В дали веков - Красницкий Александр Иванович "Лавинцев А.". Страница 26

Рюрик узнал его. Это был тот самый старичок-священник, который так поразил его своим вдохновенным видом там, возле храма.

– Лежи спокойно, сын мой, ты ослабел от потери крови! – услышал Рюрик кроткий голос. – Тебе вредны движения.

Рюрик немного понимал язык франков. Кротость, с которой говорил старик, несказанно поразила его.

– Как! Ты, старик, ухаживаешь за мной, за мной – твоим врагом?! – с изумлением воскликнул варяг. – Ты заботишься о моей жизни, когда я приходил убить тебя.

– Господь наш, Иисус Христос, заповедал нам любить врагов, – раздался ответ, – а ты теперь не враг мой, а жалкий беспомощный человек, и страдания твои отзываются страшной болью в моем сердце. Дочь моя, – обратился старик к женщине, помогавшей ему ухаживать за ранеными, – принеси этому несчастному воды, я вижу, он мучается жаждой, уста его запеклись.

– Кто ты, старик? – спросил отрывисто Рюрик.

– Я скромный служитель алтаря.

– Ты жрец?

– Если хочешь – да! Я жрец Бога живого, распятого за грехи наши.

– Я слышал про этого Бога, – пробормотал Рюрик. – Он не похож ни на Одина, ни на Перуна. Это Он помог сегодня вам.

– Для Него все одинаковы. Он помогает всем, кто обращается к Нему с верою.

Посланная священником женщина принесла раненому воды. Рюрик жадно приник к чаше и, не отрываясь, выпил ее до дна.

– Я в плену? – спросил он.

– Увы, да! Но надейся, что плен не будет для тебя тяжелым. Ведь мы все обязаны спасением тебе. Если бы ты не остановил своих товарищей, мы все погибли бы под их мечами.

– А мои товарищи?

– Здесь, кроме тебя, еще несколько человек.

– Старик, умоляю тебя, отведи меня к ним.

– Ты потерял много крови, сын мой, я говорю тебе, что всякое движение тебе вредно. Твоя жизнь...

– Ах, что моя жизнь! – с отчаянием воскликнул пленный вождь и сделал резкое движение, чтобы приподняться.

Но силы ему изменили, и он снова тяжело опустился на свое ложе.

– Видишь сам, сын мой, что ты слишком еще слаб! – проговорил священник, ласково поддерживая его.

Рюрик уныло молчал. Ему казалось, что эта неудача наложила на него несмываемый ничем позор. Вдруг до его слуха донесся хотя и слабый, но хорошо знакомый ему голос:

– Клянусь Одином! Здесь мой Рюрик!

– Рулав, Рулав здесь! – воскликнул вождь и, забывая слабость и боль, поднялся на ноги и, шатаясь пошел в ту сторону, откуда слышен был этот знакомый ему голос.

Смутно, очень смутно, припоминал он громкие крики: «Рулава положил!» Тогда он не отдавал себе отчета, что они значили, но теперь ужасная истина разом открылась ему. Рюрик понял, что стал невольным убийцей своего преданного друга, всего за несколько минут до того с опасностью для себя спасшего ему жизнь. Теперь, услышав его призыв, пленный вождь забыл все на свете и спешил к нему.

Движения раненного были так быстры, что священник не успел удержать его. Со свойственной всем старикам проницательностью он понял, что в душе Рюрика происходит тяжелая борьба.

– Рулав! Где ты? – с тоской звал своего друга пленный вождь.

– Сюда, мой конунг, сюда! Спеши ко мне! – отозвался старый норманн. – Я вижу, двери Валгаллы открыты передо мной. Еще несколько мгновений, и я там. Валькирии уже готовятся встретить меня. Спеши, спеши ко мне, мой Рюрик, мой конунг, мой любимец. Я хочу умереть на твоих руках!

В углу тускло освещенного покоя Рюрик увидел своего друга. Рулав лежал на связках соломы. Лицо его было мертвенно-бледно. Бесчисленные шрамы еще более выделялись на нем. Он тяжело хрипел.

– Прощай, прощай! – протягивал умирающий руки другу. – Прощай, иду в чертоги Одина.

– Рулав! Как это могло случиться! – со слезами в голосе воскликнул Рюрик. – Как у меня поднялась рука на тебя!

– Я сам подвернулся. Они могли убить тебя. Я кинулся, чтобы защитить тебя еще раз, но ты уже опустил секиру. Ты не видел меня. Так мне суждено.

– О, лучше бы меня поразили товарищи. Мне было бы легче!

– Зачем, зачем? Ты молод! У тебя впереди жизнь. Кто знает, что случится впереди. Я рад умереть за тебя.

– Рулав! Зачем ты мучаешь меня, зачем ты говоришь мне это.

Голос старика все слабел и слабел, грудь его высоко вздымалась – не хватало воздуха.

– Прощай, друг! – хрипел старик. – Прощай, живи, забудь это. Ты будешь спасен. Олав с твоими братьями не покинут тебя. Будь счастлив и вспоминай старика, любившего тебя, как сына.

– Рулав! Рулав! – стонал Рюрик.

– Ты плачешь, дитя? Зачем? Что эта жизнь? Я умираю счастливым, в бою. И там, в Валгалле, буду продолжать жизнь. Там хорошо. Там ждут меня высшие наслаждения, которые на земле невозможны. Валькирии служат там. Вместе с асами я стану пить мед после битв и охот в Асгарде, буду есть чудного вепря, и раны мои заживут. Один любит храбрых, и никто не посмеет сказать, что старый Рулав был когда-нибудь трусом.

Умирающий закрыл глаза.

– Пойдем, сын мой, – раздался над ухом Рюрика голос священника. – Он умирает. Тяжела смерть грешника.

– Смерть тяжела? – вдруг воскликнул Рулав. – Ошибаешься, старик! Для норманна никогда не страшно умирать! Гляди!

Быстрым движением руки сорвал он повязку, положенную на глубокую рану на левой стороне груди. Волной хлынула кровь, и Рулав, радостно улыбаясь, запел:

Докончить песни Рулав не смог. Он опрокинулся навзничь. На лице его так и осталась прежняя радостная улыбка. Он видел Валгаллу, асов, валькирий и пировавших с ними своих старых товарищей, прежде него погибших в боях. Еще несколько судорожных движений, и для старого норманна все было кончено. 

11. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Однообразно потянулись для Рюрика дни плена. Одного за другим уводили из темницы его товарищей – уводили их, и они более не возвращались. Какая судьба ждала их за стенами тюрьмы, оставшиеся пленники, конечно, не знали, но догадывались и с некоторой тревогой ожидали решения своей участи. Не смерти боялись они – нет, смерть никогда не страшила этих храбрецов, ужасал их позор рабства – рабства неизбежного, если только оставят их в живых.

Наконец в мрачной темнице осталось только трое пленных: Рюрик, Аскольд и Дир. Они угрюмо ждали своей очереди, но эта очередь не наступала. Вероятно в городке помнили, что эти трое людей спасли беззащитную толпу и храм. Поэтому их и не трогали. Их даже как будто забыли. Только один старик-священник часто навещал пленников. Он подолгу беседовал с ними о своем Боге, рассказывал им о Нем, о Его земной жизни, об Его учении. Варяги внимательно слушали эти, совершенно новые для них слова любви и всепрощения. Беседы эти производили особенно сильное впечатление на молодых и чрезвычайно впечатлительных ярлов. Каким блеском загорались их глаза, когда старик начинал говорить о Богочеловеке, принесшем себя в жертву за грехи мира!

– Ах, если бы мы только тогда были там, – шептали наивно молодые люди, – мы бы заступились за Него. Мы не позволили бы распять Его. Своими мечами и грудью отстояли бы мы Его.

– Нет, нет, не то вы говорите, – с улыбкой кивая, отвечал им священник, – не удалось бы вам спасти Его. Это было бы не в ваших силах.

– Мы подняли бы за Него всю Скандинавию! Все конунги и викинги, а с ними и все ярлы пошли бы туда. Мы бы справились и не отдали бы Его на смерть!

– Он Сам отдал себя врагам ради общего искупления. Тьма тех небесных сил у Отца Его, а они сильнее всех сил человеческих. Поймите вы, что Он, всемилостивый, отдал себя в жертву за грехи людей.

Ни Рюрик, ни оба молодых ярла никак не могли понять той любви, о которой говорил им священник.

В таких беседах с милым стариком шло время.