Семь отмычек Всевластия - Краснов Антон. Страница 8

Старик, растянувшийся на лавке с видом Карлсона, бормочущего о том, что он самый больной в мире человек, споро облапил бутылку, показавшуюся удивительно хрупкой и маленькой в этой огромной красной лапище. И, одним неуловимым движением челюстей отхватив горлышко и выплюнув то, что от него осталось (стеклянную труху!), на пол, вторично поднес изуродованную бутыль ко рту.

Водка, клокоча и завиваясь спиралями, полилась в глотку, а в голове охреневшего Афанасьева, точно так же клокоча и завиваясь спиралями, потекли обрывки мыслей: сборная алкоголиков и борцов-тяжеловесов сумасшедшего дома… белая горячка… чего это нам сегодня подсунули на правах водки «Кристалл»?

Старик выхлестал бутылку за считаные секунды, а потом приподнялся с лавки и, протянув длиннейшую клешневатую руку, схватил вторую бутылку и отправил ее вслед за первой. С непринужденностью и одновременно жадностью, с которыми обычно утоляют жажду в пору июльской жары каким-нибудь невинным квасом.

После того как все рекорды алкоголизма пали – даже в глазах сержанта Васягина, в свое время работавшего в медвытрезвителе и повидавшего просто-таки титанов и гигантов, Рембрандтов и Гоголей пьянки, – старик в шляпе изменил свое положение на лавке, а потом и вовсе сел.

Его пергаментное лицо, испещренное глубокими морщинами, на глазах разгладилось, просветлело и приобрело осмысленный вид. Он расправил плечи, и Афанасьев с удивлением увидел, что тот, кто еще недавно казался немощным и обессиленным, в плечах не уступает белокурому гиганту, смотревшему на преображение своего «отца» со смутной тревогой, впрочем быстро переплавившейся в сдержанную радость.

– Благодарю, – гулко пророкотал старик. На полке подпрыгнула посуда. – Справился я с немощью своей недостойной. Пора и о деле подумать. Кто хозяин сего дома?

Вася Васягин открыл было рот, но за мента, могущего ляпнуть не в тему, ответил Женя Афанасьев:

– А хозяина дома ваш этот… рыжий, здоровенный, который с бородой… уволок куда-то.

– Эллер?

– Не знаю, как его зовут, но то, что он пошел показывать Коляну какого-то козла, так это исторический факт, – ответил Афанасьев.

Он уже смирился с тем, что его взгляд на жизнь стал клинически неадекватен. Быть может, все эти атлеты в рубищах с диковинным архаизированным выговором, все их козлы и вороны, а также невесть откуда прорисовавшаяся на горизонте матерая зима – все это лишь плод его больного воображения? И нужно вести себя спокойно и принять шизофренические фокусы и заморочки сознания как… следствие нездорового образа жизни, что ли.

Хотя, конечно, он понимал, что все это наяву. Несмотря на то что… ну, этого просто не могло быть!

– С козлом ушли, – повторил Женя.

Услышав о рыжебородом и его козле, белокурый Альдаир громоподобно захохотал. Старик в шляпе посмотрел на него неодобрительно, а потом снова повернулся к Жене Афанасьеву и отрывисто бросил – как рубанул тяжеленным топором:

– Я вижу, что ты мог бы послужить нам. Ты уже сделал первый шаг к тому, чтобы стать ближе к ступеням престола. Продолжи начатое тобой, человек. Ты расскажешь нам о том, как изменился твой мир за эти двадцать пять лет, как я его оставил.

Афанасьев пожал плечами и пробормотал:

– А что могло произойти за двадцать пять лет? Господи… ну перестройка, компьютеры там да и… Президента мы нового выбрали. Ну, евро ввели в Европе. В Ираке была заварушка, Штаты наглеют.

– Кто такие эти Штаты и как посмели?

– Да вы что… С Луны свалились, что ли? – отозвался Афанасьев, взявшись пальцами за виски и зажмурившись.

Ответом ему был неожиданно добродушный смешок:

– Не с Луны. С Аль Дионны, человек. Из мира двойной звезды, лиловой и алой. Слыхал?

Васягин, который при последних словах старика хлебнул водки и закашлялся, с усилием прохрипел:

– Что за… нарушение паспортного режима? Аль Дионна… Ближний Восток, что ли? Бен… будь он неладен!..

Афанасьев засмеялся так, как смеялся при нем самом его сосед Иван Филиппыч по прозвищу Громозека, которого забрали в психиатрическую клинику после особо интенсивного приступа белой горячки:

– Ничего себе ближний, Вася…

– Двадцать пять лет в пересчете на НАШЕ летосчисление не был я здесь, о черви! – изрек старик сурово. – На ваше время это будет четыре тысячи… больше четырех тысяч лет, почти пять тысяч лет с того мгновения, когда сын мой Хеймдалль возвестил о наступлении Рагнарека…

– Рагна… грека… г-а-авно в реку… чего? – пробормотал Васягин, подозревая, что старик сказал что-то явно неприличное и предусмотренное административным кодексом в статье о нарушении общественного порядка.

Афанасьев же посмотрел сначала на старика в плаще, потом на громадного ворона, усевшегося тому на плечо и буравившего журналиста взглядом почти что человеческих глаз, и только потом ответил Васягину:

– Рагнарек, Вася. Гибель богов.

Глава вторая

КОНЦЕССИЯ ЛЮДИ – БОГИ НАЧИНАЕТ ФУНКЦИОНИРОВАТЬ

Старый Вотан быстро приходил в себя.

Литр выпитой – и, судя по всему, натощак – отличной русской водки неожиданно и для Альдаира, и для Эллера, наконец-то вернувшегося в баню вместе с окончательно охреневшим от всего происходящего Коляном, подействовал на старого диона благотворно.

Он крякнул и, привстав с лавки, посмотрел в окошко, где вызванная им искусственная непогода начала терять свою силу и разрушаться, как карточный домик. Выпавший на зеленую траву снег быстро таял, снежные хлопья, еще недавно насыщавшие пронизанный упругими порывами ветра морозный воздух, исчезли. Да и сам ветер улегся.

– Мне кажется, что такое уже было, – пробормотал Вотан, – но вот только когда…

– Это называется дежа вю, – сказал Афанасьев, – ощущение уже когда-то пережитого. Психологический эффект, вытекающий из обусловленности психофизических процессов…

Он осекся, вспомнив, с каким «светочами» имеет дело. Впрочем, на него воззрились, кажется, благосклонно. Единственный глаз Вотана поблескивал, как бутылочное стекло.

– Диковинны слова твои, – произнес старый невежда, – видно, большой учености ты человек.

Он хотел сказать еще что-то, но в этот момент в предбанник ввалился ненадолго отлучавшийся зачем-то рыжебородый Эллер и заорал:

– Тангриснир подавился! Оторвал трубу от тележки вот этого лысого, – он показал на Коляна, – а теперь лежит и пузыри пускает.

Колян похолодел: «труба» от «тележки» могла означать только одно: дорогостоящая деталь от его джипа. Да в нем, кроме дорогостоящих, других деталей и не было вовсе… Неужели проклятая тварь сожрала выхлопную трубу? А может, неграмотный детина с рыжей бородой имеет в виду бампер? Он для него тоже труба. Хотя теперь всему джипу – труба… Проглотил!!

– Переварит, – нехотя выговорил одноглазый, – он, помнится, еще и не такое жрал. Помню, Эллер, как-то раз отец твой Тор рыбачил с великаном Скрюмиром, так тот сапог потерял. Так и не нашли. А потом оказалось, что Тангриснир его, этот сапог, и проглотил. А уж сапог Скрюмира – это не какая-то там железка! Хотя… э-эх, – махнул он огромной клешневатой кистью, – все это было давно и неправда.

«Кажется, начинает говорить по-человечески, – подумал Женя Афанасьев. – А то такую ахинею загибал…»

– Вот что, – сказал Альдаир, – притомились мы в пути. Не мешало бы нам отведать чего-нибудь съестного… а?

И он выразительно посмотрел на бледного Коляна, который переминался с ноги на ногу, во все извилины думая о несчастной судьбе новенького джипа.

Поднять глаза на белокурого гостя, невесть откуда взявшегося, Ковалев больше не осмелился… Так он не пугался ни разу за всю свою жизнь. Даже в детском саду.

Приступили к обеду. За столом в просторной гостиной Ковалевского дома расселись семь мужчин и две женщины: российская диаспора в составе Коляна Ковалева, Жени Афанасьева и сержанта Васягина и незваные гости – Альдаир, Вотан, Эллер, румянощекий толстяк Поджо и две гостьи, Галлена и Анни. Оказывается, и такими деликатными особами был укомплектован экипаж проклятой космической кастрюли.