Вынужденная мера - Крайтон Майкл. Страница 54

Я позвонил в Мемориалку и спросил доктора Хэммонда. Девушка соединила меня с отделением неотложной помощи, где он сегодня дежурил.

– Нортон, это я, Джон Берри.

– В чем дело?

– Мне нужны ещё кое-какие сведения из архива, – сказал я.

– Тебе повезло, – ответил он. – Похоже, нынче у нас выдался спокойный вечер. Две-три царапины и пара пьяных драчунов. Что ты хочешь узнать?

– Запиши. Роман Джонс. Черный, лет двадцать пять. Мне надо знать, лежал ли он у вас и наблюдался ли амбулаторно. И когда.

– Хорошо. Роман Джонс. Стационар и амбулатория. Сейчас проверю.

– Спасибо.

– Ты ещё позвонишь?

– Нет. Скоро заеду.

Как выяснилось впоследствии, я выразился чересчур мягко.

Повесив трубку, я вдруг обнаружил, что голоден, и купил «горячую собаку» с кофе, поскольку не мог заставить себя съесть гамбургер в такой дыре. Во-первых, потому что при их приготовлении нередко используются конина, крольчатина, субпродукты и прочая гадость, которую можно раздобыть по-дешевке. Во-вторых, потому что бактерий, гнездящихся в одном гамбургере, достаточно, чтобы заразить целое войско. Уровень заболеваемости трихинеллезом, например, в Бостоне в шесть раз выше, чем в среднем по стране. Нет, лучше не рисковать.

У меня есть дружок-бактериолог, день-деньской просиживающий в лаборатории, выращивая микроорганизмы, которыми заражены пациенты. Этот парень настолько запуган, что уже не ходит в рестораны, даже к «Джозефу» или «Локе-Обер». Всегда проверяет, хорошо ли прожарена отбивная. Живет в постоянном страхе. Однажды я обедал в его обществе, и это был сущий кошмар. С бедняги сходит семь потов, пока он расправляется со вторым блюдом. Так и кажется, что вместо куска мяса он видит перед собой чашку петри, полную крови, с плавающими в ней колониями микроорганизмов. Стафилококк, стрептококк, грамотрицательные бациллы. Его жизнь безнадежно испорчена.

Как бы там ни было, но сосиска в хлебе безопаснее, хотя и ненамного. Посему я съел именно это изысканное блюдо и запил его кофе, любуясь сквозь витрину запрудившей улицу толпой.

И вспоминая Романа. Мне очень не понравилось то, что я от него услышал. Он торгует дурманом, это было ясно. Вероятно, тяжелыми наркотиками. Гашиш-то любой раздобудет. ЛСД больше не выпускают, но её предшественницу, лизергиновую кислоту, до сих пор тоннами производят в Италии, и любой студент, украв из лаборатории несколько реактивов и склянок, может сделать из неё ЛСД. А получить псилоцибин и ДМТ и того легче.

Возможно, Роман приторговывает опиатами – морфием и героином. Если так, дело значительно усложняется. Достаточно вспомнить, как он повел себя, услышав имена Анджелы Хардинг и Карен Рэндэлл. Я не знал, какая между ними существует связь, но был почти уверен, что скоро выясню это.

Покончив с сосиской, я вновь выглянул в окно и увидел торопливо шагавшего мимо Романа. Он смотрел прямо перед собой и не заметил меня. На его напряженной физиономии читалась тревога.

Залпом проглотив остатки кофе, я поспешил за ним.

5

Я отстал примерно на полквартала. Негр протискивался сквозь толпу, расталкивая прохожих. Так мы добрались до Стюарт-стрит. Здесь Роман свернул налево, к шоссе. Я последовал за ним. В этом конце улицы было безлюдно, и я замедлил шаг, плотнее закутавшись в плащ. Увы, я был без шляпы, и негр наверняка узнал бы меня, если бы ему пришло в голову оглянуться.

Роман миновал квартал и снова свернул налево. Он путал следы. Я немного растерялся и решил действовать ещё осторожнее. Негр продвигался вперед судорожной семенящей поступью явно напуганного человека.

Мы вышли на Харви-стрит, к двум китайским ресторанчикам. Я остановился и пробежал глазами вывешенное в витрине меню. Не оглядываясь, Роман миновал ещё один квартал и свернул направо. Я бросился за ним.

Южнее Общественного парка облик города разительно меняется. Вдоль Тримонт-стрит тянется вереница дорогих магазинов и прекрасных театров. Дальше идет Вашингтон-стрит. Она куда менее респектабельна – бары, шлюхи, кинотеатры, где крутят порнуху. Еще через квартал начинается и вовсе ад кромешный. Потом – район китайских забегаловок, а за ним – оптовые базы и склады. Главным образом, готового платья.

Вот куда меня занесло.

Свет в магазинах уже не горел. В витринах стояли рулоны тканей. Поблескивали широкие рифленые створки ворот складов. Тут же приютились две-три лавчонки, торговавшие полуфабрикатами, рядом – магазин театрального реквизита, в его витрине висели причудливые костюмы, гольфы для хористок, несколько армейских мундиров, парики. В подвальном помещении располагалась бильярдная, оттуда доносились глухие щелчки сталкивающихся шаров.

Тьма окутывала мокрые улицы, теперь почти безлюдные. Роман быстрым шагом миновал ещё один квартал и вдруг остановился. Я юркнул в какой-то подъезд и замер. Негр постоял немного, оглядывая улицу, и снова двинулся вперед. Я не отставал.

Роман несколько раз сворачивал, путая след, и часто останавливался, чтобы окинуть взором пройденный путь. Мимо проехала машина, её покрышки шипели на мокром асфальте. Негр шмыгнул в тень и переждал, пока автомобиль не скроется за углом.

Он явно нервничал.

Я шел за ним минут пятнадцать, не понимая, чего он хочет. Парень то ли осторожничал, то ли просто убивал время. Несколько раз он останавливался и, поднося к глазам ладонь, разглядывал какой-то зажатый в ней предмет. Я не мог сказать, что это было. Вероятно, карманные часы.

Наконец Роман направился на север. Он шел переулками, огибая Общественный парк и капитолий штата, и я не сразу уразумел, что парень держит путь к Маячному холму.

Так мы шагали ещё минут десять. Должно быть, моя бдительность притупилась. Роман внезапно куда-то исчез. Юркнул за угол и был таков. Я остановился, оглядел безлюдную улицу и прислушался, в надежде уловить топот ног. Увы. Ничего не услышав, я встревожился и бросился вперед.

И тут на мою голову обрушилось что-то тяжелое, холодное и мокрое. Удар пришелся точно в лоб, я почувствовал острую леденящую боль, а мгновение спустя ощутил мощный толчок в солнечное сплетение. Я рухнул на мостовую, все вокруг завертелось колесом, мне сделалось дурно. Раздался крик, потом – затихающий топот ног. Больше я ничего не помню.

6

Состояние было довольно занятное – как сон, в котором все искажено и не на своем месте. Дома вдруг почернели и выросли. Казалось, они неудержимо стремятся ввысь и вот-вот рухнут на меня. Я замерз и промок, дождь хлестал меня по лицу. Приподняв голову, я увидел, что мостовая вокруг сделалась красной.

Я приподнялся на локте, и кровь закапала на плащ. Тупо глядя на багровый асфальт, я с удивлением гадал, откуда взялось столько кровищи. Неужто из меня?

Внезапно свело желудок, и меня вырвало прямо на мостовую. Голова закружилась, все вокруг на миг позеленело.

Наконец я с трудом поднялся на колени. Издалека донесся нарастающий рев сирены. Я зашатался и привалился к какой-то машине. Где я? Безмолвную улицу окутывал мрак. Я таращился на залитую кровью мостовую и не знал, что мне делать.

Вой сирен был все громче. Спотыкаясь, я забежал за угол и остановился перевести дух. На улице, которую я только что покинул, сверкнула синяя вспышка. Я снова бросился наутек. Не знаю, далеко ли мне удалось убежать. Мне вообще было неведомо, где я. Поэтому я просто трусил вперед, пока не увидел стоянку, а на ней – такси с тихо урчащим мотором.

– В ближайшую больницу, – сказал я водителю.

Он всмотрелся в мою физиономию.

– Ничего не выйдет.

Я открыл дверцу и полез в машину.

– Брось, приятель! – гаркнул таксист, сердито захлопнул дверь и рванул с места.

Снова сирены. Далеко. Внезапно накатила тошнота. Я опустился на корточки, и меня опять вывернуло. С лица по-прежнему капала кровь, смешиваясь с блевотиной.

Дождь все не унимался. Я дрожал от холода, но это помогало мне оставаться в сознании. Выпрямившись, я попытался сориентироваться. Вашингтон-стрит была севернее. На ближайшем указателе виднелась надпись: Кэрли-авеню, но это ничего мне не говорило. Медленно, то и дело останавливаясь, я поплелся вперед.