Плохая война - Конофальский Борис. Страница 41

– Цех пивоваров Восточных ворот просит принять две бочки черного пива, уж поверьте, господин рыцарь, от него вы трезвым не будете, – говорил следующий делегат. – Бочки сюда закатывать не дозволили, они вас ждут на улице перед ратушей.

– Коллегия судейских писцов и адвокатов просит принять наш дар, господин фон Эшбахт. – На столе появляются серебряная тарелка, нож и вилка из серебра.

– Корпорация виноторговцев города Малена просит вас не отказаться от нашего дара, господин кавалер, и принять двадцативедерную бочку десятилетнего ламбрийского вина. И ведерный бочонок отличного генейского бренди.

– Коммуна Вонючей улицы и Гильдия кожевенных дел мастеров просят принять от нас узду, седло и стремена, все это с серебряным чернением. А гильдия перчаточников просит принять в дар по полдюжины лучших перчаток для вас и вашей супруги.

Волков уже устал вставать, даже нога стала ныть, устал кланяться и отвечать на приветствия, а люди всё шли и шли. Уже и бочонок меда ему подарили, и отрез великолепного зеленого шелка, и посуду, и кинжал с позолотой, оружейники принесли протазан великолепной работы и шпоры, тоже позолоченные, две интересные, более длинные аркебузы. В общем, к концу церемонии на столе почти не осталось места. И новые подарки складывали поверх прежних. И их все еще несли. Кажется, гости даже позабыли про печеных телят и окорока в горчице, так и смотрели, что же еще подарит следующая делегация прославленному воину. Последние и самые богатые подарки он получил, разумеется, от купеческих гильдий и от корпорации городских менял и банкиров. Эти господа приносили не вещи и не серебро, эти дарили золото. От одних была маленькая серебряная шкатулка с десятью золотыми дублонами – редкими и ценными деньгами. От других – алая бархатная подушка, на которой лежало двадцать новеньких гульденов. А еще золотой перстень с небывалой красы аметистом, что сулит владельцу долгие лета.

И когда стол уже был завален подарками, и когда Волков уже едва мог встать и поклониться, делегации наконец закончились. Несмотря на усталость, он был доволен и уважением горожан, и ценностью подарков. Да, город Мален богат, раз горожане вот так, без требований и указаний, а лишь по велению души собрали ему подарков на две, да, на две тысячи талеров. Это не считая золота.

А тут еще встал бургомистр и прокричал:

– Консулат и совет города Малена просят господина кавалера принять подарок не только от горожан, но и от города и выйти из ратуши для получения его. Все желающие тоже могут выйти посмотреть.

В зале пошел шум, все стали подниматься из-за столов. Волков взглянул на епископа, а тот никуда не собирался, но ему махнул рукой: ступайте, я посижу тут.

А на улице и так было многолюдно, а тут еще все важные господа проследовали из помещения на площадь, чтобы увидать там роскошную карету с четверкой отлично подобранных вороных коней. В карете были и стекла, и занавески из сукна, и откидная ступенька, и дверцы были с замочными ручками. Бургомистр открыл дверь и показал внутреннее убранство кареты. И всем оно нравилось. На полу войлок, диваны мягкие. В такой карете в любую стужу тепло было. При карете находился и каретный мастер Бихлер. Он был горд, что Волков с ним раскланялся, и от этого сиял.

– Каково? – спрашивал господин Виллегунд у кавалера с таким видом, будто он сам эту карету сделал.

– Великолепно, – отвечал кавалер. – Это великолепно.

И тут же бургомистр добавил тихо:

– Кони не оплачены, ежели желаете их оставить, так придется доплатить двести талеров.

«Двести талеров! Да ты, братец, ополоумел! Кони, конечно, неплохи, но в Вильбурге или Ланне четверка таких коней будет стоить талеров сто пятьдесят, ну, может, сто шестьдесят. Но не двести же!»

– Нет-нет, оставьте коней, – произнес кавалер спокойно. – Кони хороши и как раз подходят к этой карете. Я заплачу за них.

Бургомистр еще демонстрировал всем карету, а Волков немного отошел от него, чтобы встать рядом с госпожою Ланге, которая, как и все другие, была восхищена каретой.

– Как ваши бока, все еще болят? – спросил он негромко.

– Да не болят уже, приходите сегодня, – отвечала красавица и добавляла высокомерно и даже зло: – Коли вам жена, конечно, дозволит.

– Вам нравится карета? – не замечая ее высокомерия, продолжал кавалер.

– Кому же она может не нравиться? – удивилась Бригитт.

– Значит, она ваша.

Она уставилась на него с большим удивлением во взгляде.

– Она ваша, – повторил он таким тоном, как будто дарил ей пустую безделицу вроде медного колечка. – Надеюсь, впредь ваши бока болеть не будут?

Красавица стояла, разинув рот, и не произносила ни слова от изумления. Волков побоялся, что она кинется ему на шею от радости, и поспешил отойти, но сказал перед этим:

– Только сначала пусть художник какой-нибудь изобразит на дверце кареты мой герб.

Госпожа Ланге кивала, соглашаясь, в ее глазах блеснули слезы, но она так и не нашла слов, которые стали бы уместны при таком случае.

А после был бал. Волков попросил Карла Брюнхвальда и других офицеров перевезти его подарки в дом епископа. А пока все дары собирали, на верхних лавках, на которых сидят зрители во время заседания городского совета, стали размещаться музыканты. Столы с едою и вином сдвигались к стенам, чтобы освободить середину ратуши для танцев.

Заиграла музыка, молодежь сразу пошла танцевать, а отцы семейств с бокалами вина стали подходить к центральному столу, чтобы перекинуться парой слов с Волковым, бургомистром или епископом. И как-то так вышло, что вокруг кавалера собралось городское рыцарство и мужи сословия воинского, которые интересовались тем, как Волков воевал с горцами. Они много спрашивали, умно и по делу, как и что он делал для победы, и среди них он увидал землемера Куртца, и еще почтмейстера города Малена, и некоторых других имперских чиновников – тех людей, что происходили из бывших ландскнехтов. И он был им рад, как старым друзьям, и стоял с ними и пил вино, и все им рассказывал. И от вина и от хороших людей вокруг у него становилось на душе хорошо. Еще и оттого, что старые солдаты к нему относятся с большим уважением. Как тут не радоваться, как не возгордиться собой. Это ж вам не богатые бюргеры, не менялы и не банкиры, не юристы и не политики, не знать земельная. То были люди добрые, железом крещеные, кровью причащенные. Такие же, как и он.

К нему приходили гонцы от знатных фамилий, спрашивали: не составит ли он пары в следующем танце для такой-то девицы? Но Волков от людей воинских уходить не хотел, ссылался на ногу больную и на то, что в солдатских лагерях танцам не обучился. Он и про жену беременную позабыл, и про красавицу Бригитт, и на епископа с бургомистром внимания не обращал, только бы с приятными людьми побыть.

Только когда уже стемнело и бал закончился, гости приходили к нему прощаться, а он был весьма пьян. И тогда пришли за кавалером фон Клаузевиц, Максимилиан и Рене и кое-как уговорили его ехать спать. А за ним пошли его такие же пьяные дружки, и они дружно горланили на весь город сальные солдатские песни, пока, наконец, не добрались до дома епископа, где еще долгое время прощались и обнимались. А к Бригитт Волков в эту ночь так и не попал, потому что бестолковый фон Клаузевиц отвел его в комнату его супруги, госпожи фон Эшбахт.

Утром кавалер чувствовал себя не очень хорошо, долго лежал не вставая, нога гудела от вчерашнего. Лежал, хотя дел было много.

Рене и Роха повели солдат в Эшбахт, Брюнхвальд нанимал телеги, так как подарков оказалось столько, что унести их не было никакой возможности. Одних бочек с пивом, медом, оливковым и топленым маслом и с вином насчитывалось девять. И всякой мелочи еще на три подводы. А тут пришел человек от бургомистра, чтобы произвести расчет за карету и коней. Также он принес письмо, в котором говорилось, что бургомистр в течение недели подготовит для Волкова контракт на должность первого капитана и брачный договор для его племянницы. После ухода посыльного ему пришлось говорить с матерью Амелией. То была пожилая уже монахиня, типичная монахиня с постным лицом и четками в узловатых пальцах, строгая и нудная. Сразу начала она с того, что муж должен… Должен то, должен это… В общем, должен беречь и любить свою беременную жену и быть с ней ласковым. Да-да. Волков на все это соглашался. Действительно, эта беременность была для него очень важна. И он приготовился мириться с дурным духом жены, с ее глупыми слезами, с тазом, что стоит у кровати с ее стороны, и со всем остальным. В общем, несмотря на недомогание и на то, что он еще не завтракал и даже не мылся, ему пришлось заниматься делами.