( Не) чужой ребёнок (СИ) - Морейно Аля. Страница 23

Забавно видеть, как его лицо вытягивается от удивления. А что он думал? Что я – овца, которая тут же явится к нему с повинной? Ага, и верёвку на шею себе накинет… Нет-нет, я ещё пожить хочу.

- Лиза, ну что ты устраиваешь балаган? Я же пытаюсь решить проблему по-нормальному, – выдаёт устало.

Интересно, какой смысл он вкладывает в свои слова? “По-нормальному” – значит сдать меня полиции или вынудить написать заявление об уходе? Только очень уж всё это походит на банальный шантаж. А с шантажистом договариваться – себе дороже.

- По-нормальному – это в соответствии с законом, – меня несёт всё дальше. – А по закону у нас презумпция невиновности. Это означает, что раз у вас нет доказательств, то вы ничего не можете мне предъявить. Короче, не пойман – не вор. А чистосердечное признание я писать не намерена. Потому как сознаваться мне не в чем. Я ни в чём не виновата!

Опускаю руки, наконец-то выпрямляю спину. Ему меня не сломать!

- Лиза!

- Что, Павел Владимирович? – выдавливаю из себя ехидную улыбку.

На самом деле меня внутри по-прежнему потряхивает. Потому что знаю, что он прав. И эти кривляния могут вылезти мне боком – он только сильнее разозлится.

- Не паясничай. Замолчи на минуту и подумай! А если бы на моём месте оказался кто-то другой? Если Львовский или полиция? Если бы этот мужик тебя подставил, как Борисова? Ты вообще думаешь, что делаешь, и чем это может для тебя обернуться?

Звучит так, будто он обо мне заботится и вызвал для промывания мозгов из благих побуждений. Но я-то знаю, что он спит и видит, как бы избавиться от моего присутствия в его отделении. Сейчас он просто давится желчью от того, что не может меня прищучить. Впрочем, ничто не мешает ему завтра же поймать меня на горячем с каким-то другим пациентом. От последней мысли и без того не очень хорошее настроение стремительно летит вниз. Но я всё ещё не сдаюсь.

- Конечно, думаю. О том, что у меня маленький и не совсем здоровый ребёнок, которого нужно кормить и лечить…

Разгоняюсь выдать ему обличительную речь о том, что только непорядочный и подлый мужчина может бросить своего сына на произвол судьбы, а вдобавок иметь наглость наезжать на его мать. Но тут, как на зло, у заведующего звонит телефон.

- Ладно, иди. Потом ещё поговорим. И будь осторожнее!

Машет мне рукой, чтобы я покинула кабинет. Жаль, конечно, что высказаться снова не удалось. Но зато хоть отделалась лёгким испугом…

Выдыхаю…

Иду в ординаторскую, плюхаюсь на мягкий диван. Тому, кто его сюда поставил, надо выписать премию за удачное решение. Закрываю глаза и несколько минут медитирую.

В целом, всё не так уж плохо…

Запускаю на смартфоне электронную почту и обнаруживаю письмо от риелтора. В нём сообщается, что нашёлся покупатель, который интересуется именно фермой. Но он настаивает на снижении цены.

Открывается второе дыхание. Воспоминания о недавнем инциденте мигом выветриваются. Открываю расчёты предстоящих трат и прикидываю, могу ли согласиться на его условия.

Глава 16

Павел

Заведовать отделением оказывается очень непростой задачей. Особенно когда непрерывно ждёшь какой-то подставы. Ситуация с Борисовым приучила меня постоянно находиться в ожидании удара в спину. Чувствую, что не справляюсь и внутренне выгораю. Всё-таки я хирург, а не администратор. Да и обстановка в больнице оставляет желать лучшего.

Я могу лишь догадываться, как была организована тут работа при моей предшественнице. За неполные три месяца заведования я обнаружил достаточно нарушений. И получение врачами благодарности за работу – отнюдь не самое страшное.

Впрочем, качественную медицинскую помощь людям оказывали, плановые и экстренные операции выполняли, никаких жалоб или нареканий на недобросовестность врачей, насколько мне известно, не поступало.

Да, диктовать пациенту, сколько он должен заплатить за операцию или другую медицинскую услугу, – преступно. Но почему благодарность врачу при выписке после операции вдруг стала криминалом? Кто может, тот даст денег, кто не может – скажет “Спасибо”. Конечно, на Западе такое не принято, там лечение оплачивает страховка, и зарплаты у врачей намного выше, чем у нас в стране. Но везде – свои реалии, нужен адекватный компромисс.

Ещё эта ситуация с подставой. Не удивлюсь, если окажется, что комиссию натравила на нас напоследок Грымза. Как показала эта история, любой врач потенциально может оказаться под колпаком.

Взять, например, Лизу. Она такая беспечная, что однажды может пойматься и подставить себя. И как её оградить от этого? У неё славный малыш, и мне бы очень хотелось им помочь. Но нуждаются ли они в помощи и примут ли её от меня? Не представляю, как к ней подступиться. Лиза тут же выкатывает иголки и нападает, как загнанная в угол ежиха, словно я желаю ей зла!

Ещё одна проблема, мешающая нормальной работе отделения, – кадровый состав. Штат до конца не заполнен. Каждый врач вынужден брать дежурства сверх ставки. В какой-то степени это выгодно – в итоге персонал получает больше. Однако стоит кому-то заболеть, уйти в отпуск или по какой-то другой причине выпасть из обоймы, как наступает коллапс – заменить друг друга почти невозможно.

Иногда ситуация заворачивается так, что впору сюда переезжать с подушкой и одеялом и работать за всех подряд сутки напролёт. Но сколько так можно выстоять?

Просматриваю табель, подготовленный старшей медсестрой для передачи в бухгалтерию. Нужно снова идти к главврачу и настойчиво требовать заполнить хотя бы одну из двух пустующих ставок. Потому что комиссия по труду может заинтересоваться недопустимыми переработками сотрудников.

Заглядывает дежурный врач. Киваю ей и приглашаю войти.

- Присаживайтесь, Любовь Михайловна. Я вас слушаю.

Женщина порывисто входит в кабинет и протягивает лист бумаги, игнорируя предложенный стул. Пробегаю по заявлению глазами.

- Вы хотите… в отпуск? С седьмого? Но ведь по плану у вас… – открываю файл, чтобы найти график отпусков, – только через два месяца.

Я никак не могу её сейчас отпустить. Да мы и так едва латаем имеющиеся дыры!

- Павел Владимирович, путёвка подвернулась горячая. Цена – огонь, полную стоимость мне никак не потянуть. Знаете же наши зарплаты. А я так давно никуда не ездила! Да и не отдыхала толком ещё с войны.

- Я всё понимаю, но и вы поставьте себя на моё место. Гордеев – на больничном. И нужно смотреть правде в глаза: после инфаркта он вряд ли выйдет в ближайший месяц, а то и два или даже дольше. Загребнюк с понедельника – в плановом отпуске и, насколько я знаю, уехал из города. Как я вас отпущу? А работать кто будет?

- Так я ж всего на десять дней прошу. Пожарская, Лазаренко – надеюсь, как-то подстрахуют. Ну войдите в моё положение… Такой шанс раз в жизни выпадает.

Легко сказать! Разумом я понимаю, что по-человечески должен её отпустить: всю войну Любовь Михайловна отстояла в госпитале в операционной, её муж и единственный сын погибли на фронте. Не могу я ей отказать! Кому, если не ей, делать исключение?

Просматриваю график дежурств на ближайший месяц, прикидываю, реально ли организовать замены. Тяжко, но как-то выкрутимся.

- Вы меня под монастырь подводите. Прикажете поселиться в отделении и отдуваться за всех?

Нехотя подписываю заявление. Любовь Михайловна расплывается в улыбке, благодарит и торопится уйти.

А я кручу злополучный график, ставлю стрелки, кого куда можно переместить, и ругаюсь.

Нужно учиться быть твёрже. Заведующий должен уметь отказывать. Человеческий фактор, конечно, важен. Но я, в первую очередь, должен заботиться о работе отделения. И если входить в положение каждого, если учитывать все былые заслуги, то ничего хорошего из этого не получится… Работать мы должны здесь и сейчас.

С огромным трудом перекраиваю и составляю новый график. Не всё получается, приходится обратиться за помощью к Миле, которая оптимизирует мои передвижки так, чтобы люди имели возможность хоть немного отдыхать между дежурствами.