Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL". Страница 117

На втором курсе я пришел к Паше на встречу в небольшой парк возле нашей школы. Я обмолвился как бы невзначай, что у меня теперь тоже есть девушка, — и опешивший «комсомолец» глядел на меня со скамьи, не мигая.

— В смысле?.. — поморщившись, решил уточнить он.

— В коромысле.

— Как у тебя… Ты же… — Он поднялся со скамейки, заговорщицки озираясь, придвинулся к самому уху, и меня тотчас повело от аромата его одеколона. — …гей…

— Ну и что это меняет? — ответил я бессмыслицей. — Если встает на парней, не могу завести себе девушку? Ты же завел.

Он стрельнул в меня глазами, угрожающе шагнул вперед, практически вплотную.

— Что это еще значит?..

Растерянный, я присмотрелся к его лицу и понял, что перепутал злость со страхом… Откуда он там?..

— Я не имел в виду, что… ты такой же, как и я… всего лишь мысль неверно сформулировал…

Его брови опустились, на лице разлилась откровенная досада, будто я ранил его в самое сердце, чуть не раструбил на весь мир самый страшный и постыдный секрет, даже того не заметив. Вероятно, в этом плане я пошел в своих родителей…

Со временем я поймал себя на мысли, что, наверное, смогу жить так же, как и все. По крайней мере, Настя отлично для этого подходила. Да, она была во многом странноватой, но как я принимал экстравагантность ее поведения и мыслей, так и она принимала меня настоящего, пусть и не зная самое важное обо мне… Определяющим фактором, получится ли у меня вернуться на «правильную тропу», был секс, и к этому этапу я шел долго, благо Настя никогда меня не торопила. В конечном счете мы все-таки оказались вместе на моей кровати. Я целовал Настю в губы без лишнего энтузиазма, мне вообще было страшновато спускаться взглядом — я раздел ее очень спешно, точно стараясь как можно скорее это закончить; мои губы не удалялись от ее рта, шеи и плеч, зато ладони ласкали Настю везде, куда только могли дотянуться. Она была красива, а ее срывающийся от удовольствия голос — мелодичен, но я не чувствовал абсолютно ничего — и жутко этого испугался. Если я не сумею переспать с женщиной, значит, нормальность для меня невозможна… Для меня оставался последний шанс на традиционное счастье!..

Выпрямив руки, я отстранился от Настиной шеи, и девушка удивленно взглянула на меня.

— Хочешь заняться сексом в зимних перчатках? — выпалил я.

Она задумалась всего на секунду — и вмиг расцвела:

— Да, давай! Такого еще не было!

Я достал из тумбочки и протянул ей синие шерстяные перчатки с узором из снежинок… Было что-то неправильное в том, что их теперь надевал другой человек, но стоило шерсти коснуться моей нагой спины, как все тревоги испарились. С закрытыми глазами я таял от невидимых рисунков, что выводили перчатки на всем моем теле, я вспоминал запах одеколона Воронцова, который ощутил в ту нашу встречу, и то, как близко он подошел ко мне, ошпарил дыханием ухо…

Я не смотрел, когда вставлял член: если бы взглянул, (без шуток) испугался бы, и вряд ли одних только перчаток хватило б, чтобы заставить возбуждение вернуться. Было обжигающе горячо, влажно, тесно!.. Мои бедра двигались сами, а мозг не знал, что представлять: это не было похоже на минет и было далеко от того, как я представлял себе тогда анальный секс. Я старался не зацикливаться на том, что именно со мной происходит, думал только о Паше: его лице, голосе, теле, сбивчивом дыхании после пробежки — все это вкупе стиснуло мое сознание, я не слышал стонов Насти, не мог сфокусироваться ни на чем, помимо Воронцова, такого нежного, ободряющего, смущающегося… Я кончил в Настю — и даже после этого не подумал о том, что не надел презерватив.

Мой первый, в чем-то спонтанный полноценный секс был полон ошибок. И, разумеется, через энное количество времени мы с Настей в полнейшем недоумении обнаружили, что больше отдыхаем вместе не одни. Она-то могла бы и раньше догадаться! Ее же тело!.. По всем законам логики я должен был бы испугаться, разочароваться, разозлиться на стечение обстоятельств и прошлого себя, но вместо этого влюбился в несформировавшегося ребенка, едва услышав о нем! Потому что эта маленькая жизнь стала воплощением моих мыслей о Паше, которого я, чего уж ныне отрицать, со старшей школы любил…

К моему счастью, Настя не была против ребенка. Она считала аборт еще одной общественной условностью, не горела желанием рожать, но пожала плечами:

— Раз уж в холодильнике появилась колбаса, почему бы ее ни съесть? — выдала она в своем репертуаре.

Через вполне предсказуемое количество месяцев мы с Настей стали родителями в незарегистрированном браке, о чем не торопились рассказывать всем вокруг. Мои мать и отец не поняли бы отсутствие документального подтверждения существования нашей семейной ячейки, а со своими родителями Настя, похоже, совсем не ладила — иначе не уехала бы за тридевять земель под прикрытием учебы, чтобы не писать, не звонить и не ездить к ним после сессий.

Мои родители подарили нам на рождение ребенка квартиру; Настя сидела дома в декретном отпуске, а я продолжал обучение, боясь пустить свою жизнь под откос — без образования, с ребенком?.. На мои плечи легла большая ответственность в виде маленького Антона, звонко смеющегося! — и плачущего как пожарная сирена… Полагаться всегда на богатство отца я не планировал, да и никогда не знаешь, в какой темный лесок свернет твоя дорожка: и миллионы можно потерять в одночасье.

Мои ежедневные отсутствия дома означали, что забота о новорожденном полностью легла на Настю. И она справлялась! Я привык к ее извечным абсурдностям и за ними не слышал тревожные звоночки во время беременности и в послеродовой период. Оглядываясь назад, я виню себя за то, что пропускал все мимо ушей… Как-то она сказала, поглаживая живот: «Надо же, во мне ребенок — и он пожирает меня изнутри…» Я не знал, как давно ее забавные правила ради чувства новизны и смены обстановки превратились в навязчивые мысли: к примеру, если она решила, что сегодня день буквы «С» и все произносимые слова должны начинаться на нее, нарушать эту игру было нельзя, иначе у Насти могла случиться истерика. Я списывал подобное поведение на проявление усталости, желание вернуться на первый курс универа, когда наши жизни были легки и полны таких вот маленьких приключений. Только потом врачи мне объяснили, что это прогрессировала болезнь…

До рокового дня я пытался давать Насте отдохнуть от материнских обязанностей — уносил на выходные Антона из дома. В один день мы могли приехать в гости к новоиспеченным бабушке и дедушке, а в другой — встретиться в парке с Пашей…

…Заразившись от Насти нестройностью мышления и тягой к шокированию, я девять месяцев ходил в рот воды набравши, чтобы в очередную «рядовую» встречу с Воронцовым огорошить его как следует! Да, я все еще был зол на него за девушку, с которой он, как выяснилось, расстался через месяц-другой…

Вокруг пели птицы, скакали по красочной слякоти, расцвеченной опавшими листьями всевозможных расцветок и форм. Я беззвучно катил коляску с мурлыкающим под нос Антоном, специально надел куртку с капюшоном, в которой Воронцов меня еще не видел, — и действительно, он и с расстояния в метр меня не признал! Все сидел на сырой облезлой скамейке, уставившись на статью в газете, самозабвенно почесывал щеки…

— Ну привет, — довольно крякнул я и присел рядом с ним.

Коляску я намеренно развернул к Паше, и — готов поклясться! — когда взгляды двух моих особенных мальчиков встретились, в таких разных глазах отобразилось одно удивление на двоих! Конечно, Антон тогда еще ничегошеньки не мог различать, однако настолько большое черное пятно его поразило, ведь мы с Настей светловолосые и черных вещей у нас дома практически нет.

Паша выдавил улыбку, двигаясь немного не в том направлении; он ожидал какой-то подлянки: чем ближе подходил срок Насти, тем более хитрой становилась моя ухмылка. Наконец, определившись с тем, что происходит и как к этому относиться, Воронцов сфокусировался на гаденько ликующем мне.