Шаманка (СИ) - Тихонова Наталья. Страница 12

Но опытного теолога, поднаторевшего на дискуссионных полях схоластики, вывести из себя было трудно.

– Ну и много ли людей понимают ваше, так сказать, калейдоскопическое творчество? Уверен, что нет. На мой взгляд, так это всего лишь поток субъективного сознания, не обладающего критерием ценности. Это когда вы, так сказать, художники, вываливаете на зрителей груду хлама из ближайшей помойки и называете мудреным словом «инсталляция». Простите, конечно, что так говорю. Но формы искусства должны быть понятны большинству. Вы же хотите нас убедить, что образы, порожденные отравленным мозгом, а в иных случаях, не примите на свой счет, и больным, и есть само искусство. К тому же элитарное, а кто не воспринимает живописаний ваших галлюцинаций – бездарь, которого можно только пожалеть. Или я ошибаюсь? Если не прав – убедите в обратном.

– С какой стати мне кого-то убеждать? – обиженно поджав губу с пирсингом, ответила художница. Она явно пасовала перед аргументацией опытного богослова. – Мои картины ничего не имитируют, поэтому ничего никому и не навязывают. В них нет идей – есть только состояния. Слушая музыку без слов, вы же не требуете от автора конкретики, а просто позволяете свои чувствам следовать за ассоциациями. В моих картинах то же самое. Я думаю, что человек должен выбирать сам, какие иметь отношения с Богом. И чем он умнее и образованнее, тем эти отношения сложнее.

Атмосфера явно накалялась. Желая поддержать подружку, приятель художницы промолчать, естественно, не мог:

– А я вот, зайка, абсолютно с тобой согласен. Я тоже после каждой сессии начинаю видеть музыку и даже чувствовать ее на вкус. Хоть на хлеб намазывай, насколько она становится для меня объемной и материально насыщенной. Я чувствую в себе изменения, и мне нет дела, субъективно это или объективно. Главное – согласитесь, результат.

Дебаты набирали силу, народ кипятился. Но Ольга, молча наблюдая за спорщиками, отчетливо понимала – с ней явно что-то не так. Считая себя человеком умным и весьма образованным, она не была лишена интеллектуального тщеславия и раньше не упустила бы шанса продемонстрировать оное. Но сейчас неожиданно для себя она чувствовала – как же ей безразлично все происходящее! Полемизировать и отстаивать свою точку зрения желания не было. Совсем. Да и что было отстаивать? Свое смутное подозрение, что осязаемая реальность – всего лишь иллюзия? Но разве она сама уверена в чем-либо? Какой пустой и ничего не значащий абсурд весь этот спор! Разве есть слова, способные передать все многообразие того мира, в котором она побывала только что? Нет никакого смысла описывать вкус и свойства яблока, если есть возможность просто его съесть, а не рассуждать о цвете или запахе. Она съела. И все остальное перестало иметь значение.

Ольга встала и, не привлекая внимания, незаметно вышла в коридор. Быстро надела сапоги, сняла с вешалки дубленку и, стараясь сделать это как можно тише, выскользнула за дверь…

Многократно просыпаясь от пугающих и полных странной фантасмагории снов, в ту ночь она спала плохо. Отчетливо помнила, что кто-то с длинными седыми волосами, показывая рукой в сторону восхода солнца, куда-то звал ее. Ей было страшно, она упиралась и не хотела идти. Но этот необычно выглядевший человек хватал ее за руку и тащил за собой, а она вырывалась и пыталась убежать.

А утром весь мир показался серым и мрачным. Вставать с постели в тот день ей почему-то не захотелось. Вечером на второй сеанс она не поехала. Чтобы Алексей не дозвонился, отключила телефон, потому что уже точно знала – на третий она тоже не пойдет. С этого дня Ольга заболела, а чем – непонятно.

4

Ольга сглотнула слюну и постаралась выровнять давление в заложенных ушах. По изменившемуся гулу мотора и едва заметной тяжести она поняла, что самолет начал постепенно терять высоту и переходить на нижний эшелон полета. Через короткое время лайнер пробил верхний слой облачности, солнце исчезло, и непроницаемая мгла плотно прилипла к иллюминаторам. Это означало – рейс заканчивается и скоро, наконец, появится возможность расслабиться и вытянуть затекшие ноги. Сидя в хвосте самолета, Ольга наблюдала, как впереди уставшие за многочасовой перелет пассажиры радостно оживились и начали более громко переговариваться между собой. Команды пристегнуть ремни еще пока не было, но она машинально взяла их в руки и попыталась сомкнуть.

«Не делай этого!»

Ольга вздрогнула и с удивлением взглянула на немолодого мужчину сидящего справа от себя. Те несколько часов, которые они летели рядом, к ее великой радости, он ни разу не попытался с ней заговорить. Мужчина спокойно читал газету и не проявлял никакого интереса.

– Вы что-то сказали? – спросила она растерянно. Мужчина удивленно поднял глаза и с вежливой улыбкой ответил:

– Да нет, я ничего не говорил.

Почувствовав неловкость, Ольга виновато улыбнулась.

– Наверное, показалось, извините.

– Да ничего страшного. Бывает, – ответил мужчина и любопытством посмотрел на девушку поверх очков.

В этот момент зажглось табло, и голос стюардессы из ретранслятора сообщил, что полет подходит к концу, самолет начинает снижение и просьба ко всем пассажирам пристегнуть ремни. Сидящий рядом попутчик не спеша снял очки, положил в карман кресла напротив свою газету и привычным движением ловко защелкнул ремни. Ольга с опаской посмотрела на замки, лежащие у себя на коленях и после пары секунд колебаний осторожно взяла в их руки.

«Не делай этого!» – повторил тот же голос более властным и резким тоном. Ольга испугано отбросила крепления. Теперь стало совершенно ясно, что звук исходил со стороны иллюминатора и не мог принадлежать кому-либо из близсидящих пассажиров. Еле сдерживая слезы, теперь она понимала – в довершение ко всем имеющимся проблемам прибавилась еще одна – слуховые галлюцинации.

Лайнер штатно вошел в глиссаду, и возникшие неприятные ощущения в желудке заставили вспомнить про мятный леденец, припасенный еще на взлете. Ольга немного покопалась и достала его из кармана. Развернула бумажку, и в тот момент, когда она уже собралась положить ее содержимое в рот, самолет довольно сильно тряхнуло. Конфета выпала из рук и закатилась под кресло.

«Надо все-таки пристегнуться», – подумала девушка, но следом сразу же почувствовала еще более сильный удар и подпрыгнула в кресле. Впереди раздались испуганные возгласы, и в следующую секунду произошло то, что показывают в фильмах катастрофах – сверху посыпались кислородные маски. Лайнер резко дал крен на левое крыло и уже под громкие крики начал проваливаться в воздушную яму. Ручная кладь попадала с незакрытых полок, на противоположной стороне салона повылетали из кресел не успевшие пристегнуться пассажиры, и где-то впереди истошно завизжали женщины.

Беспомощную Ольгу с огромной силой придавило щекой к иллюминатору, и она с ужасом наблюдала, как над головой в обшивке салона быстро начала образовываться трещина. Буквально за несколько секунд небольшой разрыв – сантиметров сорок – превратился в огромную зияющую дыру с рваными краями. По мерзкому шипящему звуку стало понятно, что произошла разгерметизация. Газеты, пластмассовые стаканчики и другая мелочь хаотично носилась по полу и в воздухе, потом подлетая к быстро расширяющейся трещине, со свистом исчезали в ее черноте.

От стремительного снижения высоты больно заложило уши, а сдавленные внутренности как будто заполнились цементом. Парализованная девушка не могла ни кричать, ни шевелиться. В одну секунду со всей трагической очевидностью она поняла, что на ее глазах разваливается самолет. Ударная волна отключила сознание, и Ольге посчастливилось не увидеть, как хвост с оперением оторвался от фюзеляжа. Через несколько мгновений поток ледяного воздуха вышвырнул из салона не пристегнутую к креслу девушку. Уже в воздухе придя в себя, Ольга увидела удаляющийся лайнер с зияющей дырой на месте хвоста. Самолет на глазах стремительно падал и через несколько секунд врезался в сопку. Взрыв и столб языков пламени не оставляли надежды на что-либо.