Душеприказчик - Краснов Антон. Страница 60

– Ты чего? – спросил его товарищ Клепиков.

– Да… есть тут одна мысль. Ладно. Пойду прогуляюсь.

И чиновник из центра, приближенный самого Антона Иваныча Лапшина (он же – Антонен Ы Лакхк), вышел из банкетного зала. Гладя подбородок, он смотрел в широкую спину Эрккина, поднимающегося по лестнице. Рэмон Ррай беспомощно висел на его плече, руки болтаются плетьми, а голова тычется между мощными лопатками гвелля. Комаров сжал пальцы на подбородке, словно желая его раздавить, и проговорил задумчиво:

– А что, если все это уловка? Уловка, чтобы… И если это – он? Мало соответствует, конечно, но арранты – совсем другой народ, у них совсем другие хитрости… Н-да! Задача! Прослежу, пожалуй…

Глава 12

БРЕТТ-ЭМИССАР ВЫСШЕГО НАДЗОРА

Комаров вошел в медпункт. Рэмон Ррай лежал на кушетке, и над ним хлопотали сразу трое: Табачников, Гендаль Эрккин (функции последнего сводились к тому, что он держал Рэмона за ноги, потому как их сводила судорога), а также маленький толстяк-медбрат в не очень чистом халате и с фонендоскопом, болтающимся на шее. Он суетился и норовил заглянуть Рэмону в рот. Пиджак Рэмона висел на стуле прямо у двери. Комаров, на которого не обратили внимания, взглянул на пиджак (не так давно принадлежавший Рэмону Класусу) и быстро прошелся по карманам. В свое время – в юности – он был щипачом, проще говоря, вором-карманником, так что техника этого дела ему была известна превосходно. Остается только гадать, какими такими диковинными тропами юный вор сумел добраться до кресла чиновника высокого ранга при губернаторе Лапшине. Хотя, зная земных чиновников, – неудивительно.

Талант не пропьешь. В два счета Комаров обшарил пиджак и двумя пальцами потянул к себе что-то плоское, холодное и гладкое на ощупь. Металлическое. Товарищ Комаров сглотнул. Кажется, ему уже приходилось держать в руках подобные веши. Он переложил предмет в ладонь и украдкой, косясь в сторону болезного Ррая и его опекунов, – разжал пальцы. На ладони лежал прибор, известный каждому, кто когда-либо общался с эмиссарами Высшего Надзора, командируемыми на Избавленные территории. Это был личный идентификационный знак бретт-эмиссара: личная связь, удостоверение и памятная машина – три в одном. По непонятному стечению обстоятельств Рэмон Ррай до сих пор не обнаружил эту штуку и не знал, кем был так глупо, по-дурацки загубленный им человек. Комаров качнул головой, пробормотал короткое ругательство и вернул знак на место, в карман пиджака. Очень вовремя, потому что Рэмон Ррай очнулся и даже попытался приподняться на кушетке. Его взгляд был устремлен прямо на Комарова, Приезжий чиновник из центра вежливо справился:

– Как ваше самочувствие? Ваше здоровье как, я спрашиваю?

– Да, боюсь… оно мне больше не понадобится, здоровье, – пробормотал аррант.

Эрккин скептически хмыкнул и отпарировал:

– Да что ты себя допрежь времени хоронишь, Рэм? Если ты про здешних гуляк, то с ними и по-хорошему, может, разберемся. Эге. Ох и опасную же штуку тебе в руку вогнали, а, Рэм? Ты уж прежде чем не разберешься, что она еще может, лучше не пробуй. Не лезь, куда не надо.

– Да, искусственная гормональная стимуляция – вещь опасная, – согласился Олег Павлович Табачников. – Когда я был на Аррантидо, там оптимизацией своих психомоторных данных занимались только специально натренированные люди. А не так, как вот ваш – с бухты-барахты. Конечно, это Груздев виноват и те, остальные… Но все же…

– Я тоже думаю, – громким, отчетливым голосом сказал товарищ Комаров, – что пора прекратить это безобразие. Более того, я нахожу возможным прекратить его немедленно и собственным распоряжением. Не думаю, что товарищ Клепиков будет против моей инициативы. Что же касается возмутительного вымогательства денег, которому вы подверглись со стороны директора этой гостиницы товарища Барановского, то, вне всякого сомнения, Барановский будет приглашен в соответствующие органы, а также на него наложат взыскание с занесением в личное дело.

Все помолчали. Комаров молчал внушительно, распрямив спину и круглые аккуратные плечи. Эрккин и Рэмон Ррай молчали просто потому, что сказать было нечего – слишком неожиданно и не в тон прозвучали эти слова, и лишь медбрат с фонендоскопом на шее молчал ошеломленно, пальцем накручивал халат и тер лоб. Он был уже в курсе всех неприятностей аррантских гостей и теперь совершенно искренне удивлялся неожиданному повороту событий, которые его совершенно не касались. Он-то первым и нарушил молчание:

– А че это?..

– В вашем отношении допущены возмутительные перегибы, – напоследок сказал Комаров и сделал шаг к двери. – Вы в каком номере остановились? (Еще один шаг.) В пятом? Я к вам чуть попозже подойду. (Третий шаг.) У меня к вам есть разговор. И будьте спокойны, уважаемый… э-э-э… Рэмон. По отчеству же у вас называть не принято, у вас вообще другая система имен, чем у нас?

– Другая, другая, – сказал Табачников, – если этот вопрос кого-либо интересует более подробно, то об этом можно прочесть в моей брошюре, датированной [42]…

– Да, да, – сказал Комаров и, все так же пятясь задом, ретировался. В коридоре он ударил себя кулаком по лбу, а через минуту вошел в банкетный зал и молча схватил Барановского за грудки. Никто не обратил на это внимания: после подвешенного к люстре лейтенанта милиции и метания столовых приборов и их содержимого в Рэмона Ррая эта выходка смотрелась так себе. Блекло. Комаров вытащил Барановского в коридор и зашипел:

– Ты что же это, сука?! Ты что же, смерти моей хочешь, скотина? Хочешь, чтобы всех нас прищучили? Смотри! Я тебе такое устрою! Где… где у тебя тут телефон, сволочь?!

Барановский не понял наезда. Его подвижная физиономия вытянулась, а когда товарищ Комаров еще и врезал ему ладонью по затылку раз и другой, – заверещал, выгибая длинную гуттаперчевую спину:

– За что, товарищ Комаров? Я же… если вы про ученого, про Табачникова, так я к нему со всем почтением, живет вот в моей гостинице бесплатно, жрет… кушает хорошо, то есть… никаких… никаких претензий!

– Значит, никаких?! – заревел Комаров.

– Н-нет. Никаких. Да. Вы уж… вы будьте уверены! – бормотал Барановский.

– А вот этот молодой аррант, который сейчас был в банкетном зале? Он – тоже – хорошо – живет?

– Да он… его… он, между прочим, мне кучу денег должен. Я к нему со всей душой… а он ко мне со всей жопой… как говорится…

Товарищ Комаров даже остановился.

– Та-а-ак, – зловеще протянул он. – Вот как ты аттестуешь аррантского гостя! А известно ли тебе, скотина такая, что аррантская нация руководящая и направляющая, а? Известно, что ОАЗИСы являются квинтэссенцией нашей цивилизации, что арранты должны… должны… соответствующее…

Товарищ Комаров запыхтел от бешенства, и его голос пресекся. Он молча поволок за собой Барановского в направлении ближайшего телефона и уже через минуту звонил в центр. В администрацию губернатора Антонена Ы Лакхка. В его личный кабинет.

Между тем Рэмон Ррай пришел в себя, не без помощи Гендаля Эрккина оделся и отправился обратно в свой номер. Он был очень мрачен и бледен. Непонятные слова товарища Комарова практически не отложились в памяти, а вот перспектива скорейшей отдачи денег, которых не было, вырисовывалась все отчетливей и мрачнее. Он закинул ноги на каретку кровати и тупо смотрел на трещину в потолке. Пес расположился прями на полу, у стены. Так ему было привычнее. На планете Керр не пользуются табуретами, кроватями, столами и стульями…

– Я вот кое-чего не понимаю, – сказал он.

– Ты о лейгумме, что ли? – откликнулся Рэмон Ррай. – Так я… так я сам и половины его функций не знаю, хотя он у меня уже несколько лет имплантирован.

– Не, я не о лейгумме, – сказал Гендаль Эрккин. – Эге. Не о нем. Мне он как-то… не очень меня это заботит, словом. Я другого вот понять не могу. А именно – чего этот тип, который приперся в медицинский отсек, так принялся перед тобой расшаркиваться. Нет, понять можно: тут глушь, ты – аррант, у тебя эта штуковина, которую они «всезнайкой» называют. Но видь они и раньше это все знали, да. А тут вдруг…