Храм украденных лиц - Красавина Екатерина. Страница 5
— Дальше…
— С двух до четырех Николай Дмитриевич отвечал на телефонные звонки и смотрел медицинские карты пациентов, которым предстояли операции в ближайшее время.
— Звонки были обговорены заранее?
— Какие-то — да, какие-то — нет.
— Кто звонил ему по договоренности?
— Матросов Петр Павлович, директор фирмы «Алонда».
— Что за фирма?
— Она поставляла нам рабочие материалы. Сотрудничаем мы с ней давно. Около трех лет. Был звонок из Франции. Жерар Батистьен, французский хирург-пластик, консультировался с Николаем Дмитриевичем.
— Лактионов знал французский язык?
— Переводила я, — лаконично ответила Юлия Константиновна. — Были звонки из региональных больниц. Тоже консультации. Потом — три звонка от людей, которые хотели лечь в клинику. Обговаривались детали предстоящих операций.
— Николай Дмитриевич охотно консультировал? — удивился Губарев. — Он же как бы раскрывал секреты своей профессии. Ноу-хау.
— Ноу-хау он не раскрывал. Это совсем другое. Но, в принципе, Николай Дмитриевич считал, что, если к нему обращаются с вопросами, он просто обязан проконсультировать. Он же много лет проработал хирургом в государственном учреждении. У него сохранились связи с коллегами из других регионов и стран СНГ. Он неоднократно подчеркивал, что должен помогать им, чем может. — Секретарша сделала легкую паузу, а потом продолжила: — В четыре часа Николай Дмитриевич вызвал меня к себе и надиктовал статью для английского журнала «Пластическая хирургия». В семнадцать пятнадцать он вызвал Ирину Владимировну.
— Зачем? — перебил ее Губарев.
— Обсудить производственные вопросы. Беседовали они до семнадцати сорока.
— Он каждый день вызывал своего зама к себе?
Нет. По мере надобности. Затем он отдал по телефону задание некоторым сотрудникам. Потом занялся своими делами.
— Какими?
Юлия Константиновна выразительно посмотрела на Губарева.
— Ну вы же понимаете, что Николай Дмитриевич не посвящал меня буквально во ВСЕ, — подчеркнула она это слово.
— Когда вы видели его в последний раз?
— В восемнадцать двадцать. Я подготовила для него текущую корреспонденцию и отнесла на просмотр. Затем спросила, нужна ли я ему еще. Николай Дмитриевич сказал, что я могу быть свободна. И… я ушла домой.
Губарев достал свою записную книжку и сделал пометку:
— Это было в восемнадцать двадцать, — задумчиво сказал он. — А кто последний видел его живым?
— Охранник. Он сейчас приедет.
— А почему, Юлия Константиновна, вы сегодня опоздали?
— Я предупредила Николая Дмитриевича, что буду попозже. Мне надо было с утра в поликлинику. А потом еще пробки на дорогах. Мой джип застрял капитально.
Губарев невольно усмехнулся. Конечно, такая секретарша-терминатор может ездить только на джипе. Всякие легковесные автомобильчики — не для нее.
— Юлия Константиновна, — обратился к ней Губарев. — Вы такая умная-разумная, — на самом деле он говорил без тени иронии. — Пожалуйста, подскажите нам, что вы думаете об этом убийстве? Если ваш начальник был таким хорошим специалистом и суперпрофессионалом, то кто мог его до такой степени ненавидеть, чтобы пойти на убийство? Ведь у него, по вашим словам, нет ни одной неудачной операции. То же самое сказала и Ирина Владимировна. Как же одно стыкуется с другим?
Юлия Константиновна помолчала, а потом сказала:
— Не знаю. Если бы знала, то сказала бы. Не сомневайтесь.
После беседы с секретаршей они с Витькой не успели перекинуться и двумя словами, как приехал охранник, дежуривший в тот день, когда убили Лактионова. Конченко Андрей Викторович. Молодой белобрысый парень ответил на все вопросы четко и по существу. Да, он последним видел Николая Дмитриевича в восемь часов вечера. Потом начальник отпустил его, а сам остался.
— Раньше так было?
— Да. Иногда он работал допоздна.
— Но почему он оставался один? Вы что, ему мешали?
— Не знаю. Мне сказали, и я ушел.
— У вас не сложилось впечатление, что он кого-то ждал?
— Не знаю. Ничего такого не видел.
— Он не сказал вам, до скольких собирается работать?
— Нет.
— Он сам вышел к вам?
— Да.
— Во сколько обычно приходила уборщица?
— В девять.
— Ваш обычный рабочий день длится до которого часа? С каких и до каких?
— Заступаем мы в восемь, заканчиваем в двенадцать. С девяти до одиннадцати приходит уборщица. Иногда она убирается до одиннадцати тридцати. Потом охранник делает обход комнат и закрывает все двери.
— Труп обнаружила уборщица. Как она проникла в здание?
— Уборщица знает код входной двери. И у нее есть ключи от второй двери.
Значит, — рассуждал Губарев, — она открыла первую дверь, потом вторую… Надо позвонить ей домой. Поинтересоваться: может ли она приехать сюда, чтобы дать показания. Вчера у нее плохо с сердцем было. И она ни слова не могла вымолвить.
Отпустив охранника, Губарев тяжело вздохнул и посмотрел на Витьку:
— Интересное дело. Никакой мотивации убийства. Замечательный человек, отличный профессионал, строгий, но справедливый руководитель. Ни с какой стороны не подкопаешься. И все-таки его убили. Судя по всему, этот человек хорошо знал Лактионова, раз он сумел набрать код, у него были ключи от двери… Как-то он раздобыл их.
— А вдруг это Лактионов сам открыл ему дверь? Может, у него была важная встреча. И он не хотел, чтобы о ней знали. Собирался с кем-то побеседовать тет-а-тет, — предположил Витька.
— Этот вариант вполне приемлем. Все сходится. Отослал охранника, остался один. Уборщица должна была прийти через час. Для начала надо попросить секретаршу скопировать страницу ежедневника. Нет, возьму-ка я его целиком и просмотрю внимательно. Надо проверить все контакты Лактионова за последний месяц.
Беседы с сотрудниками клиники ничего не прояснили. Рабочий день закончился в шесть часов. Все разошлись по домам, и о том, что произошло между восьмью и девятью часами вечера, никто не знал. О своем начальнике все говорили только хорошее. Искренне или нет — поди разберись. Бывает так, что внешне — один глянец, а слегка поскребешь — такое вылезет!
Они уже собирались уходить, но тут приехала уборщица. Лицо — белое, губы — с синюшным оттенком.
— Садитесь, — указал Губарев на стул. И заглянул в лист, лежащий перед ним. — Баринова Марья Николаевна?
Та только кивнула головой.
— Расскажите, как вы обнаружили труп Лактионова.
При слове «труп» уборщица вздрогнула. Ее губы искривились, словно она собиралась заплакать.
— Ну, ну, — ободряюще сказал Губарев. — Не надо плакать.
Она шмыгнула носом.
— Пришлая, значит, убираться…
— Во сколько?
— Как обычно. В девять часов. Набрала код…
— Вы всегда набираете код? — перебил ее Губарев. — Или нажимаете на кнопку звонка, чтобы вам открыл охранник?
— Нет. Сама набираю. Я же не посторонняя. Это посторонние звонят. А я тут работаю.
Уборщица была еще не старая женщина. Лет пятьдесят с небольшим. Крашеные волосы тускло-рыжего оттенка, чуть скуластое лицо. Невысокого роста.
— Продолжайте, — сказал ей Губарев.
— Набрала код. Открыла дверь. Входную. Потом другую. Ключами. Здесь вижу — Андрюши нет.
— Охранника?
— Охранника.
— И что вы подумали?
— Что Николай Дмитриевич решил поработать один.
— И часто он оставался один?
— Когда как. По-разному.
— Ну примерно: раз в неделю? Раз в две недели? Уборщица задумалась.
— Ой, не могу сказать. По-разному. Но раньше было чаще.
— Вы давно здесь работаете?
Да. Пять лет. — И вдруг она затараторила: — Он такой хороший был, такой хороший! Я ведь без работы была. Приехала из Киева. Дочка там с внучкой остались. Ее муж-пьяница бросил. Денег совсем нет. Я и приехала. Учительница я бывшая. На рынке торговала. Привозила сало и продавала. Ну, еще там всяким барахлишком… На рынке мы и познакомились. Он сало очень любил. Специально сам ходил на рынок покупать сало. Говорил: жене не доверяю. Только я могу выбрать настоящее сало. И стал его брать у меня постоянно. Разговариваем мы с ним, он что-нибудь смешное скажет. Веселый был. Шутку любил, юмор. А однажды увидел меня заплаканной и спросил: что такое? Я ему и говорю, что ездить больше не смогу. Плохо с торговлей стало, да и личные проблемы замучили. А он и говорит: пойдете ко мне работать? Я говорю: кем? А он: уборщицей. У меня своя клиника. Я хирург. Пойду, отвечаю. Он смеется: вы даже не спрашиваете, сколько я вам платить буду! Вы хороший человек, не обидите, говорю. Тогда договорились, сказал. По рукам. Завтра я жду вас у себя. И адрес написал. Только, говорит, салом меня иногда вашим кормите. Хорошо? Ой, да я вас завалю им, отвечаю. Ну и прекрасно, смеется он. А потом, когда я приехала сюда, так и обомлела! Я и не знала, что он — такой известный. Я думала: простой человек. А он — знаменитый хирург! И с жильем мне помог устроиться. Первое время я в общежитии медицинского института жила. Потом продали квартиру в Киеве и купили комнату в коммуналке. Так я ему за все благодарна, так благодарна! — Из глаз Марьи Николаевны полились слезы. — Кто его убил? Своими руками бы задушила этого подонка!