Семь отмычек Всевластия - Краснов Антон. Страница 10

Женя сказал первое, что пришло ему на ум:

– Значит, вы прибыли сюда, чтобы снова установить свою власть над нашим миром?

– Так это и есть.

– Простите… а каким образом вы собираетесь это сделать?

Теперь замолчали гости. Перестали жевать. Все, за исключением рыхлого толстяка Поджо, который, по всей видимости, мало интересовался наполеоновскими планами установления мирового господства, а заботился все больше о своем желудке.

Первым заговорил одноглазый Вотан – глухо, гнусавым надорванным голосом, каким обычно озвучивают третьесортные американские фильмы ужасов:

– То есть как это, человек?… Ты хочешь сказать, что твои собратья посмеют сопротивляться нам… тем, кто были богами вашего мира?

– Вот именно что БЫЛИ, уважаемый, – терпеливо проговорил Афанасьев. – А за то время, что вы отсутствовали, здесь произошли большие изменения. Я бы даже сказал, очень большие изменения.

– Разве у вас больше не верят в богов? – звучным контральто презрительно проговорила Галлена.

– Почему не верят? Верят. Верят! Только у нас преимущественно… это… монотеизм.

– Непонятно мне это слово, – надменно произнес Альдаир и съел сникерс. Нет надобности еще раз говорить, что дионы не привыкли отделять содержимое от содержащего, так что сожрал вместе с упаковкой.

– Монотеизм – это такой религиозный строй, при котором верят не в нескольких богов, то есть в пантеон, а лишь в одного, – начал объяснять странным гостям Женя. – Вот, например, мусульмане верят в Аллаха, буддисты, стало быть, в Будду, христиане – в Иисуса Христа, иудеи – в Иегову, и так далее…

– А разве в Зевса больше никто не верит? – спросила Галлена. – Или в Одина? В Тора?

– Древнегреческие и скандинавские боги давно уже отошли в прошлое и… и наличествуют только в справочниках по мифологии… – академично начал было Афанасьев, забыв, что перед ним сидит живой скандинавский бог, да еще самый главный. – И тут же был заглушён рыком этого самого бога:

– Вот мы и пришли, чтобы напомнить о себе! И мы докажем, что все эти ваши моно…теисты просто забыли, кто должен ими повелевать!!!

Раскатам его голоса позавидовала бы любая фирма, выпускающая автосигнализацию. Афанасьев понял, что развеивать архаистические религиозные воззрения старого Вотана – это все равно что убеждать Гитлера организовать фонд помощи жертвам Холокоста. Тогда он решил не вызывать гнева пришельцев и хитроумно зашел с другой стороны:

– Возможно, что вы и правы, уважаемый Один, и я бы всеми своими силами, насколько могу, поспособствовал бы тому, чтобы вам был оказан достойный прием… но все-таки позвольте спросить: каким образом вы хотели бы объявить о том, что вернулись и отныне будете править?

– Пошлю вещую птицу – ворона! – гаркнул одноглазый старик. – Пусть упредит всех, что мы вновь явились в мир!!

Эта реплика старого аса не встретила понимания даже у его соотечественников: Альдаир пожал плечами, а Эллер, заслышав очередное чудачество деда, так и вовсе покрутил пальцем у виска: дескать, заворачивай, Маруська, старикашка спятил…

«Судя по всему, они взяли не только лексикон, – отметил про себя Женя Афанасьев, – иначе откуда бы этому Эллеру знать, что этот чисто русский, по крайней мере человеческий, жест с кручением пальца у виска обозначает сдвиг по фазе?»

– А что хочешь посоветовать нам ты? – Альдаир недобро прищурился на Афанасьева. – Зрю я, ты самый мудрый из живущих в сем мире?

– Гм… самый мудрый… это, конечно, сильно сказано. Я хотел бы посоветовать вам не применять силовых методов. Ведь, насколько я понимаю, вы хотите утвердиться силой?

– А он и правда мудро говорит, – удивленно произнес Вотан. —Да… ведь так мы и мыслили. Кто ж его знает, что произошло с людьми за то время, пока я отсутствовал?

– А произошло многое, – сказал Женя. – Люди стали очень сильными. Быть может, не такими сильными, как вы, я бы даже сказал… совсем не такими, но их сила – не в мускулах.

– Вот это верно, – согласился Один. – И в мое время сила была не в мускулах. Иначе как мог бы победить я болотного волка Фенрира, взращенного в кошмарных подземельях Етунхейма? Чем же изменилась сила людей?

«Кажется, несмотря на то что мы говорим на одном и том же языке, понимания мы не найдем, – раздраженно подумал Афанасьев и покосился на уже сильно пьяного Коляна, который вынул мобильник и сделал несколько попыток попасть в кнопочки. – Не иначе как вызвонит свою бригаду в полном составе, и тогда тут такое начнется!»

– Погоди, Коля, – остановил Афанасьев, вырывая у Ковалева сотовый. Потом повернулся к Альдаиру – кажется, самому здравомыслящему из всей этой разношерстной шизофренической компании – и проговорил: – Видите эту штуку? Так вот, при помощи ее я могу сообщить о том, что вы появились, хоть на противоположную сторону планеты. Достаточно нажать несколько кнопочек. А затем…

– Затем п-при малейшей опасности сюда в-ввышлют… в-в-в… вертолеты, – перебил его Васягин, тоже, кажется, пьяный и к тому же немилосердно пялящийся на красивых дионок, – об… объявят план-перехват…лучше – шар-рахнут баллистическими ракетами, и никакие м-молоты М-мьельнир… не помогут!! Вы что, не вплели… как в-война в Ираке?..

Удивительно, откуда простой российский мент выудил информацию о молоте скандинавского бога Тора – молоте, которым его владелец имел обыкновение швыряться во всех, кто не вызывал у него симпатии! – но только нельзя сказать, что это знание пошло ему на пользу. Потому что Эллер, уже обожравшийся и теперь вяло цедящий водку прямо из горла —все с тем же видом, словно он попивает квасок или компот – услышал название боевой принадлежности своего отца.

Неизвестно, какая жидкость из числа содержащихся в организме шибанула ему в голову, но только он привстал и, выбросив вперед руку, словно распрямившуюся пружину, схватил Васягина за шкирку и легко выволок из-за стола:

– Что ты сказа-ал?

Сержант уныло болтался в могучей руке и пытался зажмуриться.

Афанасьев поспешил вмешаться:

– Он сказал, что с современными людьми этого мира, мира Земли, нужно действовать другими методами.

– Отпусти его, Эллер, он уже посинел, – брезгливо произнес Альдаир. – Это какими же… ме-то-да-ми?

– По-хорошему. Да, да, по-хорошему. И тогда они все сами поймут и захотят вам подчиняться.

– А в какого бога веришь ты, человек? – в упор спросил Альдаир.

Женя попытался иронично улыбнуться, но его губы просто-напросто разъехались в какую-то неудобоваримую резиновую гримасу, как холодец под толкушкой для картофеля.

– Я христианин, – сказал он. – Я верю в Иисуса. Не то чтобы я верю, что он смотрит на меня и искренне сопереживает, как может смотреть и сопереживать, скажем, вот он, – Афанасьев показал на съехавшего на пол Васягина, – но просто… ммм… человек так устроен, что должен верить в Бога. Это… гм… его естественная потребность.

Пример сопереживающего Васягина оказался неудачным: Альдаир посмотрел на мента откровенно брезгливо и изрек:

– Я не понимаю, как ты можешь ставить имя своего бога рядом с именем вот этого… полудохлого червя. Но мне понравились твои слова про то, что человек так устроен, что должен верить в бога. В какого же бога вы все реально верите? Только не называй мне этих… моно…теистов. Это суть имена. Лучше скажи мне: есть ли такой бог, в которого истинно верят все твои земляки? Если есть, скажи, в чем его сила и как вы его зовете?

Все это до рези в желудке напоминало осточертевшие религиозные диспуты на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, и Женя поморщился: он вспомнил, как за ответ на примерно такой же вопрос ему еще в университете влепил «трояк» придурочный преподаватель религиоведения.

Но тут, быть может, на кону стояло нечто существенно большее, чем какая-то там оценка. Этим психически неадекватным гражданам из неведомого мира могло прийти в голову все что угодно.

А на расправу они, по всей видимости, коротки.

Но ответ Женя, кажется, знал.

– Такой бог есть, – сообщил он. – В него верят все. В том числе и в этой стране, где вы сейчас… находитесь. Да и везде. Везде его сила огромна.