Тайга (СИ) - Громов Виктор. Страница 6

Мне показалось, девушка понимает, что влюбленный в нее парень врет, пытается утешить. Понимает, но не хочет себе в этом сознаваться. Ей очень хотелось ухватиться за последнюю соломинку.

— Правда, — Эдик подтолкнул Зиночку к лагерю. — Пойдем.

Когда они отошли, Тоха сжал зубы, нахмурился. А потом прошептал:

— Я думаю, Генка не вернется.

— Вот! — Непонятно чему обрадовался Юрка. — И я говорю. И золотишко наше тю-тю!

— Да заткнись ты, — вспылил Коля. — Еще раз про золото вякнешь, я тебе, право слово, сам в рожу дам, не посмотрю, что ты мой друг!

Юрка надулся, но замолчал. Наташа недоуменно переводила взгляд с одного парня на другого.

Коля слегка выпустил пар, решил уточнить:

— Тоха другое имел ввиду. Мы думаем, что Генка погиб. Кто-то же пытался убить Мишу.

От его слов у меня сразу заныл затылок. Напомнила о себе тошнота. Я ощутил на щеке жжение, не задумываясь шмякнул рукой. На ладони остался кровавый след. Антон проследил за мной взглядом, потом посмотрел на Колю:

— Санжай, принес бы свою вонючку. А то кровососы того и гляди полжопы откусят. — И тут же извинился перед Наташей: — Натали, пардон. Был неправ.

Коля быстро ушел. Наташа рассмеялась. Я в первый раз за все это время услышал чей-то смех. Пристукнул себя по ноге, потом по ладони. Подумал, что кусачие твари в этих местах такие лютые, и целой жопой не побрезгают.

Над озером тихонько спускались сумерки. Возле костра было тепло. От воды тянуло сквозняком. Откуда-то из-за озера заухало. Юрка прислушался.

— Кто это? — Спросила Наташа.

— Рыбный филин. На охоту вылетел.

Неслышно появился Коля, протянул коричневую склянку с притертой пробкой и аптечной этикеткой. Все так же тихо сел. Мне подумалось, что из всей компании он самый немногословный. Себе на уме. Я никак не мог составить о нем хоть какое-то мнение. Эдик и Юрка были мне понятны. По крайней мере, более других. Тоха так — серединка на половинку. Коля же оставался темной лошадкой.

И я решил слегка расшевелить компанию. Задал вопрос:

— Тох, а почему ты его назвал Санжаем?

Ответил сам Коля:

— Фамилия у меня Санжиев. А ребята в детстве сократили для удобства.

Антон забрал у него вонючку, открыл пробку, нюхнул, скорчил не передаваемую рожу. Наташа снова рассмеялась.

— Что сказать, — Тоха вытряс на ладонь немного полупрозрачной мази, передал флакон девушке, — не розами пахнет сей дивный эликсир. Отнюдь, не розами.

И принялся тонким слоем наносить «волшебное» снадобье на руки, шею, лицо. Ната последовала его примеру. Следом пузырек перехватил Юрка. Зелье он экономить не стал, навалил на ладонь щедро, с размахом. Протянул мне пузырек. От рук его шибануло в нос дегтем и еще чем-то растительным.

Я чихнул. Возможно, каждый из ингредиентов мази имел неплохой аромат. По отдельности. Сам по себе. Но вместе они образовывали непередаваемое амбре.

Я взял пузырек осторожно, принюхался, попытался прочитать этикетку, но не смог. Склянка была основательно подмочена. Он воды чернила поплыли, превратились в невнятные закорючки.

— Что там? — спросил я.

Юрка усмехнулся:

— Мажь, не бойся. Это наша местная аптека готовит.

— Там деготь, анис и масло гвоздики, — пояснил Коля.

Я понимающе кивнул, решил запомнить, вдруг пригодится. Вряд ли в эти годы есть спреи от комаров. Потом зачерпнул совсем немного мази и морщась принялся наносить на лицо. Сразу вспомнилась Наташа из моей совсем недавней жизни и ее обожаемые свечи с благовониями. Стало тоскливо. Чтобы хоть чуть развеять грусть, я спросил:

— Ребят, расскажите мне, что тут у вас… у нас случилось. Я же ничего не понимаю.

Эдик открыл было рот, но под взглядом Тохи осекся. А то сказал примирительно-спокойно:

— Миш, давай договоримся, если ты к завтрашнему утру не вспомнишь, я тебе сам все расскажу и покажу. Честное слово.

Я хотел было сказать, что уверен — не вспомню. Как можно вспомнить то, что происходило не с тобой. Но, по понятным причинам, смолчал. Тоха воспринял мое молчание, как согласие. Улыбнулся, обернулся к Наташе.

— Наташ, спела бы ты нам. А то на душе тоскливо, хоть вой.

Та оживилась:

— Сейчас!

И буквально убежала. Стало тихо-тихо. В воздухе над самыми головами звенело комарье. Пыталось спуститься ниже, но в ужасе шарахалось прочь. Колина вонючка работала на пять с плюсом. Эдик пересел с чурбака на раскладной стульчик, освобождая Наташе место.

Не успел я загрустить, окунувшись в воспоминания, как девушка вернулась. Гитара висела у нее на шее. Банта на грифе не было. Уверенные пальцы уже по пути теребили струны, крутили колки, настраивая звук.

Ната уселась на пень, почти как на трон. Сверкнула глазами, спросила:

— Что изволите?

— Глорию, — опередил всех молчун Санжай.

Остальные не возражали. Наташа откашлялась, взяла вступительные аккорды и запела. Тайга замерла. И я замер вместе с ней.

Голос у девушки был чудесный — низкий, бархатный, чуть с хрипотцой. Сейчас она невероятным образом преобразилась и из забавного сорванца превратилась в совершенно замечательную красавицу. Я даже залюбовался и понял неизвестного мне Миху. В такую невозможно было не влюбиться.

А песня лилась. Над землей, над водой, разлеталась по тайге хрустальным эхом.

Лошади умеют плавать,

Но — не хорошо. Недалеко.

«Глория» — по-русски — значит «Слава», —

Это вам запомнится легко.

Я ее знал. В наше время, спустя пятьдесят лет ее тоже пели. От нее все так же щемило сердце, и слезы наворачивались на глаза.

Плыл по океану рыжий остров.

В море в синем остров плыл гнедой.

И сперва казалось — плавать просто,

Океан казался им рекой.

Песня пришлась как нельзя кстати. Сейчас я, как те придуманные лошади, ощущал себя щепкой, попавшей в океан времени. И у меня тоже не было выбора. Пока. После я надеялся хоть что-то изменить.

Голос Наташи затих, отзвучал последний аккорд. А магия — магия вечности все еще витала над тайгой. Я неожиданно сказал в слух:

— Sic transit gloria mundi.

— Так и проходит слава земная, — машинально перевел Эдик.

Ната положила на струны ладонь, спросила у меня изумленно:

— Ты знаешь латынь?

Я осторожно кивнул. Юрка аж приподнялся на своем стуле.

— С каких это пор? Ты ж никогда не знал!

Мне осталось только хлопать глазами. Черт, так по-идиотски прокололся. А сколько еще таких проколов впереди? От нехорошего предчувствия аж зубы свело. Почему-то вспомнились туманные рассказы, как люди после удара молнией, автокатастрофы или тяжелой травмы головы вдруг начинали говорить на других языках, играть в шахматы, а то и вообще сочинять музыку.

Сразу пришла мысль, что в каждый такой случай можно с легкостью объяснить, если представить, что в старом теле попросту появился новый пассажир. Как удобно все странности без напряга списать на шок, амнезию и плохо изученные способности мозга. Мда…

Юрка настаивал:

— Нет, ты скажи!

— Не помню, ответил я наконец.

— Не помнит он, — парень хмыкнул.

И сразу на защиту встал Эдик:

— Юр, отстань от него. Может, раньше прочел где-то, а сейчас всплыло.

Тот ухмыльнулся, сказал уже совсем беззлобно:

— Всплыло… Знаешь, что обычно всплывает?

— Ребята, — тихонько попросила Ната, — не спорьте. Давайте поужинаем и пойдем спать.

— И правда, — Тоха положил ладони на колени, пружинисто поднялся, — нам еще с рассветом на поиски выходить.

— Опять пойдете искать Генку? — Спросил Эдик. — Возьмите меня с собой.

— Посмотрим.

Эдик с кухни притащил алюминиевые походные миски. Разлил на порции варево из котелка. Выдал каждому по толстому ломтю серого хлеба. Ната повесила над огнем прокопченный чайник.