Катрин Денев. Красавица навсегда - Плахов Андрей Степанович. Страница 10

Герои Годара, Малля, Шаброля все же еще не лишены романтической ауры: они – изгои, скептики или бездумные аутсайдеры общества – так или иначе бросают этому обществу стихийный вызов. У Деми они уже без труда вписываются в современный благоустроенный пейзаж, оставляя автору право лишь на горько ироничный комментарий. «Шербурские зонтики» появились позднее, чем большинство произведений Новой Волны, и лишены присущего ей «черного романтизма».

Взамен Деми предложил «розовый романтизм», впрочем, довольно обманчивый. Сплав лирики, юмора и фантазии напоминал о «Соломенной шляпке» и «Ночных красавицах» Рене Клера. Гавани Шербура с маячащими в них мачтами и силуэтами кораблей, портовое кафе и карнавал на улице – о «Набережной туманов» и «Детях райка» Марселя Карне. Но это лишь сознательные цитаты из фильмов поэтического реализма: момент стилизации здесь слишком очевиден. К тому же яркий, открыточный цвет ставит под сомнение привкус недосказанности, тайны, который так ценили Карне и другие романтики.

В «Шербурских зонтиках» вообще многое обманчиво. Будучи по жанру мелодрамой, фильм тем не менее полностью отрицает роковую предопределенность движущих героями страстей, исключает климат удушающей ревности, убийства, западни, возмездия. О преступлении здесь нет и речи, а измена продавщицы зонтиков Женевьевы своему возлюбленному Ги выглядит не трагедией, даже не драмой, но делом вполне обыденным, вытекающим из «духа времени», которое отвергает всякую прочность устоев, но само не порождает ничего, кроме банальности.

Не случаен и не обманчив в фильме мотив алжирской войны. Неправда, будто разлучить влюбленных могло что угодно, что Ги мог уехать от Женевьевы не на войну в Алжир, а в длительную командировку, и ничего бы в картине не изменилось. Формально так оно и есть: Алжир присутствует в фильме в качестве упоминания, а не навязчивой болезненной темой, как Хиросима в знаменитом фильме Алена Рене «Хиросима, любовь моя» или тот же Алжир у того же Рене в «Мюриели».

Алжир у Деми просто присутствует. Но, присутствуя, он многое объясняет. Колониальная война породила у французов тяжелый психический комплекс, который и отрефлектировала Новая Волна, описывая симптомы болезни коллективного подсознания. Таковым симптомом могла быть легкость убийства, которое совершают герои фильмов Малля, Годара, Шаброля. Таковым становится легкость, с какой Женевьева из фильма Деми забывает своего возлюбленного и выходит за другого.

Условен, скроен по знакомым мелодраматическим лекалам сюжет «Шербурских зонтиков»: любовь – разлука – измена – сомнения – новая любовь; но характер Женевьевы словно бы «из другой оперы».

Только что казалось: молодежь встревожена, она инстинктивно не приемлет конформистские заповеди, и присущий ей «аморализм» тоже есть проявление внутреннего несогласия с заведенным ходом вещей. Герои, сыгранные Бельмондо и Бардо, отвергают правила и нормы, несут спонтанный дух свободы и вседозволенности. Пусть они, в сущности, антигерои, но их самовыражение очевидно. И в этом смысле они – наследники персонажей романтического кино с их культом самих себя, с их конфликтностью по отношению к обстоятельствам. Хотя внешне новые герои плывут по волнам этих обстоятельств: их поступки, часто агрессивные и жестокие, похожи на чисто эмоциональные выплески. Старые романтические понятия – Любовь, Судьба, Жизнь – не пишутся теперь с заглавной буквы, они существуют словно бы между прочим, но сам характер того, как их «не замечают», свидетельствует о неубитой активности личности.

Женевьева, напротив, без всякой демонстративности и даже оттенка протеста покорна обстоятельствам. Нет, она не расчетлива, не «практична»; объяснить ее поведение таким образом было бы опрометчиво. Как раз напротив: в первой трети фильма (а он естественно разбивается на три новеллы) Женевьева исполнена прежде всего эмоциональной жизни: она простодушна, мечтательна и без памяти влюблена в Ги, работающего в гараже на автозаправке (его играет актер Нино Кастельнуово). Вполне вероятно, не случись разлуки, и она сумела бы убедить мать, вдовствующую хозяйку приличного магазина, в правомерности своего выбора.

Вторая новелла – «Разлука» – ключевая для понимания характера Женевьевы. Объяснить, почему девушка не дождалась возлюбленного, от которого ждет ребенка, можно тысячью причин. Это и давление матери, и неуверенность в ответном чувстве (письма от Ги приходят все реже), и материальные трудности, связанные с содержанием магазина, и появление на горизонте Женевьевы перспективного ухажера, состоятельного ювелира Ролана Кассара, готового взять в жены молодую женщину в интересном положении. Но главная причина все же заключена в самой героине.

Франсуаза Гербер не может сдержать восторга, когда описывает эту роль: «Катрин, подобно нежным эльфам, в течение всего фильма движется с непередаваемой грацией в окружении бледно-розовых, светло-зеленых, золотистых тонов. Романтичная и влюбленная поначалу, потом меланхоличная и разочарованная, она всегда в гармонии с музыкой Леграна. Ей удается передать каждое движение души, показать, как чувство преобразует сознание».

Автор книги об актрисе считает, что Денев встретилась с личностью, похожей на нее; но если это и не так, она все равно играет Женевьеву удивительно реалистично, передавая множество эмоциональных нюансов и ощущение скрытого стыда.

Девушка из Шербура прежде всего импульсивна, и, хотя ее воспитанная сдержанность далека от эпатирующего своенравия героинь Бардо, реакции Женевьевы – Денев, по сути сродни эмоциональной раскованности большинства других персонажей фильмов Новой Волны. Она столь же порывисто необдуманна в своих поступках и столь же эгоцентрична. Но эта родственность оборачивается совсем иным результатом – не бунтом, а «белокурым конформизмом», который найдет потом продолжение в других ролях Денев, станет частью ее имиджа.

Даже в «Лоле» того же Деми человек пытается спасти свою свободную волю вопреки разрушительной игре слепого случая. Но как раз на этом месте французский романтизм начинает мутировать и в 60-е годы вступает уже другим. Говоря об отличии героев «Шербурских зонтиков» от их романтических предшественников, киновед Ариадна Сокольская дала формулу: «Над ними властвует не рок, а случай пополам с расчетом»^[7].

Да, в этой истории случай, проявляя странное постоянство, совпадает с расчетом. Судьба не играет с Женевьевой жестоких шуток, как с героями Карне. И Женевьева сама не играет с судьбой, как герои Годара. Она ничему не противостоит и никого не искушает, поступая так, как подсказывает минутный импульс. Но эти поступки неумолимо ведут в тихую обитель ювелирного счастья. Прежнюю любовь не убили; ее просто оставили в прошедшем времени, списали, как хлам обветшалых романтических идеалов.

Собственно говоря, аналогичный путь проделывает и Ги. Вернувшись раненым с военной службы, он, как и положено в его ситуации, страдает, ищет утешения в «разгуле» (впрочем, весьма скромном), потом соединяет судьбу с давно влюбленной в него Мадлен. Но в линии развития Ги куда больше от старой мелодрамы. Его реакция традиционно мужская: молодой человек перебесился, остепенился и взялся наконец за ум. То есть правильно распорядился полученным от тетушки наследством, стал хозяином доходной бензоколонки и примерным отцом семейства.

В коротком эпилоге, заключающем все три новеллы, Женевьева вновь встречается с Ги спустя несколько лет – ухоженная дама в норковом манто, случайно притормозившая свой «мерседес» у той самой шербурской бензоколонки. Всего лишь двумя-тремя репликами перебрасываются они, из коих следует, что оба счастливы и не жалеют о прошлом. «Кто у тебя?» – «Дочь – Франсуаза». – «А у тебя?» – «Сын – Франсуа». – «Хочешь посмотреть на свою дочь?» – спрашивает Женевьева (девочка сидит в машине). Ги отрицательно кивает и, заполнив бак с бензином, идет к дому, где его ждет рождественская елка, а на пороге встречают Мадлен и Франсуа, зовут поиграть в снежки.

Только сентиментальная мелодия Мишеля Леграна – мелодия прежней любви – звучит на фоне финальных титров. Теперь это мелодия неосуществленности, но она дорога лишь зрителям: героям, похоже, нет до нее дела. А созвучие имен (Франсуа – Франсуаза) и то, что встреча происходит в сочельник, лишь подчеркивают несбыточность волшебной сказки.