Во льдах (СИ) - Щепетнев Василий Павлович. Страница 24

— А налоги?

Этот пристальный интерес к моим делам меня заинтриговал. Сам Владимир Семёнович интересуется, или поручил кто? У меня от власти секретов нет, и потому я ответил честно:

— Моими делами занимается шведский юрист, дока в подобных делах. Имеет личный интерес, и потому старается. Ну, а другой юрист, австрийский, его контролирует. Доверяй, но проверяй. Ты лучше расскажи, чем сам занимаешься?

— Да вот, снимаю кино и снимаюсь в кино, — сказал он небрежно. — Многосерийник, телевизионный. Не «Семнадцать мгновений», но где-то рядом.

— То есть ты режиссер?

— Неофициально.

— Поздравляю!

Мы еще поговорили о том, о сём.

— Тебе машина не нужна? — спросил вдруг Высоцкий.

— Присматриваюсь, — признался я.

— Я тут думаю свой «Мерседес» продать, не хочешь взять? Хороший, почти не битый, недорого возьму, если валютой.

— «Мерседес» для меня перебор.

— Он один такой, на всю страну. То есть два, у меня и у Брежнева, но брежневский сейчас на приколе, в гараже.

— Вот именно. Все будут думать, что это ты в «Мерседесе». Прибегут автографы просить, сфотографироваться, а увидят, что это я — и расстроятся. Еще шины проколют, стекла побьют, как самозванцу. Нет уж. Я что-нибудь попроще возьму. Потом.

Пришла пора расставаться.

— Ох, — сказал Высоцкий, похлопывая себя по карманам. — Я, кажется, бумажник забыл.

— Как же это ты, Володя? — укоризненно сказал Валера.

— Мы так на тебя надеялись, — подхватил Веня.

— А ты поищи, поищи получше, — сказал я. — У тебя там, я знаю, в кармане-то с правой стороны прореха, так в прореху-то, верно, как-нибудь запали рублей двадцать, или около того.

Счет подали на шестнадцать рублей.

— Нет, право, и в прорехе нет, — ответил Высоцкий.

— Ну, всё равно. Я ведь только так. Москва есть Москва. У тебя, да у всех вас, поди, здесь неограниченный кредит, вы люди известные, вас знают хорошо. А меня нет, — я взгрустнул, достал из кармана пятерку. — Вот моя доля, с чаевыми. Было приятно посидеть.

Высоцкий не выдержал, рассмеялся.

— Говорил же я, Чижика голыми руками не возьмёшь!

Все сбросились по пятерке, на том и закончилась наша встреча.

А дома меня ждали Лиса и Пантера.

— Чижик, у нас новости. С каких начать?

— С самых-самых.

— Чижик, нас переводят!

Авторское отступление

Вознаграждение за грампластинки в советское время было чисто символическим. В «Комсомольской правде» тех лет писали, что за диск-гигант Алле Пугачевой причиталось триста рублей — и ни в чем себе не отказывай. За миньон, пластинку на четыре песни, деньги и вообще были смешными. От тиража, от продаваемости грамзаписи гонорар вообще не зависел. К тому же производственный процесс был долог, неповоротлив, а качество продукции оставляло желать лучшего. Оставалось моральное удовлетворение — да, выпускают, да, раскупают. Значит, ценят.

Глава 12

3 ноября 1978 года, пятница, вечер

Семейное чаепитие

Киевский торт, приготовленный в Москве, совсем другой, нежели сотворённый в Чернозёмске. Не вкуснее, нет. И не хуже. Просто другой. Настоящий «Киевский» следует покупать в Киеве. «Пражский» — в Праге. В Москве же, говорят, есть торт «Москва», но чтобы его попробовать, нужно идти в ресторан «Белград», такая вот ситуация.

Но мы никуда не пошли. Сидели за столом у себя дома.

— Кушай, Чижик, кушай торт. У нас только он. И кефира две бутылки, а больше ничего нет, — сказала Лиса.

— И не нужно. Ужинать вредно. А на обед у меня была поджарка по-деревенски. И филе селёдки под брусничным соусом.

— Это где ж ты ел поджарку?

— В ресторане ВТО.

— И каким ветром тебя туда занесло?

— Ветром по имени Высоцкий. Зазвал он меня, ну, а я не против.

— Чего это он?

— От широты души.

— Высоцкий сейчас в фильме снимается. По Вайнерам, — сказала Ольга. — Говорят, хороший фильм будет.

— Он рассказал, что и сам играет, и сам режиссёр.

— Верно говорит. То есть главный там Говорухин, но и Высоцкий тоже… Мы вот думаем… — она запнулась.

— Что думаете?

— Нам предложили…

— Нам предложили экранизировать «Дело о Лунном Звере», — докончила за Ольгу Надежда.

— В каком смысле — вам?

— Нет, снимать, конечно, будем не мы. Но сценарий по нашей повести, — ответила Ольга.

«Дело о Лунном Звере» — это повесть, написанная Джошуа Мозесом, то есть Лисой и Пантерой. В духе мистических страааашных историй с детективной подкладкой. А Джошуа Мозес — перебравшийся в СССР американский негр, ему мистика дозволяется, как часть народной африканской культуры. Повесть эта вышла не в «Поиске», а в «Юности», и привлекла внимание, похоже, не только читателей обыкновенных, рядовых, но и тех, кто могут принимать серьёзные решения. Такие, как осуществление экранизации.

— И эту новость вы, девочки, предлагаете запить кефиром?

— Чаем, Чижик, чаем!

Я посмотрел на девочек.

— Нет, мы не беременны, — засмеялись обе. — Просто договор не подписан. Как подпишем, так сразу в «Москву» пойдем. Или тебе ресторан ВТО больше глянулся? Или ЦДЛ?

— Разберемся, — сказал я. — Так что вы думаете насчёт Владимира Семёновича?

— Насчет Владимира Семёновича мы думаем пригласить его снимать фильм.

— А не рискованно? Сегодня за обедом он граммов сто пятьдесят выкушал, как я — ложку рыбьего жира.

— А в картине будут два режиссера. Для подстраховки. Зато представь: режиссер — Владимир Высоцкий! Это имя, это афиша, это касса!

— Всё-то у вас продумано.

— Да, мы такие. Стараемся.

Я доел свой кусок торта. Если есть регулярно, то можно привыкнуть и к московскому Киеву. Возможно, встреча с Высоцким вовсе не случайна. Возможно, он хотел поговорить со мной о фильме, но, увидев, что я не в курсе, передумал. Нет, он не следил за мной, конечно.

Но кто-то знал моё расписание. И сообщил Владимиру Семёновичу. Паранойя? Пусть.

На успех у девочек чутьё хорошее. Если им не будут ставить палки в колёса, а, напротив, будут помогать (как не помочь, особенно Ольге Стельбовой), то получится интересный фильм.

— А ты бы, Чижик, мог написать для фильма музыку.

— Я? Для фильма с Высоцким? Да вы смеетесь!

— Высоцкий споёт две песни. Одну шутейно-простецкую, даже немножко хулиганскую, другую душевную, патриотическую. А ты напиши закадровую музыку, такую, чтобы мурашки по всему телу. И внутри тоже. В духе «Пустыни», где безлунная ночь.

— Я попробую.

— Не нужно пробовать, нужно написать.

— Ладно. Когда покажете отснятый материал, я проникнусь и напишу.

— Слово?

— Договор. Подпишем договор, так куда я денусь?

— Только учти, много тебе не заплатят. Привык миллионы сшибать с дикого Запада, здесь всё иначе.

— Тем хуже для Запада, — ответил я.

— Чем же хуже? — удивилась Надежда.

— У них в искусство идут ради больших денег. Десятков, сотен тысяч, а лучше миллионов. Яхты, виллы, даже личные самолёты. А у нас — только по зову души. Приносить людям радость — вот зачем идут люди в искусство. И пусть «Звёздные войны» собирают по миру вагоны денег, наши фильмы душевнее, чище. Поэтому и в миллионном Нью-Йорке, и в маленькой кенийской деревушке, и в австралийском буше люди охотнее пойдут смотреть наш советский фильм, чем очередную поделку Голливуда.

Девушки посмотрели на меня с подозрением.

— Кстати, о Нью-Йорке. Мы получили письмо. Нас хотят перевести на английский и опубликовать в журнале «The New Yorker», — Лиса передала мне листок бумаги.

И в самом деле, хотят. Вставную новеллу из «Тайны плантатора Иглесиза», небольшую, как раз под формат журнала. Просят разрешение и сведения о том, кто скрывается за псевдонимом Джошуа Мозес.

— Большая честь.

— Ты думаешь?

— Наших они не жалуют. Кажется, публиковали Набокова, да какой же он наш? И Бродского, который, в общем-то, тоже теперь не наш. Стать с ними в один ряд…