Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL". Страница 75

Первым делом нужно было расчистить место. С коробками поменьше проблем не возникло, а вот передвинуть большие коробенции к стене стоило трудов. В итоге разобранная кровать, строптиво взбрыкнувши, обрушилась мне на плечи, колени подогнулись, но я вовремя вспомнил, как стоять, и не оказался придавленным к полу коробкой.

— Если что, я тебе помочь не смогу, — лениво потянулся на матрасе Антон. — Чисто физически не способен снять с тебя эту штуку.

— Да я уже понял… — прохрипел я, аккуратно укладывая гремящую металлом коробку на середину комнаты. Раз уж именно кровать решила покуситься на мою жизнь, ее первой и соберу.

— Я даже не знаю, с чего начинать, о чем рассказывать…

Голос Антона, кажется, впервые за все время дрогнул, и я поднял голову. Его руки покоились на мерно вздымающейся груди, полуприкрытые глаза с невообразимой печалью смотрели на противоположную стену, но видели совсем не светло-желтую краску…

— У тебя было счастливое детство? — не шибко деликатно спросил я.

На минуту задумавшись под треск срываемого с коробки скотча, Антон пожал плечами.

— Оно было счастливым внутри семьи, с Пашей и отцом. Что бы ни происходило в школе, меня дома всегда ждали они, вместе или порознь, и от одного этого мне уже становилось лучше. Не требовалось не то что рассказывать о своих проблемах — даже вспоминать о них, понимаешь?

— Кажется, да. — Излишне воодушевленно я дернул рейку, и та издала глубокий металлический звон, ударив меня по лбу. С матраса послышался приглушенный смех, и в комнате вмиг стало уютнее.

— Когда я ходил в детский сад, кто-нибудь из них обязательно забирал меня. С отцом по дороге домой мы часто покупали мороженое — из натурального, не порошкового молока, — передразнил Антон, шуточно грозя мне пальцем, — а Паша водил меня на детскую площадку, где учил съезжать с горки стоя или спрыгивать с качелей прямо в сугроб.

Он улыбался нахлынувшей ностальгии, и оттого глаза его сверкали еще ярче, чем обычно. В них я видел теплоту и заботу, которую Антон впитал по мере взросления. У меня никогда так не светились глаза…

— Тебе очень повезло с семьей.

— А тебе?

Рука, держащая отвертку, замерла, и крупный шуруп покатился по полу.

— Я помню, как сидел в темноте на бетонной лестнице детского сада, как вокруг загорались фонари, детей забирали родители… Моя мать была очень занята на работе, так что я засиживался допоздна.

— А отец? — задал Антон вполне ожидаемый вопрос.

— Он… у него чаще всего были свои дела. Не знаю какие. Но он читал мне перед сном, — оправдал я родителя в погрустневших глазах мальчишки. — Только ругался, если я что-то спрашивал в процессе или засыпал…

— Но ведь для того, чтобы ребенок уснул, ему и читают…

— Да, наверное, но мой отец читал больше для того, чтобы узнать сюжет, я думаю. И играл в настольные игры, чтобы выигрывать.

— Но что-то же он делал именно для тебя, направленно?

— Ну, он… учил меня играть на пианино… Но срывался всякий раз, как я не мог выучить ноты, и я бросил заниматься с ним. В итоге я не знаю нот, но наловчился играть без них, опираясь чисто на слух.

— Ты играешь на пианино? — Антон оторвал голову от подушки и с непонятной злостью посмотрел на меня. — Ты не рассказывал…

— Уже не играю. У меня дома нет пианино, как ты мог заметить.

— А почему перестал?

Ответ комом встал в горле, и я помахал Антону отверткой, выдавив улыбку:

— Я тут собираю крайне сложную конструкцию, так что… давай лучше ты будешь говорить, хорошо?

— Я не идиот, — беззлобно ответил он и лег обратно. — Но разок, так уж и быть, подыграю и позволю сменить тему.

— Тогда… — всерьез призадумался я. Да ладно, следующий вопрос на поверхности. — Расскажи про сумку и чемодан, которые стояли за дверью.

Антон дернулся и повернулся набок, ко мне спиной.

— Крепкая ткань, хорошие молнии, кодовые замки. Страна производитель: Германия.

— Мило-мило, — ухмыльнулся я. — Исполнение твоего желания будет таким же, а про мебель я вообще молчу.

Демон на матрасе глубоко вздохнул, проталкивая раздражение поглубже.

— Я пытался заставить отца отправить меня в Англию. Чтобы мы все переехали туда.

Тонкие рейки посыпались по полу, точно арматура, но Антон и глазом не повел.

— Насовсем?.. — сжимая воздух вместо реек, спросил я.

— Насовсем. Это был, как мне казалось до встречи с тобой, единственный выход…

— Выход — в плане?

— Единственная возможность получать максимум удовольствия от жизни, не трястись, пугаясь собственной тени, и просто быть собой… Когда я был мелкий совсем, помню, как отец и Паша держали меня за руки, поднимали над землей, и я смеялся, чувствуя, будто лечу… Но в какой-то момент я заметил, что на улице между ними всегда был я. Дома, залипая перед телевизором, они касались друг друга, их пальцы были сплетены — но ни разу за всю жизнь я не видел, чтобы они хотя бы держались за руки вне родных стен. Пойдя в школу, я понял, с чем это было связано, но легче от понимания не стало. С семи лет моим самым страстным желанием было «Хочу, чтобы родители могли проявлять чувства, когда захотят». Чем старше я становился, тем большее внимание уделял иностранным сериалам или книгам по типу твоих новелл, где подобной проблемы не существовало, где люди могли просто быть вместе, невзирая ни на что, а те, кто пытались что-то вякнуть против, в итоге получали по заслугам, потому что это закон книжных историй. Британия мне виделась идеальной страной, где царят принятие или хотя бы вежливое воздержание от высказывания резкого отношения. У нас же, сам понимаешь, все иначе: взращенные гомофобами чуть ли не на политическом уровне люди не в состоянии понять, когда рот нужно держать закрытым, потому что их мнение вообще не спрашивали… В четырнадцать я устроил что-то вроде подросткового бунта, выставил всю мебель вон из комнаты, сложил все вещи в сумку и чемодан и сказал отцу, что «подожду, пока он созреет». Наше глупое противостояние длилось два года, но он так и не прогнулся. Только сейчас понимаю, какая то была бессмысленная блажь: из-за меня отец и Паша постоянно ругались — первый был недоволен тем, что второй на моей стороне, а второй — тем, что упрямится первый… Хочешь знать, что меня в ту пору невероятно тронуло?

— Конечно.

— Я ведь сам не мог мебель вынести из комнаты, поэтому сказал Паше, что хочу поменять обои. Он с радостью согласился помочь мне, а когда выяснилось, что я, по сути, использовал его отзывчивость, он на меня так посмотрел, словно в тот момент его сердце разбилось… Еще и с отцом они поругались вдрызг из-за того, что Паша не посоветовался с ним. Отец тогда по глупости ляпнул что-то вроде: «Тебе не кажется, что мое мнение в данном случае определяющее?! Потому что он — мой сын!» — и, выходит, Паша дважды получил под дых: сперва от меня, а потом от него услышал такое, хотя растили они меня вместе… Паша ушел, хлопнув дверью; отец на кухне пил с лицом — точно пришел на поминки… Я испугался, что из-за меня они разойдутся, выбежал на улицу и нашел Пашу, курящего на скамейке рядом с подъездом. Даже когда его карьере угрожала целая туча проблем, он держался подальше от сигарет, а тут… Ничего не говоря — боясь разреветься как дите малое, я подошел к нему, дернул за рукав… Он поднял голову, взглянул на меня со снисхождением, потушил сигарету, усадил меня рядом, и в тишине мы наблюдали, как темнеет вечернее небо… Было спокойно и хорошо… И всякий раз как я шмыгал носом, не справляясь с эмоциями, он трепал меня по плечу, ободряя. Домой мы вернулись вместе. Отец был уже в спальне — Паша оставил меня на кухне; щелкнул замок, когда он скрылся за дверью. Сперва я услышал расстроенный голос отца, потом о дверь разбилась бутылка, раздался его смех, а далее… мне пришлось включить музыку погромче, чтобы не слышать то, что не предназначено для шаткой подростковой психики, — рассмеялся Антон, следя за охватывающим меня смущением.

— И даже после этого ты продолжил настаивать на переезде и жил в камере Гулага? Как кого тебя это характеризует?