С волками жить...(СИ) - "Ores". Страница 20

— Первый раз вру… то есть вижу, — пожимаю плечами и возвращаюсь за рюкзаком. Славка терпеливо ждёт там же, быстро строча распоряжения в гаджете. — Слав, — не прошу, говорю как надо, — Я у тебя уже три дня, ты меня сам вызвал, нужно было обследовать, понял?

— Ты не был у меня три дня, — отпирается. Вроде гном, а доходит долго.

— А скажешь, что был, — сталкиваю его вниз, буквально выгоняя на улицу, где уже вижу знакомые бригады зачистки и, не испытывая судьбу, накидываю на голову капюшон пониже. — Я сам до Салана доберусь.

— Давай, я тебе вертолёт дам? Самый быстрый, а? Ты же любишь…

— Спасибо, но я хочу прогуляться.

— Дан… — вот что за тон, как будто прощаемся. Хотя… Я слышу скрежет когтей под землей и чувствую смрадное дыхание. Кира, сидящая в авто, тоже всё это чувствует, но останавливает огромная ответственность внутри неё, поэтому спокойно выдерживает мой предостерегающий взгляд, отпуская одного. Со Славкой жмём руки и расходимся. Но только завернув за угол дома и скрывшись из вида, бросаюсь бегом прочь, подальше от них, подальше от всех, кто окажется рядом, кажется… у меня бо-о-ольшие проблемы.

====== Часть 9 ======

Дан

Хорошо, что строят у нас без особой фантазии, и план города можно раскидать в голове за пару минут. Проблема заключается в том, что выйти на главные улицы и затеряться в толпе я не могу, а значит планомерно уходя всё глубже в каменные дебри, закапываю сам себя.

Поднявшийся ветер хлещет по лицу словно пощёчинами, кожа горит и чешется, расцарапываю её, заворачивая в очередную арку между пятиэтажками. Останавливаюсь в тени, только когда вижу на пальцах кровь. Тыльной стороной ладони провожу ещё раз — не показалось: прямые полосы кровавых дорожек, окрасили посиневшие руки.

Сползаю на корточки, скидываю с плеч пуховик. Тело горит, пышет жаром, в груди болезненно колет, её распирает, и выдох со свистом, и спазм вместо вдоха, свело лёгкие, словно нечто хочет вырваться наружу пробив рёбра. И пора бы уже. Лязганье и топот не вижу, чувствую, знаю природу таких тварей, они не попрут в лобовую, выждут удачного момента, чтобы схватить…

Оттолкнувшись лопатками и покачнувшись, встаю на ноги. Пройдя вдоль стены, оставляю на ней кровавый размазанный след, сплёвываю густую вязкую слюну, стираю остатки крови и, накинув душащую куртку обратно, закрываюсь капюшоном.

Ноги вязнут в сугробах, чувство тревоги нарастает и трансформируется в паранойю. Зверь внутри меня бунтует и даже под страхом смерти не собирается мне помогать. Я так точно сдохну, если не верну свою силу обратно.

Гаражный кооператив, давно заброшенный, здесь нет ни одного расчищенного подъезда, только клубы снега и холод железа, за которым не скрыться. Замкнутое пространство тянет спрятаться внутри, даёт обманчивую надежду, что в темноте и запустении ты найдёшь укрытие, но так только кажется — поэтому я допускаю первую ошибку. Вырвавшуюся прямо из-под земли клыкастую пасть сбиваю ногой, она только скалится и рычит, играя, вытаскивая своё чудовищное туловище из недр земли. Руки не слушаются, скользят по рукояти ножа, выкраденного из дома Славки. Вялая возня, тушей придавливает, почти обездвиживает, крик, хрип и вой ветра. Дотянувшись, умудряюсь вонзить острие под нижнюю челюсть твари и пробить мозг, а она прогрызает мне руку, и та безвольно падает вниз, отказываясь реагировать. Сухожилие порвано — ахуенно!

На одном месте задерживаться нельзя, снова бег, снова петляние по окраинам, и почти выплюнутые лёгкие, кашлем свело горло. Сгибаюсь над ближайшей сосной, пережидая приступ, почти сползаю коленями в снег, слыша звонок сотового, а я думал: он давно разряжен.

Номер незнакомый, желания разговаривать никакого, предчувствие, что хуже быть всё-таки может, не даёт сразу нажать на входящий, но…

— Здравствуй, Дантрес, — первая мысль — разбить смарт об асфальт, вторая — об голову звонившему, этот низкий, заискивающий голосок мне уже знаком. — Как я вижу, ты готов даже умереть, лишь бы не идти нам навстречу.

— А мне нравится удивлять всех, — снова кашель и тянущая, резанувшая боль в покалеченной конечности (Виктор вон до сих пор ахуевает иногда), — хобби такое.

— Мы можем помочь. Только скажи.

— Бабок на телефоне не хватит, чтобы я тебе всё, мудила, высказал!

Один вопрос снимаю, живность — это подача моих сородичей… Второй — сколько ещё я пробегаю прежде, чем силы закончатся? Реальная угроза до темени в глазах бьёт по голове — неприятное чувство.

— Да чтоб тебя! — прямо над головой, среди раскидистых лап сосны сидит ещё одна, меньше, но выглядит при этом ни чуть не безобиднее!

Слабо помню, как рванул, всё уже было в тумане. Не особо разбирая дороги. Не видя ни черта перед собой, с жуткой тошнотой от потери крови. Помню ещё, как захлопнул какую-то дверь, и удар за ней, резкий, оглушающий, перекрывший мой вскрик. Как номер Бойко набирал — помню, рявк его тоже, интонацию, даже не вникнув в сказанное, сразу перебив, заранее зная, что сейчас признаюсь в своей слабости перед тем, кого сам защищать должен, и от этого стало ещё паршивее, чем от всего происходящего, выдавил сквозь зубы: «Виктор… мне нужна твоя помощь…».

Вик

Закончить разговор с Шейном нам не удалось. Уж не знаю, к счастью или на беду, но в дом влетел запыхавшийся, изрядно поседевший волк, вывалив длинный язык на бок. Увидев арабчонка, он выдохнул и лёг меховым половиком на пороге. На батю голого после оборота я лично смотреть спокойно не могу, он и в человеческом облике способен на снегу спать. А уж об отдельных органах вообще молчу — всегда думал: а ходить они точно Леону не мешают? И в баню мужики его с собой редко зовут — тоже не просто так. Шейн густо покраснел и глаз не поднимал, пока батя пялил мои самые разношенные треники. Сирия переживала культурный шок, а я ранжировал по степени важности наболевшие вопросы к старейшине. Леон вдруг начал первым.

— Не сверли во мне отверстия! — ох, уж это добротное советское образование! — Я тут за всеми следить должен, а не только за избранными вожака. Шейн был предупреждён, но правила проигнорировал, — батя сверкнул ещё желтоватым глазом на мальчишку, тот сжался, — значит, посидит в изоляторе.

— Я больше не буду… — начал мальчишка, но Леон холодно оборвал нытьё.

— Конечно, не будешь, там только книги. Прочтёшь Достоевского «Идиот», перескажешь, тогда, так и быть, отпущу.

— Где мой бес? — вопрос хоть и был ожидаемым, но батя помрачнел, замялся и засопел. — И сколько дней его уже нет в Салане?

По лицу Шейна скользнула гримаса досады и злости, пацан уже не скрывал негативного отношения к Дантресу, это кажется подозрительным и почему-то задевает, чувствую себя между двух огней, не зная с какой стороны будет вспышка.

— А… почти сразу как за вами след простыл, он уехал в Кемерово к Вячеславу с возом вопросов.

— Один?

— Конечно один, я к нему конвой приставлять не обязан.

— Он их с тобой обсуждал?

— Вопросы? Попробовал, только я внешний мир особо не знаю, дальше Афгана.

— Что-то мне подсказывает, что территориально это именно тот мир, где ты неплохо ориентирован. Нуу, немного через Иран и Ирак.

Леон провел по затылку, ероша жёсткий ёжик волос. Про войну он говорить не любил и делал это редко, изрядно… разгневанным. Пьяным я батю видел три раза, и зрелище было не очень. Вагнер даже оплеуху получил и возвращать не рискнул. Удивляюсь, как при наличии таких внешних и внутренних данных Леонид не претендовал на пост вожака. Однако, доверяй, но проверяй, да простит меня батя. Он, кстати, нахмурился, когда я сотовый взял.

— Кир, привет! Хах, удивила! Все заняты. Ну да, беременны не все. Ты мне лучше скажи, вам гость за три дня не надоел?.. — я задержал дыхание. — Какой? — сердце пропускает удар, а пальцы непроизвольно сильнее сжимают жёсткий корпус трубки, Выразительно смотрю на Леона, у него желваки на скулах гуляют. — Дантрес, например? — долго тянет паузу. — Ах, Дантаааарес? — шелест, возня, помехи. — Он как родной, а не гость? Гном, отдай жене телефон! Только она говорит правду, а вы все из меня идиота делаете. Куда он пошёл?! А я куда пошёл?! Да иди ты!