Самый лучший комсомолец. Том седьмой (СИ) - Смолин Павел. Страница 41

— Но ведь это же оппортунизм! Коллектив первичен, а твой герой, извини, «избранный»!

— Переоценивать роль личности в истории не стоит, но, извините, разве без кропотливого труда Владимира Ильича Ленина пролетариат и крестьянство смогли бы придать революционному импульсу масс созидательное направление?

Словом — матёрый «приспособленец» успешно отбрехался. Интересно, когда-нибудь пожилые партийцы наберутся смелости написать на меня ОЧЕНЬ коллективную кляузу? Я бы сходил на «разбор полетов» в роли жертвы, чисто ради непривычного досуга.

— Время осталось, поехали до дедушки, — предложил я Виталине, когда мы покинули здание Госкино.

— До которого? — уточнила она.

— Который с короной, — конкретизировал я.

— Без согласования? — выразила сомнения девушка.

— Да в топку, товарищи защитники все равно доложат.

— А может его на рабочем месте нет?

— Блин, вот это уже аргумент, — признал я. Подумав, решил. — Все равно делать нечего, поехали на «авось».

Пожав плечами, Вилочка поехала к Кремлю. Очень удобное время, надо признать — наш 76-й бензин стоит 75 копеек за десять литров. Почему за десять? А потому что меньше на заправках не наливают! Вот это я понимаю «энергетическая сверхдержава» — можно двигатель сутками не глушить. Ладно, немного лукавлю — на самом деле хотелось бы подешевле, но личный транспорт до сих пор рассматривается как предмет роскоши, поэтому и топливо дороговато. Но все равно гораздо справедливее, чем в моем времени, когда доблестные нефтяные атланты, дрожа от груза социальной ответственности, поднимали цены под любым возможным предлогом. Прикольная схема: нефть дорожает — бензин дорожает, потому что эффективный собственник в противном случае станет гнать весь объем за рубеж. Нефть дешевеет — бензин дорожает, потому что нужно компенсировать эффективному собственнику потери от уменьшения валютной выручки. Превосходное подтверждение Советской карикатуры «этот господин заплатит за всё!».

— Вот смотри как интересно получается, — пустился я в размышления по пути. — В нашей стране главной книгой о капитализме начиная с 65-го года стала «Незнайка на луне». На ней натурально поколения вырастут. Если вдруг в будущем на территории СССР произойдет контрреволюция с реставрацией капитализма, любовь к этой замечательной книге выйдет всем боком, потому что строить капитализм будут именно по «Незнайке», как по главному источнику капиталистической мудрости.

Виталина мелодично рассмеялась. Думает шучу.

— Второе, что выйдет боком — это наш любимый материализм, благодаря которому начинающему капиталу и зарождающимся, прости-господи, элитам будет плевать на все, кроме бабла. Может показаться, что так капитализм и работает, но вот, например, в Японии есть корпоративная солидарность и понятие «чести». Угнетать пролетариев им это не мешает, но хотя бы вид делают. Капитализм же отечественного разлива получится совершенно людоедским, а типа-элитами станут те же самые партийные функционеры и пережившие эпоху первоначального накопления капитала бандиты. Далее эти замечательные товарищи будут насаждать потребительскую идеологию и наращивать классовое неравенство до полной потери обратной связи с податным населением. Да и хрен бы с ним, на самом деле, но они ведь сами уверуют в свою исключительность и будут выводить капиталы на Запад, притворяясь такими же аристократами, как тамошние. В слепоте своей они не увидят главного: они в глазах настоящих элит будут колхозниками, которым тупо повезло оказаться в нужное время в нужном месте, получив в кормление кусок руин великой красной империи. Пока на Западе поколениями выстраивали банковские, промышленные, юридические и прочие институты, наши типа-элиты получили все буквально с неба. Отношение будет соответствующим: как к индейцу, которому дали цилиндр и смокинг, и он за это предает свое племя — он ведь теперь белый человек.

— Как в Империи? — предположила Виталина.

— Даже не рядом, а гораздо хуже, — покачал я головой. — Имперская знать была плотно интегрирована в общеевропейскую движуху, обладала родословными и имела неподдельное уважение. А мы, если вернется капитализм, на долгое время станем колонией. Даже если получится вернуть полноту суверенитета и вырастить по-настоящему национально ориентированные типа-элиты, народ все равно ничего хорошего не ждет. Да весь мир ничего хорошего не ждет: без сдерживающего фактора в виде СССР капиталисты начнут плавно закручивать гайки обратно, возвращая пролов туда, где они находились вплоть до середины XX века — в стойло.

Дед на рабочем месте нашелся, но пришлось посидеть в приемной сорок минут времени, потому что к Генеральному не только мне надо. Время коротал с пользой — попросив у секретаря в свое распоряжение кусочек стола и стопку чистой бумаги, засел стряпать «Dungeons Dragons». В моей голове — четыре редакции, на пятую уже забил, потеряв к ролёвкам интерес. Но на первые сорок лет хватит! Вилочка тоже не скучала — устроившись на стуле, читала роман «Искушение Анжелики». На оригинальном французском, конечно же. А не сделать ли мне из моей девочки писательницу? Вот, например, «Поющие в терновнике» можно спереть, он даже если сейчас оригинальным автором пишется, то находится на стадии очень приблизительного черновика. Хо, надо брать — это усилит личную крутизну моей будущей жены. Секретарь-машинистка, пусть и жутко красивая — это одно, а вот автор дамских бестселлеров (причем обладающих неоспоримой художественной ценностью!) — совсем другое! Сейчас с дедом за внешнюю политику порешаю и по пути домой попробую обсудить с Виталиной эту идейку.

Функционер вышел из кабинета, секретарь указал на дверь рукой — иди, я попросил его посторожить настолочку, улыбнулся Виталине — у нее на грядущий разговор допуска не хватает — и вошел в венчающее вертикаль власти помещение.

— Две минуты, — с порога выставил ограничитель сидящий за столом дед. — Не уложишься, придется еще час в приемной посидеть.

— Там уютно, — улыбнулся я, прошел по ковру и сел напротив него. — Как оно?

— Твоими молитвами, — ухмыльнулся Андропов. — В деревню поедешь?

— Завтра, до вечера, — кивнул я.

— Привет от меня всем передай, — попросил он и демонстративно посмотрел на часы.

— Обязательно передам, — пообещал я. — Товарищ Шолохов через полгода Федина убрать пообещал.

— Знаю, — не удивился дед. — Позавчера с ним общались, — вздохнул. — Подводит Михаила Александровича здоровье, преемника теперь искать придется.

— Третий Министр культуры за время твоего правления увольняется, — вздохнул и я. — Злой вы, товарищ Андропов, превратили должность в собачью.

Деда Юра на такой откровенно несправедливый наезд ответил презрительным фырканьем и снова посмотрел на часы.

Пятьдесят семь секунд осталось.

— Сейчас важное скажу, — предупредил я.

Андропов опустил руку под стол и щелкнул тумблером, отрубив прослушку и запись:

— Говори.

— Страна из Южной Америки по имени Гайана — наша? — спросил я.

— Такая же «наша», как Чили — до первого удачного покушения, — пожал плечами дед. — Но интереса для врага не представляет — ресурсы есть, но овчинка выделки не стоит.

— Надо океанский шельф на тему нефти проверить, и тогда острота политической борьбы в Гайане сильно возрастет, — толсто намекнул я. — Вплоть до военной агрессии.

— Откуда знаешь? — спросил он.

— Жопой чую, — пожал я плечами.

Гоготнув, дед махнул на меня рукой:

— Всё, иди, провидец.

Глава 21

— Хочешь стать большой и важной писательницей? — спросил я Виталину по пути домой.

— Это меня как ширму использовать будешь? — спросила она.

— Дам сеттинг, персонажей, краткий сюжетон, — покачал я головой. — А ты будешь вдыхать в это жизнь. Это на первое время, чтобы навык набить, а дальше войдешь во вкус и будешь сочинять с нуля и до конца сама.

— Да ну, какая из меня писательница, — отмахнулась девушка.

— Две сценки и ряд диалогов для «Каролины», — начал перечислять я Виталинины заслуги.