Душеприказчик - Краснов Антон. Страница 14

– Да я, между прочим… эх!.. ничего такого, в-в-в… чтобы меня тут хватали! Хватают и хватают, как будто я им баба с третьего уровня! Я же не виноват, ага! Не виноват, что этот князь… что он не до конца умер, и… ох!

Отец ничего не сказал. Он просто поднял руку и слегка ткнул тыльной стороной ладони в лоб Рэмона Ррая. Тот запрокинулся назад, и голова его бессильно поникла на тонкой шее. Нет, Рэмон еще успел услышать затихающий вдали шум людского моря, а потом скрипучий голос, раздвинув его волны, выложил:

– За такое нужно, самое малое, – ссылать на планету Керр навечно!

Но Рэмон Ррай уже не видел и не слышал, как монахи-Аколиты окружили неподвижно сидящего на земляной насыпи князя Гьелловера, как выкликал Предстоятель Астаэр странное, мало кем понятое слово. И оно, облетая поляну и путаясь в ветвях молодых деревьев, словно возвращалось в уста главы здешнего Храма. Снова и снова разносилось, взлетало тревожно и яростно и опять припадало к земле, как тяжелое заклинание: – Асахи! Асахи!..

Глава 3

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПСА

Гендаль Эрккин вернулся из мест очень отдаленных (с грязной рудничной планетки в созвездии Пса, тьфу!) ранним лимонно-желтым утром. Гендаль то и дело задирал голову, видел небо и чувствовал, что может вот-вот заплакать, но слезы упорно не наворачивались… Его широкое лицо перекосилось сразу же, когда он увидел жену. Изъеденная кислотой правая щека дернулась. Нет, не от чувств. В глубоко посаженных глазах цвета черного винограда всплыло тусклое раздражение, когда он услышал скрипучий голос своей старухи. Та ничуть не была обрадована. Чего ей радоваться, в самом деле? Она давно убедила себя, что Гендаля сожрали свирепые рудничные псы-тиерпулы, либо он умер от надрыва внутренностей, а может, пытался бежать и канул без остатка, растворился в кислотных дождях планеты Керр. Старуха выставила нижнюю губу со следами трех проколов о просрочке выплат и выговорила:

– Явился! Наверно, и пяти инфоциклов не завалялось… А нам… мне – плати!.. За регистрацию, за надстройку антигравов… И чего это тебя так разнесло, – хорошо кормили?

Она даже не пыталась скрывать своего недовольства. Более того, она продолжала развивать свою пропитанную желчью мысль, показавшуюся удачной:

– Поди, жрал так, что трещало за ушами? Там, говорят, псов сторожевых кормят на убой? Ты, может быть, был там на положении пса, нет? Ты ведь у нас вообще собак любишь, еще на Гвелльхаре по загривку трепал, ласкал? Даром, что я от тебя такой ласки даже близко не видела. Чуть что: убью, пришибу, сброшу вниз, да чтобы прямо на наконечники Священной ограды Братьев попала… чтобы всю насквозь проткнуло!

– Тише ты, дура! – сказал Гендаль Эрккин сквозь зубы, но беззлобно. Скорее устало.

– Я же говорила!.. – всплеснула та руками, одна короче другой. Но Гендаль уже повернулся к ней левым ухом, тем, в котором еще тридцать лет назад, на первой отлучке, лопнула барабанная перепонка. Тогда был взрыв в шахте, прорвавшиеся раскаленные газы живьем запекли в жаркое пять сотен рабочих, а Гендаль отделался вот этой лопнувшей перепонкой. Зато на всю жизнь получил отвращение к жареному и печеному мясу. В глазах нет-нет да вспыхивали короткие видения той преисподней: угольно-черные клубы, огненный провал шахты, глухо ворчит, ворочается дальний грохот, словно в ненасытном брюхе чудовищного великана. В ноздрях невыносимый запах горелого мяса. Сумасшествие. Голодные рудокопы вытаскивают из забоя горячие, еще дымящиеся тела своих недавних товарищей по несчастью, один из них не выдерживает и впивается зубами в плечо покойника… Мясо ароматное, сочное, хорошо прожаренное – чудовищный кулинар ТАМ, в сердце горы, знал, как следует готовить человечину. И вскоре все пространство громадного грузового лифта, поднимающего партию живых и мертвых на поверхность, огласилось жадным чавканьем, хрустом и треском ломающихся костей и суставов – живые поедали мертвых. Гендаль тоже в этом участвовал. Это был последний раз, когда он позволил себе прикоснуться к мясному. Проклятая, проклятая планета Керр из дальнего созвездия Пса!

Эрккин окинул взглядом свой дом. Собственно, он сориентировался бы тут и с закрытыми глазами, потому что все знакомо до тонкости и не изменилось за те очередные десять лет, которые он отсутствовал. Те же три комнаты, две из которых безнадежно завалены хламом, а третья только потому и относительно чиста, что в ней старуха принуждена была готовить пищу и задавать промежуточные настройки дома, а это не терпит грязи и суеты. Гендаль Эрккин глухо бухнул локтем в переборку из грубого синтоколла. С потолка что-то посыпа лось, послышался короткий сдавленный вой датчика: это сработал бытовой уравнитель антигравов, сплошь покрытый пылью и затянутый толстой паутиной. «Откуда тут у нее пауки?! – раздраженно подумал Эрккин… – Ладно бы еще летучие мыши, бурриты [15] или иная крылатая нечисть, но с каких пор пауки научились забираться в Плывущие города? Хотя от неряхи жены всего можно ожидать, поди снова покупала контрабандные товары с родного Гвелльхара».

Эрккин махнул рукой и сел на грубый топчан, обитый материей. Он неспешно высморкался на свои колени и растер ладонью. Старуха смотрела на него выжидающе. Наверно, у возвращенца было такое выражение лица, что она предпочла немного придержать свой болтливый язык и выяснить, с чем же явился домой Гендаль. Он сидел, низко опустив голову и закинув руки с переплетенными короткими пальцами на затылке. Была видна его красная шея – мощная и короткая; бугристые мышцы обтягивала пористая кожа того оттенка, который можно приобрести только в подземных выработках Керра, – карьеры там освещаются особыми световыми пучками, из которых начисто исключена ультрафиолетовая часть спектра и интенсифицированы инфракрасные, тепловые лучи.

– Значит, вот что, – наконец сказал Гендаль, не поднимая головы, – ты не бойся, я не надолго. Я вижу, ты не очень-то мне рада. Но и на том спасибо, что дверь открыла. Я сам знаю, что мне тут не место, в этом вылизанном городе. Да и привык я к земле, не могу, как надувной шарик, болтаться где-то в небе только из-за того, что у этих аррантов на поверхности могут жить и работать только ихние храмовники. А остальные могут на земле, в лесу там или в рощице, у реки… только отдыхать, да и то если оформить разрешение. Здешним, может, это и нравится, а вот только я больше тут жить не буду, да. И на гравиплатформы работать не пойду.

– Вернешься домой? – спросила жена. – На Гвелльхар?

– И поскорее. Да, наверно, так. Первым же рейсом.

– А зачем же сюда явился?

– Так брали-то меня «синие» [16] здесь, в Галиматтео, и теперь обязаны… по закону… сюда же и вернуть. Хотя я просил, чтобы меня забросили прямо на Гвелльхар. Ведь они делали там остановку, чтоб выгрузить других освободившихся, – тех, что были осуждены судом Нижних Земель.

– Не согласились?

– Сама видишь…

– Вижу, – вздохнула старуха. – Конечно, я тебя вижу. Ты первый, кого вижу вот уже в течение десяти дней.

– А что такое? – поднял голову Гендаль. – Тебе снова отключили…

– Ну да, отключили, – сказала та, указывая пальцем на тусклую полусферу, обращенную срезом вверх. Поверхность среза с еле заметным выпуклым бугорком посередине уже начала покрываться пылью. «Значит, этим прибором связи не пользовались вот уже несколько дней, – подумал Эрккин. – В противном случае всю пыль мгновенно уничтожило бы, смело без помощи щетки. Размазало бы на атомы».

– Единственная радость – поговорить с родными из Нижних Земель, из нашего Холльдара, с родными, – продолжала пожилая женщина, уже откровенно давя на жалость. Она, эта старая Гамила, знала своего мужа: тот был груб, суров, порой мог быть жестоким, но у него было доброе сердце. И еще он не выносил женских слез. Совершенно. Вот и сейчас дернул изувеченной щекой, потер грубой ладонью лоб и буркнул: