Тайга (СИ) - Громов Виктор. Страница 8

Здесь писать было особо нечего, впрочем, и Тоха обилием информации не порадовал.

Антон (цыган). Профессия не известна.

На этом месте я едва не заржал. Да, с такими вводными, какая к черту аналитика? Поэтому дописал: «Умный». Немного замешкался и добавил: «Заслуживает доверия».

Пятым пунктом стал пропавший Генка.

Гена (Джокер? Вор?). Историк, музейный работник. Брат Зины. Вероятно, украл золото и сбежал. Возможно, украл карту и ударил по голове Миху.

Слово «убил» я писать не рискнул. Хотя, как бы иначе я попал в это тело?

Записи, связанные с мужской частью нашей компании, можно было считать законченными. Я перечитал их заново и приступил к прекрасной половине человечества.

Шестым пунктом у меня пошла Зиночка.

Зина. Сестра Гены. На первый взгляд, честная хорошая девушка. Студентка. Будущий учитель истории.

Наташу я оставил на закуску.

Наташа. Будущая актриса. Студентка.

Здесь я окончательно застопорился. В своих мыслях и чувствах по отношению к этой девушке я никак не мог определиться. Я не испытывал к ней любви. Нет. Хоть от нее и исходило притягательное очарование. Скорее во мне жили чувства вины и неловкости. И чувства эти мне были неприятны.

Поэтому я больше не стал дописывать про Наташу ничего. А накарябал внизу под списком слова, которые казались мне важными: «Онгон, клад, золото». Ниже приписал: «Карта». Последнее обвел в кружок, поставил сбоку три восклицательных знака. Полюбовался полученным, закрыл тетрадку и задался вопросом: «Что делать?» Вопрос этот по старой русской традиции ответа у меня не нашел.

Стало обидно, что в этом прошлом нет ни гаджетов, ни интернета. Вот бы сейчас набрать в поисковике слово «Онгон» и прочитать, о чем вообще идет речь. Мда… Правда, какой смысл думать о том, что появится в этой стране спустя десятилетия? Сам себе ответил: «Никакого».

Я неизвестно зачем докинул в огонь последнюю еловую ветку, чуть посидел, любуясь на озеро, полное звезд. И пошел спать.

Утром меня никто не потревожил: ни ребята, ушедшие на поиски Генки, ни Наташа. Я благополучно проспал почти до десяти. Когда, наконец, открыл глаза, с удивлением осознал, что голова совсем не болит. Если, конечно, не пытаться давить на повязку.

Эта новость была прекрасной. Я потихоньку окинул полог, выглянул наружу. Над озером сияло солнце. По воде во все стороны разбегались блики. Мир, благодать, идиллия.

Девчонки хлопотали под навесом. Лица у них были кислые, словно обе ненароком откусили по здоровому куску лимона. Я не стал привлекать внимание, тихонько обулся, шмыгнул в кусты. Вчерашний отвар настойчиво рвался на волю. После кустиков залез в рюкзак, отыскал там полотенце, обшарил все кармашки, но ничего для насущной гигиены не нашел. Поэтому решил привлечь на помощь дам. Позвал из палатки:

— Наташ, а чем у нас зубы почистить можно?

Девушка не стала даже поворачиваться, бросила из-за спины:

— Миха, мне твои идиотские шуточки надоели! Прекращай дурить!

Вынесла наружу ведро, щедро плеснула в траву. Я возразил:

— И не думал шутить. Я совершенно серьезен.

Наташа с ведром на перевес обернулась:

— Ага, так я тебе и поверила.

Солнце сейчас светило ей в спину. Волосы в его лучах полыхали алым. Не Наташа, а солнечный зайчик. Я своим мыслям невольно заулыбался.

— Ну вот, — сказала она с обидой, говоришь, не шутишь, а сам смеешься.

— Да не смеюсь я!

— А что тогда?

Наташа поставила ведро, уперла руки в боки. Я сказал, как есть:

— Ты похожа на солнечный зайчик. У тебя волосы светятся.

Девушка смутилась, проговорила:

— Да ну тебя, — и юркнула под навес.

Впрочем, почти сразу вынырнула обратно.

— Вот тебе щетка, мыло и зубной порошок. Полотенце ты взял. Иди, умывайся. Потом завтракать будешь.

Мне захотелось отсалютовать, сказать: «Есть, товарищ командир!» Но я не рискнул, побоялся, что прежний Миха так никогда не делал. Просто попытался приобнять девушку, поцеловать ее в щеку.

Она неожиданно шарахнулась, сказала умоляюще:

— Не нужно, Миш. Не надо делать мне одолжение.

У меня вырвалось:

— Так заметно?

Она словно заледенела, кивнула и ушла.

А мне захотелось вырвать себе язык. Кто мешал сказать, что никакого одолжения нет? Что я, как прежде ее обожаю. Кто мешал просто промолчать? Нет, высказался, правдолюб хренов. Наташа в глубине импровизированной кухни шмыгала носом. Зиночка ее утешала шепотом.

Я сплюнул в сердцах и пошел к озеру. Ну что теперь можно сделать? Ничего. Поезд тю-тю, в смысле ушел. Если только утопиться от досады?

— Не дождетесь! — Это уже было сказано вслух.

Я склонился над водой, зачерпнул целую пригоршню прохлады и плеснул в лицо.

Вода была чистой-чистой, прозрачной, как стеклышко, как слеза. У самого берега на прогретом мелководье резвились мальки. На дне в песке белела мелкая галька. От лесного озера, пусть и большого, я такого подарка не ожидал. Не море, чай. А тут и песочек, и чистое дно. Не жизнь, а сказка!

До жути, до кожного зуда захотелось искупаться. Я быстро стянул носки, брюки, футболку. Влетел в воду, высоко поднимая колени и молодецки кхекая на каждом шагу.

Потом, когда бежать уже стало сложно, оттолкнулся, полетел вперед, плюхнулся в воду и содрогнулся. Под маской прекрасной сказки скрывался ледяной ад. Его безжалостные щупальца обвили мое тело, сдавили. От обжигающего холода перехватило дыхание. Я на автопилоте развернулся и ринулся обратно, к берегу. Из груди вырвался вопль, больше всего похожий на брачный зов марала. Сработал он совершенно неожиданным образом.

На берегу появилась встревоженная Наташа. Ее появление застало меня по пояс в воде. Девушка с ходу закричала:

— Спятил? Нафига ты туда полез? Мало тебе по башке настучали? Самоубиться решил? Тут же ключи везде бьют!

— Что там у вас случилось? — раздался Зиночкин голос.

Наташа фыркнула, припечатала:

— Да тут Мишаня, как настоящий придурок, купаться полез!

Считанные секунды, и на берегу уже стояло две встревоженные няньки. Зиночка спешно вытирала руки полотенцем, хотя, непонятно, чем это ей могло помочь.

Я стоял по пояс в воде, поджимал от холода пальцы, обратно не шел из чистого упрянства.

— Миш, — сказала просительно Зиночка, — вылезай. Простынешь же. Там вода ледяная. Тут вообще только Санжай купаться может. Он привычный.

— Вылезай Миха, — присоединилась к ней Наташа.

Выражения лиц у них сделались до невозможности одинаковыми — мины чрезмерно заботливых мамочек. Только, странное дело, я поймал себя на том, что забота Наташи меня бесит, а забота Зиночки, совсем наоборот, приятна. В этом было что-то неправильное. Я разозлился и включил барана.

— Отстаньте от меня обе. Я что вам, ребенок? Идите нянчить других!

Девчонки непонимающе переглянулись.

— Простудишься, Миш, заболеешь, — пролепетала девушка бывшего Михи. — Чем тогда лечить?

— Не заболею.

Мысленно добавил: «Мертвецы не простужаются!» Я демонстративно раскинул руки, собираясь плюхнуться на спину и поплыть. Зиночка вскинулась. У нее прорезался командный голос:

— Михаил, не смей! Затылок намочишь! А там повязка, рана, — она поникла и добавила убито, — зря что ли Эдик старался?

К Эдику я испытал чувство необъяснимой ревности. Дурь какая-то. В голове царил полный сумбур. Что случилось со мной после переезда в новое тело? Веду себя, как глупый пацан. Куда подевались хваленая рассудительность и логика? Что со мной вообще произошло?

Этот вопрос ввел меня в полную прострацию. И правда, что? Почему я попал сюда? Неужели там, в будущем, я тоже умер? Почему тогда ничего не помню?