меня утонула вместе с ними. С их исчезновением родился новый Шенто.

ГЛАВА 10

Братья - i_003.png
1977
ПЕКИН

Смерть председателя Мао ознаменовала конец его пагубного правления революции. Когда Хэн Ту взял узды правления страной в свои руки, первое, что он сделал, это восстановил высшее образование. Популярный лозунг «знание — это яд» был выброшен на свалку. На «вонючих интеллектуалов» был теперь большой спрос. Неожиданно миллионам выпускников десятилетних средних школ была предоставлена возможность сдать государственные экзамены, чтобы занять определенное количество мест в университетах. Возникла жажда получить более обширные знания по искусству и в науке. Свет в домах горел до поздней ночи. На горизонте маячила другая революция, которая даст каждому молодому человеку шанс на лучшее будущее.

Старшая средняя школа Дон Шан показалась мне снобистским старым клубом, полным странных и эксцентричных персонажей, современной версией китайской королевской и родовой знати, которые имели склонность устанавливать модные тенденции и в одежде, и в образе мышления. Мальчики носили брюки-клеш, подметающие пыль, а волосы у них были сальные и длинные. В туалетных комнатах ученики старших классов свободно продавали сигареты, но только иностранных марок, отечественные с готовностью выбрасывали.

Поскольку отец был одним из основателей этого учебного заведения, меня пригласили присоединиться к самому престижному обществу в школе из пятисот учащихся — клубу «Серп и Молот». Фотография отца все еще висела на стене холла, наполненного дымом. Первоначальной задачей клуба было изучать правду о коммунизме, как толковал ее Карл Маркс. Но я не мог поверить тому, что услышал при первой встрече. Одни называли Карла Маркса иностранным сумасшедшим с бородой, другие — нищим, который без зазрения совести пользовался связями богатого друга. Молодые люди обсуждали все варианты, пытаясь найти наиболее подходящую политическую систему для Китая. В конечном счете беседа неизменно сводилась к обсуждению демократии в Америке.

Всю первую встречу я просидел молча. Когда она закончилась, я не мог не думать о том, насколько парадоксальным было то, что дети коммунистической элиты обсуждали альтернативы той самой формы правления, которая дала нам все привилегии и все, что у нас было. Сначала это испугало меня, поскольку во времена Мао эту встречу сочли бы контрреволюционным актом, а мы все были бы брошены в тюрьму на двадцать лет без возможности просить о помиловании. Но чем больше я думал об этом, тем больше видел в этом смысла — если мы не будем размышлять о будущем, то кто же сделает это?