Дневники няни - Маклохлин Эмма. Страница 26

Но несмотря на все страхи, я принимаюсь ворошить содержимое шкафов и отвечать на вопросы Джастин:

— Размер два… Эррера… Ив Сен-Лоран… Обувь — семь с половиной, Феррагамо, Шанель… Сумочки все от Гермеса, никаких внешних карманов, и она ненавидит «молнии»… Не знаю, может быть, жемчуг? Она любит жемчуг.

И так далее и тому подобное.

— Вы моя спасительница! — изливается Джастин. — Да, еще одно. Грейер занимается химией?

— Химией?

— Мистер N. велел купить ему набор для химических опытов и туфельки от Гуччи.

— Да ну?

Мы дружно смеемся.

— «Король-лев», — поясняю я. — Он обожает все, что имеет отношение к «Королю-льву», «Аладдину», «Винни-Пуху». Ему ведь всего четыре.

— Еще раз спасибо, Нэнни. Веселого Рождества!

Повесив трубку; я оглядываю гору кашемировых свитеров. Подумать только, для каждого выделены отдельная обертка и чистый ящичек! Целую стенку занимают туфли, в которые втиснуты атласные треугольнички. На вешалках-тремпелях висят ряды осенних, зимних и весенних костюмов, рассортированных слева направо по оттенкам, от светлых к темным. Я нерешительно выдвигаю ящичек. Каждая пара трусиков или чулок, каждый лифчик лежат в застегивающихся на «молнию» мешочках с этикетками: «Лифчик, Анро, белый», «Чулки, Фогал, черные».

С ума сойти!

В дверь звонят, и я подскакиваю футов на шестнадцать, Немного прихожу в себя, только когда Грейер впускает Генри, отца Эллисон. Закрываю ящичек и спокойно выхожу в холл, где Генри ошеломленно наблюдает, как Грейер и Эллисон пытаются удушить друг друга новыми шарфами.

— О'кей, Элли, я начинаю готовить ужин. Пойдем со мной, поможешь.

Ему наконец удается поймать ее, зажать между коленями и завязать шарф.

Я снимаю с вешалки ее маленькое суконное пальтишко. Генри нахлобучивает на нее шапку, берет на руки и тащит в вестибюль.

— Попрощайся с Эллисон, Грейер, — приказываю я, и он принимается энергично махать руками.

— До свидания, Грейер. Спасибо за прекрасный день. Au revoir, няня! — кричит она, как только двери лифта открываются.

— Спасибо, няня, — кивает Генри, разворачиваясь и случайно въезжая ботиночком Эллисон прямо в еще одного члена семьи N.

Миссис N. охает и отскакивает.

— Мне так жаль, — извиняется Генри, видя, что Эллисон от страха зарылась личиком в его шею.

— О, ничего страшного, все в порядке. Весело было?

— Да! — дружно орут дети.

— Что же, — бормочет Генри, — пора готовить ужин. Ричард скоро вернется. А мне нужно еще снять с антресолей украшения.

— Ваша няня выходная? — спрашивает миссис N. с понимающей улыбкой.

— О, у нас нет няни…

— Зато у нее целых два папы, чтобы вешать игрушки, — вмешивается Грейер.

— Боже, — поспешно вмешивается миссис N., — как же вы справляетесь?

— Ну… вы понимаете, детство бывает только раз.

— Да, — сухо цедит она. — Грейер, попрощайся.

— Я уже, ма. Ты опоздала. Двери смыкаются.

Этим же вечером, только гораздо позже, я еду вниз, полусонная, мечтающая о прогулке по набережной Сены под звуки «Жизни в розовом цвете». Двадцать второе декабря, двадцать минут первого ночи. Еще двадцать четыре часа, и впереди целый свободный месяц с денежками в кармане.

— Спокойной ночи, Джеймс, — прощаюсь я со швейцаром как раз в ту минуту, когда он открывает дверь для Г.С., розовощекого, с пакетом из бакалеи.

— Привет. Только с работы? — спрашивает он улыбаясь.

— Угу.

Ох, только бы продержаться, не стоять перед ним с собачьими глазами и высунутым языком!

— Здорово вы Христа славили! Это ты его научила?

— Впечатляет? — осторожно спрашиваю я, стараясь не улыбаться.

«Довольно трепотни, где мое свидание?!»

— Слушай, — начинает он, разматывая шарф, — ты сейчас свободна? Мне нужно сбегать наверх. Ма на ушах стоит с этой рождественской выпечкой, а у нас ваниль кончилась.

«Ох! Сейчас?!»

«Ладно, я на все согласна».

— Да, конечно.

Пока цифры на маленьком табло бегут от одиннадцати и обратно, я быстро подлетаю к зеркалу и начинаю с безумной скоростью прихорашиваться. Надеюсь, я не окажусь занудой. Надеюсь, и он не зануда.

Я пытаюсь вспомнить, брила ли ноги утром. «Черт, я с ума сойду, если он все-таки зануда. И хорошо бы отказать ему в эту ночь. Нельзя же сразу укладываться с ним в постель».

Заметив, что лифт почти спустился, я наскоро накладываю блеск на губы.

— Эй, ты уже поела? — спрашивает он, когда Джеймс открывает нам дверь.

— Спокойной ночи, Джеймс! — восклицаю я не оборачиваясь.

— Это зависит от того, что ты подразумеваешь под едой. ЕСЛИ назвать ужином горсть крекеров и пару тортеллини без соуса, тогда я сыта по горло.

— Куда пойдем?

— Ну…

Я задумываюсь.

— Единственные заведения, где кухни еще открыты, — это кафе при гостиницах и пиццерии. Выбирай.

— «Пицца» звучит неплохо. Как по-твоему?

— Все, что не в этом здании, звучит потрясно!

— Садись на мою куртку, — предлагает он, закрывая пустую коробку из-под пиццы. Ступеньки Метрополитен-музея заледенели, и холод просачивается сквозь джинсы.

— Спасибо.

Я подкладываю под себя голубую ткань с начесом и провожу взглядом вдоль Пятой авеню, пока не натыкаюсь на мерцающие огоньки отеля «Стенхоуп». Г.С. вытаскивает из бумажного пакета мороженое в белой коробочке.

— Ну, как работается на девятом этаже?

— Тоскливо и странно. В этой квартире столько же праздничного тепла, сколько в морозилке, а снеговик бедняги Грейера в одиночестве висит в его шкафу, потому что она не позволяет ему повесить игрушку где-то еще.

— Да, она всегда казалась мне слишком нервозной.

— Ты и понятия не имеешь, каково это, а с проклятыми праздниками… уж лучше каждый день заниматься строевой подготовкой под началом сержанта…

— Да ну, неужели все так плохо? — удивляется он, подталкивая меня коленом.

— Прости?

— Я часто сидел с детьми именно в этом доме. Покормишь их, поешь сам, поиграешь в игры…

— О Господи, какое отношение это имеет к моей работе? Я провожу с этим ребенком больше времени, чем его собственные родители!

Я чуть отодвигаюсь от Г.С. и обиженно шмыгаю носом.

— А как насчет уик-эндов?

— У них кто-то есть в Коннектикуте. Они остаются с ним наедине только по пути туда и обратно, да и то по ночам, когда он спит! И никогда не собираются всей семьей. Я думала, они ждут праздника, чтобы побыть вместе, но нет! Миссис N. целыми днями в бегах, а нас гоняет по всему городу, лишь бы выпихнуть собственного ребенка из дома!

— Но сейчас повсюду столько классных развлечений, особенно для малышни!

— Ему четыре года! Он заснул на «Щелкунчике», «Рокетс» [37] напугали его до смерти, а пока мы три часа ждали в очереди, чтобы посмотреть на Санту в «Мэйси», бедняга весь покрылся крапивницей. Но в основном мы торчим в очередях в туалет. Повсюду. И такси не найдешь, и…

— По-моему, ты определенно заслужила мороженое, — объявляет Г.С, вручая мне ложку. Меня одолевает смех.

— Извини, но за последние сорок восемь часов я впервые говорю с человеком, не нагруженным пакетами. Просто это Рождество меня немного достало.

— Не говори так! Подумай, какое это чудесное время года! И нам определенно повезло жить в большом городе: столько огней и людей вокруг.

Он показывает на сверкающие рождественские украшения вдоль Пятой авеню.

Я тычу ложечкой в мороженое и гоняюсь за карамельным завитком.

— Ты прав. Еще две недели назад я бы сказала, что это мой любимый праздник.

Мы передаем друг другу мороженое и любуемся рождественскими венками в окнах «Стенхоупа» и маленькими белыми лампочками, горящими над навесом.

— Похоже, ты из тех, кто любит праздники.

Я краснею.

— Ну… День древонасаждений, пожалуй, единственный, когда я отрываюсь на всю катушку.

Он придвигается ближе.

— Все еще считаешь меня мудаком?