Вынужденная мера - Крайтон Майкл. Страница 53

На возвышении грохотали «Зефиры», ансамбль из пяти человек. Три гитариста, барабанщик и певец, который лизал микрофон, обхватив ногой штатив. Музыканты производили чертовски много шума, но их физиономии оставались тупыми и бесстрастными, словно парни чего-то ждали и наяривали на своих инструментах, просто чтобы скоротать время. Слева и справа от них стояли две дискотечные девицы в бикини с оборочками. Одна была круглолица и коренаста, другая – прекрасна ликом и безобразна фигурой. В свете прожекторов кожа девиц казалась белой как мел.

Подойдя к стойке, я попросил чистого виски со льдом. Теперь можно было не сомневаться, что мне подадут немилосердно разбавленный напиток. Этого я и хотел.

Расплатившись, я принялся разглядывать музыкантов. Роман, жилистый крепыш с копной жестких черных кудряшек на голове, мучил гитару. В розовом свете рампы его напомаженная шевелюра прямо-таки сверкала. Играя, он пристально вглядывался в свои пальцы.

– Неплохие ребята, – сказал я бармену.

Он передернул плечами.

– Неужто вам нравится такая музыка?

– Конечно. А вам?

– Дребедень, – ответил он. – Какофония.

– Что же вы предпочитаете?

– Оперу, – сообщил мне бармен и отправился обслуживать другого посетителя. Я так и не понял, шутит он или нет.

«Зефиры» завершили свой номер, и матросы на танцплощадке захлопали в ладоши, но их никто не поддержал. Продолжая покачиваться в такт только что отгремевшей мелодии, певец подался к микрофону и с придыханием произнес: «Спасибо, спасибо», – как будто ему внимала многотысячная аудитория.

– А теперь, – объявил певец, – мы исполним старую песенку Чака Берри.

«Старой песенкой» оказалась «Долговязая Салли». И впрямь старье. Во всяком случае, достаточно древняя, коль скоро я прекрасно помнил, что песнь сия – творение Литтл Ричарда, а вовсе не Чака Берри. Под неё я, бывало, отплясывал с девчонками в таких же дурацких заведениях. Это было во времена, когда негры ещё считались забавными существами. Не людьми, а просто приложением к музыке. Разумеется, я тогда ещё и не помышлял о женитьбе. В те дни белые парни могли спокойно заходить в бар «Аполлон» в Гарлеме.

Ох, эти старые добрые времена.

«Долговязую Салли» они исполнили просто здорово: громко и недлинно. Джудит презирает рок-н-ролл, и это грустно: мне он всегда нравился. Но, когда я подрастал, рок-н-ролл ещё не успел войти в моду. Тогда он считался грубой утехой низших сословий, и начинающие музыканты играли произведения Лестера Лэнина и Эдди Дэвиса, а Леонард Бернстайн ещё не знал, что такое твист.

Но времена меняются.

Наконец «Зефиры» завершили выступление, подключили к своим усилителям проигрыватель и пустили пластинку, после чего спустились с подмостков и потянулись к стойке. Когда Роман поравнялся со мной, я тронул его за плечо.

– Позвольте вас угостить.

Он изумленно взглянул на меня.

– С какой стати?

– Я – поклонник Литтл Ричарда.

Негр обглазел меня с головы до ног.

– Не заговаривайте мне зубы.

– Я не шучу.

– Тогда мне – водки, – сказал он, устраиваясь на соседнем табурете.

Когда бармен подал стакан, Роман осушил его единым духом и сказал:

– Сейчас пропустим ещё по одной, а потом пойдем потолкуем о Литтл Ричарде.

– Хорошо.

Получив вторую порцию, Роман отправился к дальнему столику. Я побрел за ним. Серебристый пиджак музыканта поблескивал в полумраке. Мы сели, Роман заглянул в свой стакан и сказал:

– Давай-ка полюбуемся серебряным кругляшом.

– Что?

– Жетон, – поморщившись, объяснил негр. – Бляха, мальчик. Если у тебя её нет, я ничего не скажу.

Наверное, вид у меня сделался вконец обескураженный.

– Господи, когда же они наймут хоть одного легавого с мозгами? – со вздохом молвил Роман.

– Я не легавый.

– Так я и поверил. – Он взял стакан и поднялся.

– Погодите, – остановил я его. – Хочу показать вам кое-что.

Раскрыв бумажник, я вытащил служебное удостоверение. Негр склонился над ним, щуря глаза в полутьме.

– Не врешь, – сказал он, наконец. И, хотя в голосе Романа слышались насмешливые нотки, он снова сел за столик.

– Не вру, – подтвердил я. – Я врач.

– Ладно, пусть врач, хотя от тебя и разит легавым. Что ж, давай установим правила. Видишь вон тех четверых парней? В случае чего они заявят под присягой, что ты показал мне карточку врача, а не бляху полицейского. Это получение показаний обманным путем. В суде такое не проходит, мальчик. Тебе все ясно?

– Я просто хочу поговорить.

– Верю, – ответил Роман и, отпив глоток, тускло ухмыльнулся. – Мир слухами полнится.

– Правда?

– Правда. – Он взглянул на меня. – Откуда вы узнали обо мне?

– Есть разные способы.

– Какие же?

Я передернул плечами.

– Да всякие.

– Кто меня ищет?

– Я.

Негр расхохотался.

– Вы? Шутки в сторону, приятель. Уж вам-то ничего не нужно.

– Ну что ж, – я встал. – Вероятно, я обратился не по адресу.

– Погоди-ка, мальчик.

Я остановился. Роман поигрывал своим стаканом и смотрел в стол.

– Сядь, – велел он мне.

Я сел. Продолжая таращиться на свой стакан, музыкант изрек:

– Товар – что надо. Дерьмом не разбавляем. Высшего качества. И за высокую цену, понял?

– Понял, – ответил я.

Роман нервно почесал локти и запястья.

– Сколько мешков?

– Десять, пятнадцать. Сколько есть.

– Сколько надо, столько и будет.

– Тогда пятнадцать, – сказал я. – Но сперва посмотрю.

– Ладно, ладно, сперва посмотри. Товар в порядке. – Он снова принялся чесать руки сквозь серебристую ткань пиджака. Потом вдруг улыбнулся. – Но сначала скажи мне одну вещь.

– Что такое?

– Кто тебя навел?

– Анджела Хардинг, – после минутного колебания ответил я.

Похоже, он был озадачен. Неужто я дал маху? Роман заерзал на стуле, как человек, мучительно ищущий какое-то решение, и, наконец, спросил:

– Она что, твоя подружка?

– Вроде того.

– Когда ты с ней виделся?

– Вчера.

Негр медленно кивнул.

– Вон дверь, – сообщил он мне. – Даю тебе тридцать секунд. Не успеешь убраться, разорву на части. Слышишь, легавый? Тридцать секунд.

– Ладно, – сказал я. – Это была не Анджела, а её подруга.

– Кто такая?

– Карен Рэндэлл.

– Отродясь не слыхал.

– А я думал, ты знаешь её как облупленную.

Роман покачал головой.

– Нет.

– Мне так сказали.

– Значит, тебе наврали, мальчик. Наврали с три короба.

Я полез в карман и достал фотографию Романа.

– Это было в её комнате в колледже.

Негр молниеносно выхватил у меня снимок и разорвал его пополам.

– Какая-такая фотография? – невозмутимо спросил он. – Знать не знаю. Никогда не видел эту девицу.

Я откинулся на спинку стула. Роман злобно зыркнул на меня.

– Брось это дело, – посоветовал он.

– Я пришел сюда за покупкой, – сказал я. – И уйду, как только куплю то, что мне нужно.

– Ты уйдешь немедленно, если у тебя есть голова на плечах.

Он снова принялся чесать руки. Взглянув на него, я понял, что больше мне ничего не выведать. По доброй воле парень говорить не будет, а заставить его я не мог.

– Что ж, ладно, – я встал, «забыв» на столе очки. – Кстати, ты не знаешь, где можно достать тиопентал?

Его зрачки на миг расширились.

– Чего?

– Тиопентал.

– Никогда не слышал. А теперь катись, пока кто-нибудь из тех славных парней у стойки не затеял с тобой драку и не раскроил твой поганый череп.

Я вышел на улицу. Было холодно. Опять моросило. Я посмотрел в сторону Вашингтон-стрит, на яркие огни других заведений, в которых посетителей оделяли рок-н-роллом, стриптизом и наркотиками. Выждав полминуты, я вернулся в бар.

Мои очки по-прежнему лежали на столике. Взяв их, я повернулся и обвел взглядом зал. Роман стоял в телефонной будке в углу.

Что ж, это и требовалось выяснить.

4

За углом в конце квартала была грязная забегаловка, где подавали гамбургеры за двадцать центов. Эта дыра гордо сияла огромной витриной, за которой трапезничали смешливые девчонки и двое-трое доходяг в длинных, почти до пола, драных плащах. В углу сидели трое моряков, они хохотали и хлопали друг дружку по спине, вспоминая победы на любовном фронте и мечтая о новых завоеваниях. В глубине зала виднелся телефон.