Вынужденная мера - Крайтон Майкл. Страница 26

– Посмотри на дороги, – вещал Арт. – Там погибают восемьдесят человек в день, и все считают это обычным делом. Так неужто кто-то будет поднимать шум из-за того, что четырнадцать женщин в день умирают после абортов?

Арт утверждал, что врачи и законники начнут шевелиться лишь в том случае, если каждый год от абортов будет умирать более пятидесяти тысяч женщин. Иными словами, если при нынешнем уровне смертности число абортов возрастет до десяти миллионов.

– Поэтому, – говорил мне Арт, – в каком-то смысле я оказываю обществу медвежью услугу. Ведь я ещё не угробил ни одну пациентку и, стало быть, помогаю поддерживать низкий уровень смертности. Для моей клиентуры это хорошо, для общества в целом – плохо, ибо побудить общество к действию можно, лишь застращав его или внушив ему чувство вины. Общество привыкло реагировать на большие числа, малая статистика для него – пустой звук. Кабы Гитлер убил только десять тысяч евреев, никто и не почесался бы.

А ещё Арт сказал, что, делая безопасные аборты, он способствует сохранению статус-кво, снимает с законодателей бремя необходимости что-то менять.

Ну, а потом он сказал кое-что еще.

– Беда нашей страны в том, что американки – трусихи. Они пойдут на чреватый опасностью подпольный аборт, лишь бы не бороться за реформу законодательства. Ну, а в законодателях у нас одни мужчины, которые, как известно, не беременеют и могут позволить себе морализировать. Как попы. Будь среди священнослужителей женщины, религия в два счета претерпела бы разительные перемены. Но в политике и церкви царят мужчины, а женщинам лень слишком уж наседать на них. И это плохо, потому что аборт – чисто женское дело. Аборт затрагивает их детей, их организм. Рискуют тоже они. Если бы каждый год конгрессмены получали по миллиону писем от своих избирательниц, то, глядишь, дело бы и сдвинулось с мертвой точки. Конечно, вовсе не обязательно, но вполне возможно. Только женщины почему-то не хотят возиться.

По-моему, это обстоятельство и угнетало Арта больше всего. Размышляя о нем, я ехал на встречу с женщиной, которая, по многочисленным отзывам о ней, уж никак не была трусихой. Миссис Рэндэлл.

Севернее Когассета, в получасе езды от центра Бостона, раскинулся роскошный жилой район, возведенный над обрывом вдоль скалистых прибрежных утесов. С виду он очень смахивает на Ньюпорт – такие же старые деревянные дома с окнами на море, разделенные красивыми ухоженными лужайками.

Дом Рэндэллов был настоящим исполином. Четырехэтажный деревянный белый особняк под готику, с резными балконами и башенками. Лужайка шла под уклон и обрывалась у самой воды. Площадь участка составляла, наверное, не менее пяти акров. Я подъехал к дому по длинной гаревой дорожке и остановил машину у парадного входа рядом с двумя «порше», черным и канареечно-желтым. Похоже, это была любимая марка Рэндэллов. Слева от дома стоял гараж, а в нем – серый «мерседес». Вероятно, им пользовалась прислуга.

Я вылез из машины, размышляя, как бы мне проскочить мимо дворецкого. В этот миг двери распахнулись, и из дома вышла женщина, натягивая на ходу перчатки. Судя по всему, она очень торопилась куда-то, но остановилась, завидев меня.

– Миссис Рэндэлл?

– Да, – ответила она.

Я уж и не знаю, что именно ожидал увидеть. Во всяком случае, ничего похожего на стоявшее передо мной рослое создание в бежевом костюме от «шанели». У женщины были иссиня-черные блестящие волосы, длинные ноги и огромные темные глаза. Едва ли ей перевалило за тридцать. Казалось, на её щеках можно колоть лед. Они были словно высечены из камня.

Несколько секунд я тупо созерцал её, сознавая свое бессилие и чувствуя себя круглым дураком. Наконец миссис Рэндэлл сердито свела брови и спросила:

– Что вам угодно? Я тороплюсь.

Ее голос звучал с легкой хрипотцой, губы были пухлые и чувственные. Она говорила с каким-то изысканным акцентом, похожим на британский, без ярко выраженных интонаций.

– Ну же, отвечайте!

– Я хотел побеседовать с вами о вашей дочери, – поспешно сказал я.

– Точнее, о моей падчерице, – ещё быстрее поправила она меня и зашагала к черному «порше».

– Да, падчерице…

– Я рассказала все полиции, – ответила она. – И, к тому же, опаздываю на встречу, так что, надеюсь, вы извините меня… – Открыв замок, она распахнула дверцу машины.

– Меня зовут… – начал я.

– Мне известно, кто вы такой. Джошуа вчера говорил о вас и предупреждал о вашем возможном приходе.

– И?

– И посоветовал мне предложить вам отправиться ко всем чертям, доктор Берри.

Она сердилась изо всех сил, но без особого успеха. Ее лицо выражало какие-то другие чувства, возможно, любопытство или даже страх. И это показалось мне странным.

Миссис Рэндэлл запустила мотор.

– Желаю удачного дня, доктор.

Я наклонился к окошку.

– Исполняете указания своего супруга?

– Как обычно.

– Но не как всегда, – предположил я.

Она уже взялась было за рычаг переключения передач, но вдруг её рука замерла.

– Прошу прощения?

– Я хотел сказать, что ваш супруг не полностью отдает себе отчет в происходящем.

– А по-моему, полностью.

– Увы, нет. Уверяю вас.

Она заглушила мотор и взглянула на меня.

– Даю вам тридцать секунд, чтобы убраться отсюда. Потом позвоню в полицию.

Но голос миссис Рэндэлл дрожал, а лицо было белее мела.

– Позвоните в полицию? Едва ли это мудрое решение.

Она начала ломаться. И куда подевалась былая самоуверенность?

– Зачем вы пришли?

– Чтобы услышать от вас рассказ о той ночи, когда вы отвезли Карен в больницу. Это было в воскресенье.

– Если хотите узнать что-либо о той ночи, идите и загляните в машину, – она указала на желтый «порше».

Я так и сделал. Открывшееся моему взору зрелище напоминало кошмарный сон.

Чехлы на сиденьях из рыжевато-желтых сделались красными. Впрочем, и весь остальной салон тоже. Кресло водителя стало пурпурным, пассажирское – темно-багровым. Кнопки на приборном щитке тоже покраснели, на руле виднелись алые мазки. Красный коврик на полу казался жестким. Наверняка Карен потеряла несколько кварт крови, пока ехала в больницу в этой машине.

– Откройте дверцу и потрогайте сиденье, – сказала миссис Рэндэлл.

Сиденье оказалось влажным.

– И это – спустя трое суток, – заметила она. – Видите, сколько крови потеряла Карен. Вот что он с ней сделал.

Я захлопнул дверцу.

– Это её машина?

– Нет. У Карен не было машины. Джошуа не хотел, чтобы она садилась за руль до совершеннолетия.

– А чья?

– Моя, – ответила миссис Рэндэлл.

Я кивнул на черный «порше».

– А эта?

– Эта новая, куплена только вчера.

– Что же теперь будет с желтой?

– Полиция посоветовала нам на время оставить её у себя. На тот случай, если она понадобится в качестве вещественного доказательства. Но при первой возможности мы…

– Расскажите, что произошло в ночь на понедельник.

– Я не обязана ничего вам рассказывать, – отрезала миссис Рэндэлл и плотно сжала губы.

– Разумеется, – с любезной улыбкой согласился я, зная, что уже взял верх.

Ее глаза смотрели все так же испуганно. Миссис Рэндэлл отвела взгляд и уставилась в лобовое стекло.

– Джошуа срочно вызвали в больницу, и я была в доме одна, – начала она. – Уильям уехал в свою медицинскую школу, а Карен отправилась на свидание. Было где-то полтретьего утра, когда я вдруг услышала звук клаксона. Он гудел настырно и непрерывно. В конце концов я встала, накинула халат и спустилась вниз. Перед домом стояла моя машина. Мотор работал, фары сияли, клаксон ревел. Я выбежала на улицу и увидела Карен. Она лежала на руле, без сознания, а все вокруг было залито кровью. – Миссис Рэндэлл перевела дух, порылась в сумочке и, достав пачку французских сигарет, прикурила от моей зажигалки.

– Продолжайте, – попросил я.

– Это почти все. Я перетащила Карен на соседнее сиденье и повезла её в больницу, – миссис Рэндэлл нервно попыхала сигаретой. – По пути попыталась выяснить, что случилось. Я прекрасно понимала, откуда хлещет кровь. Юбка Карен была насквозь мокрой, но остальная одежда совсем не запачкалась. И тогда Карен сказала: «Это сделал Ли». Три раза кряду. До конца дней не забуду её тихий, жалобный голосок…