Пересекающий время. Книга первая: Андрей Граф, хронотрансатор - Крапп Раиса. Страница 8

– Думаешь, Аника отцу с матерью меньше дорога? Зачем ты за них решаешь? Не мучай ты себя, Лота, правду говорю – я не юкки. Ночью из-за реки пришел, вчера вечером с Лиентой разговаривал.

– С Лиентой!? Правда!? – глаза ее невольно вспыхнули радостью. – Правду ли говоришь!?

– Тс-с-с, не так громко. Я не должен был этого говорить.

– Да почему же!? Людям про это так надо знать! Уж как все рады были бы!

– Если бы поверили. Я чужой, а доказать мне нечем, в таких случаях вверительных грамот с собой не носят. Поэтому пока не надо ничего говорить. Они узнают, непременно. Но теперь еще не время. Мне скоро уходить, Лота, решай.

– Хорошо, пусть будет, как ты скажешь. Вон домишко Табора, это Аники отец. Какая красавица она. – Лота горестно покачала головой.– Это и сгубило. Мать ее вчера приходила, плакала, совсем плоха Аника. И Табор чернее тучи ходит.

– За что ее плетью?

– За что? – Лота недобро усмехнулась. – А за что нас всех? Пьяный солдат пристал, сильничать хотел, она не далась. Он привязал под ворота за руки и бил, пока не притомился.

– Понятно, – вздохнул Андрей. – Иди вперед, предупреди.

Лота ушла. Помедлив, Андрей вошел следом. И снова его встретили глаза, полные недоверия, страха, едва прикрытой ненависти.

– Где девушка? – спросил Андрей, обводя всех взглядом.

Никто не двинулся с места, в ответ – лишь угрюмое молчание.

– Что же вы? – укоризненно проговорила Лота. – Верьте ему, он поможет. Дядя Табор!

Один из мужчин нехотя кивнул себя за спину, на занавеску.

– Там.

Андрей отдернул тряпку, за ней был крохотный закуток для дощатого топчана, на котором вниз лицом лежала девушка, тонкая холстина, испятнанная кровью, прикрывала ее. Андрей приподнял холст – спина девушки представляла собой нечто багрово-синее, вспухшее, в корке запекшейся крови. В это время девушка медленно открыла глаза и, увидев перед собой наемника, испуганно сжалась. И тотчас гримаса боли исказила ее лицо, закушенная губа побелела.

– Выйти всем, – приказал Андрей.

– Я никуда не пойду! – Отец девушки не скрывал неприязни к незваному гостю, смотрел с вызовом. Сейчас – теряя, вероятно, самое дорогое, он больше уже ничего не боялся.

– Дочь свою любишь. Тогда позволь помочь ей. Или оставайся наблюдать ее агонию. Я же пойду к другим, кого мне доверят.

Лота быстро подошла к Табору, положила руки ему на грудь.

– Дядя Табор, не бойтесь за Анику.

– Побыстрее! – резко сказал Андрей, снимая плащ.

– Идемте же! – Лота теснила людей к дверям.

Табор, выходя, обернулся и одарил Андрея таким взглядом, что Андрей подумал: случись что сейчас с его дочерью – голыми руками задавит, зубами рвать будет.

– Не бойся меня, Аника, – присел он перед девушкой на корточки, провел рукой по волосам. – Закрой глаза, спи…

В тишине неслышно текли минуты. Андрей ощущал, как медленно отступает боль, покорная его воле. Было трудно – девушку измучило, ослабило страдание, сил у нее почти не осталось, и Андрею пришлось стать донором, подпитать ее своей энергетикой, чтобы заставить организм бороться.

– Аника, – наконец позвал он. – Аника, очнись!

Девушка медленно открыла глаза.

– Слышишь меня? Тебе больно? – Андрей провел рукой по спине, и девушка вздрогнула, ожидая боли.

– Нет… – изумленно проговорила она, еще не доверяя ощущению. – Совсем чуть-чуть!..

– Молодец, девочка. Теперь ты скоро поправишься. Поскорее набирайся сил и здоровая будешь.

На лице девушки читалось все, что происходило в ее душе: здесь была и радость освобождения от боли, и растерянность, и беспокойная настороженность, и недоверие… Андрей улыбнулся:

– Будь здорова, Аника.

Щурясь после полумрака, он вышел на улицу. Почти оттолкнув его, в дверь метнулся отец.

– Обмойте ей спину отваром трав, – говорил Андрей женщине с глазами Аники. – Подорожник, череда. А если к вечеру опять жар будет, оберните спину и грудь свежими листьями свеклы.

Скрипнула дверь – вышел Табор.

– Я не знаю, кто ты, но за дочку – спасибо. Вот, это все что у нас осталось, возьми.

Он протянул руку – на темной ладони тускло светился золотой изящный медальон на витой цепочке удивительно тонкой работы.

– Убери, мне не надо ничего.

– Возьми, мне не жаль… помирала ведь дочка.

Андрей зажал пальцы мужчины в кулак.

– Не надо мне этого, Табор. Лучше скажи, если мне тоже помощь понадобится, могу я прийти в твой дом?

Помедлив, Табор ответил:

– Приходи с чистой душой. В любой час эти двери будут открыты для тебя.

– Спасибо, Табор, – Андрей сжал его плечо. – Спасибо на добром слове. До встречи. – Он поискал глазами: – Лота!

– К Юнису теперь? – показалась она из-за спин.

– Веди.

Здесь надежды не было. Жить старику оставалось не дольше вечера – толстая арбалетная стрела ударила в живот. Здесь один Андрей был бессилен. Юнис лежал перед ним длинный, жилистый, с большими, огрубевшими от работы руками. Глаза его почернели от боли, но у старика еще было достаточно сил, чтобы не показать своих страданий, оставаться спокойным. Не укрылось от Андрея другое, что мучило Юниса больше, чем физическая боль – печаль об остающихся, его старой жене, дочери, да двух малолетних внуках.

– Я ничем не могу помочь тебе, отец.

– Знаю.

– Я могу только избавить тебя от боли.

Он оставил старика в сознании, и Юнис чутко прислушивался к своим ощущениям, не сводил с Андрея глаз.

– Тебе легче, отец?

– Чудно, – вслушиваясь в себя, проговорил старик. – Лота сказывала, ты ее Гойко врачевал и дочку Табора?

– Да, верно.

– Чудно, – снова сказал Юнис. – Не видал я отродясь, чтобы так-то врачевали. Только зря ты…

– Что?

– Силы на меня тратил зря, мне все одно конец, к молодым иди.

– Я им помогу.

– Ну-ну, на много ли тебя хватит? Видал я, лицом-то ты потемнел.

– Это ничего, отдохну.

– Ты ведь не юкки?

– Нет.

– И не наш, – полу утвердительно сказал Юнис.

– Я издалека.

– Плохо у нас теперь. Уйдешь скоро.

– Нет, не скоро. Я успею многим помочь.

Юнис покачал головой.

– Зачем пальцы врачевать, когда голову рубят?

– Из-под топора тоже можно вынуть.

– А сможешь?

– Разве есть выбор?

Юнис смотрел молча, потом сказал:

– Не под силу это одному.

– Почему – одному? А Лиента, лугары? Эти люди? – кивнул он на окно.

– Иди теперь, сынок. Теперь мне спокойно.

– Прощай, отец. О твоей семье мы позаботимся, даю тебе слово.

На глаза Юниса навернулись слезы, он сжал руку Андрея.

На улице, перед лачугой старика вокруг Лоты стояли четыре или пять человек. Лота что-то торопливо говорила им. Едва появился Андрей, стало тихо, все лица повернулись к нему.

– Кто эти люди?

– Они… Им помощь твоя нужна, они пришли позвать тебя…

– Ясно.

Он обвел их глазами – мрачные, хмурые, озабоченные лица без тени дружелюбия. Андрей поднял глаза к небу. Сеял мельчайший, как сквозь решето, дождь. Он глубоко вдохнул эту прохладную водяную пыль.

– Идите домой, незачем вам мокнуть. Я приду, Лота приведет.

Голос его канул в пустоту – никто не шелохнулся.

Андрей шел из одной хижины в другую, и они ходили за ним следом, терпеливо ожидая под дождем. Вместо одних появлялись другие, их становилось больше… Андрей с досадой ощущал в себе все нарастающую усталость; чтобы достигнуть нужного результата, требовалось все больше усилий и времени. Он не считал, сколько лиц, с печатью болезни и страдания прошло перед ним. Давно стемнело, и надо было возвращаться. Каждый раз Андрей говорил себе, что это последний больной, но говорил только мысленно, потому что язык не поворачивался сказать это долго и терпеливо зябнущим под дождем. И он шел в следующую лачугу. Наконец, выйдя от своего очередного пациента, он не увидел никого, кроме Лоты.

– Где все?

– Ушли.

– Почему?

– Я им сказала. Ты на ногах еле держишься.