Предатель. Вернуть любимую (СИ) - Дали Мила. Страница 6

Тяжело сглатываю образовавшийся в горле ком.

— Значит, грош цена такому мужчине.

— Ах, ты сейчас рассуждаешь со своей колокольни. Но мышление мужчины и женщины устроено по-разному. У них не те мысли и эмоции. Ждать, что успешный взрослый мужчина, занимающийся серьезным бизнесом и владеющий огромным состоянием, упадет тебе в ноги… глупо. И по-детски наивно. Извини, что я тебе это говорю, но такова реальность, — снова вздохнув, она отворачивается к окну и хмурится, — Ой… кто-то еще подъехал…

— Кто? — отмираю я.

— Не понимаю. Сама посмотри.

Придерживаясь за стол, тяжело встаю — ноги не слушаются. А ведь завтра нужно как-то идти на учебу. Не представляю, как смогу вникать в темы после случившегося.

Выглянув в окно, я вижу остановившийся рядом с «Майбахом» большой автомобиль темно-болотного цвета. Мирон и водитель второго авто почти одновременно выходят из машин.

Человек, разговаривающий с Суворовым, одет в форму, и на его спине отчетливо можно прочитать «МЧС». Этот мужчина открывает багажник.

— Что он достает? — прищуриваюсь я.

— Ох, ёп твою мать! — верещит Арина, навалившись на подоконник. — Болгарку вроде бы! Они дверь нам спиливать собрались?! Меня Слава прибьет, а потом и хозяйка квартиры! — ошарашенно оборачивается ко мне. — Ритка, делай что угодно, но останови их!

Я открываю оконную створку.

— Мирон, прекрати немедленно!

Он поднимает голову. Смотрит на меня так решительно и хладнокровно, что по спине прокатывается морозный ветер. Суворов ничего не отвечает, лишь качает головой.

Вскоре мужчины скрываются в подъезде. А через минуту раздается снова предупредительный стук.

Испуганная подруга хватает ртом воздух, пытаясь мне что-то сказать на панике, но слов не находит, говорит бессвязными междометиями.

Стиснув зубы, я все-таки отпираю дверь.

Глава 6

Вот он. Стоит. В темных джинсах, серой футболке, подчеркивающей его великолепный натренированный торс, и в расстегнутой черной кожаной куртке.

Величественно расправил плечи и горделиво смотрит на меня с высоты своего роста, будто делает огромное одолжение. Будто это я ломилась в его квартиру.

Он снова выглядит опрятным и пахнет свежим морским ароматом. По нему и не скажешь, что еще сутки назад Суворов приполз в особняк едва ли не на бровях.

Лишь его янтарные глаза еще красные из-за прожилок лопнувших сосудов, и легкая бледность кожи выдают недавнее пьяное веселье, затянувшееся на всю ночь. Да, Суворов прекрасно оторвался, я же пережила кошмар.

— Впустишь? — он первым прерывает застывшее между нами молчание.

Сильнее сжимаю дверную ручку, словно она сейчас единственная опора, которая меня держит, и растерянно оборачиваюсь к Арине.

— Проходите, Мирон Олегович, — кивает она, — я покурить выйду. — И прямо в домашних тапочках, вильнув в сторону от Суворова, обращается к мужчине с напугавшей нас болгаркой в руках: — Угостите даму сигареткой?

Вообще-то моя подруга не курит. Только нюхает иногда свои благовония ванильные или цитрусовые. Покурить — это был повод, чтобы освободить квартиру.

— Значит, здесь ты теперь живешь? — Мирон бегло осматривает крохотную прихожую и заостряет внимание на отклеившихся обоях. — Мило.

— Мне тут очень нравится, — не кривя душой, отвечаю.

А затем иду в кухню, не считая нужным изображать гостеприимную хозяйку. Сажусь за стол, прячу взмокшие от волнения ладошки в рукавах кофты, натягивая их.

Чай или кофе не предлагаю. Перебьется. Если бы причина нашей ссоры была не такая мерзкая, я бы тут уже пчелой кружилась возле Суворова, наверное, даже смогла бы сварить кашу из топора, чтобы угостить дорогого сердцу мужчину.

Он мельком осматривает и кухню.

Тяжело выдохнув, подходит к столу и, как-то саркастически ухмыльнувшись, опускает взгляд на свободную табуретку. Самую простую, на тонких железных ножках и маленькой сидушкой из искусственной кожи, усеянной мелкими дырочками от кошачьих когтей — вероятно, оставшихся после прежних арендаторов. У Арины животных нет.

— Не сломается, если я сяду? — Мирон теперь смотрит на меня, прищурившись как будто в усмешке.

— Нет… — цежу я раздраженно. Он не столько меня бесит, сколько я боюсь уединения с ним. — Говори быстрее, я тороплюсь, — ёжусь.

— С каких пор ты стала такой занятой? — Он все-таки садится за стол напротив меня, беззастенчиво, сказала бы даже — по-хозяйски облокотившись на него.

— Ближе к сути. Пожалуйста.

— Ладно, — с легкостью соглашается он. — Я оценил твой эпистолярный талант, — достает из кармана куртки мое кольцо и со стуком кладет его на стол, — а теперь мы возвращаемся домой.

— Нет, — мотаю головой и скрещиваю руки на груди. — Ты провел ночь с другой женщиной.

Суворов снова тяжело выдыхает.

— Да, я был неправ. — Его тон совсем непохож на тон провинившегося человека. Он твердый, грубоватый, с нотками стали. — Я очень раскаиваюсь. Больше такого не повторится.

Мирон снова опускает руку в карман и достает бархатную коробочку. Открывает ее, показывая дивные серьги из белого золота в виде цветков, инкрустированных россыпью сияющих бриллиантов. Кончиками пальцев пододвигает коробочку ближе.

— Рита, я сожалею.

Не сдерживаюсь от нервного смешка.

— Да что ты? А по тебе и не скажешь!

— Поверь мне. Со временем все забудется. Будем жить как раньше.

— Никогда! — подскакиваю с табурета так резко, что Суворов, на рефлексах дернувшись, поднимает на меня изумленный взгляд.

— Каждый имеется право на ошибку! — теперь он злится. — Не разрушай наши отношения.

— Отношения? А у нас они вообще были, Мирон? — В глазах предательски застывают слезы. — Я думала, что да. И мне даже казалось, что у нас они нормальные, ведь я не знала, как мужчина может относиться к действительно любимой женщине. Мне хватило суток, чтобы это увидеть на примере Арины и Славы. То, с какой нежностью он нее смотрит…

— А я? — усмехается Суворов.

— Ты раздевал меня глазами. Смотрел как сексуальный объект.

— Чушь.

— Нет, — качаю головой. — Вчера, пока ты отсыпался после загула, Слава был рядом со своей любимой, массировал ей уставшие ножки и читал стихи, которые сам, между прочим, ей сочинил. А еще они тоже помолвлены, разговаривали о свадьбе. Где отмечать, как улучшить условия, когда появятся детки. Как их назовут. Слава это обсуждает, потому что искренне хочет. Ему не все равно.

— Не идеализируй бездельника.

— Бездельника?! — ахаю. — Аринка рассказывала, что он провожает ее на остановку по утрам, а вечером с учебы встречает. Слава на равных помогает ей по хозяйству, приносит кофе в постель, наполняет ванну с лепестками роз и много еще каких романтических поступков для нее совершает.

— А хули ему еще делать, если он не может нанять домработницу и водителя для комфорта своей женщины? Я бы даже трахаться не начинал, — снова обводит взглядом кухню, — если бы знал, что место, куда я приведу женщину, будет таким.

— Деньги, деньги… — шиплю я. — У тебя на уме одни деньги и секс, — смахиваю покатившуюся слезинку. На что-то душевное Суворов не способен. — А знаешь в чем ваше главное различие? Слава — порядочный и верный. А ты предатель.

— Может быть, ему просто больше никто не дает? — приподнимает уголок губ и тоже встает из-за стола. — Всё, Рита, закончим эту бессмысленную перепалку. Я тебя понял, принял во внимание. Исправлюсь. А теперь собирай вещи. Подожду тебя на улице. Эта конура навеивает тоску.

— Да ничего ты не понял! Ты ослеплен самоуверенностью и высокомерием. Я к тебе не вернусь. Могу хоть сотню раз это повторить!

Бегу из кухни, но Мирон ловит меня возле двери. Крепко стискивает, насильно прижимает к себе. А мне от его близости тошно и снова мерещится, будто от Суворова разит чужими женскими духами.

— Я не смогу жить без тебя. Ты же это знаешь, — рычит мне в макушку, а затем целует.

Меня охватывает неконтролируемый жар, всю трясет. Невозможно принять, что сейчас он трогает меня, а еще вчера этими же руками ласкал Виталину.