Молчание Сабрины 2 (СИ) - Торин Владимир. Страница 31
– Ну, на дерево! Это такие штуки, которые растут из земли и…
– Я знаю, что такое дерево, болван! Где ты его нашел?
– На аллее Ффру.
– Что ты делал на аллее Ффру?
– Решил прогуляться.
– С каких это пор ты прогуливаешься на аллеях?
– Все из-за маленьких генералов, которые командуют морскими чайками, а те командуют грушами, и все ходят по стене вверх-вниз, а еще якорь вместо маятника…
Брекенбок замотал головой: все вышеперечисленное просто не могло в ней уместиться. То ли он отлежал голову во сне, то ли все, что пыталось сейчас пробраться в его уши, действительно представляло собой какой-то невероятный бред.
– Что за непонятная чушь посреди ночи? – спросил он.
– Вот и я так подумал, сэр, – поспешно согласился Заплата. – А потом проснулся. Ну и после этого уже не мог заснуть.
– Причем здесь все это?
– Ну, я отвечаю на ваш вопрос.
– Какой именно?
– «С каких это пор ты прогуливаешься по аллеям?», сэр.
– Все равно не вижу связи. Ты можешь спо-кой-но, – Брекенбок выдавил все это с невероятной нежностью – сквозь зубы и гримасу боли, – рассказать все, что случилось? Только без бреда.
– Хорошо. Слушаюсь, сэр. Как вам будет угодно, я и вовсе не хотел…
– Заплата!
– Да, сэр. Итак. По порядку. Я их нашел! Увидел! Там были они и еще морда в рамке. Увидел я их в окне. А в окно я глянул, когда влез на дерево. А влез я на дерево, когда убегал от злющей псины – псины ведь не лазят по деревьям, если это только не древесные псы из Ши.
– Не существует никаких древесных псов из Ши, Заплата.
– Я сам видел! Чем хотите клянусь! Не далее, как месяц назад… вернее, не видел, но мне рассказывали.
– Вернемся к тебе и лазанью по деревьям. Ты залез на дерево, потому что за тобой гналась собака.
– Да! Эта клыкастая гадина за мной погналась, когда я был на алее Ффру, прогуливался туда-сюда, никого не трогал, ничего не делал, жить никому не мешал. А прогуливался я, потому что не мог заснуть. Снова. Или вернее обратно. Потому что проснулся от странного-престранного сна. Там были маленькие генералы, которые командовали морскими чайками, а те командовали грушами, и все ходили по стене вверх-вниз, а еще там был якорь вместо маятника и много чего еще. Вот и вся история, сэр.
– Хорошо, – согласился Брекенбок. – Я понял все, кроме одного. Что именно ты увидел в окне?
– А я разве не сказал? – удивился Заплата.
– Нет, – маниакально-ласково ответил Брекенбок.
– Так ведь стулья же! Разные! Как те, что бывают… ну, в домах.
Брекенбок изменился в лице. Теперь он выглядел крайне заинтересованным и взволнованным.
– Сколько их там?
– Их там много! Свалены кучей! Очень много!
– Жди здесь!
Брекенбок нырнул обратно в фургончик за фраком и колпаком. Хлопнула дверь.
Заплата тем временем нагнулся, схватил ком грязи с земли и залепил им замочную скважину.
Хозяин балагана вскоре появился с ключами.
– Буди Бенджи и Бонти, – велел он. – И Проныру. Если ты не соврал…
– Я не соврал, сэр! Честно-честно! Дерево! Окно! Морда в рамке!
– Морда в рамке? Там кто-то был? Или просто картина на стене?
– Картина. На стене.
Брекенбок наклонился над замком, чтобы запереть дверь, но тот был весь в грязи.
– Проклятье…
– Сэр! Бежим! Мы упустим шанс! Да не возитесь вы с этим замком!
И все же Брекенбоку, несмотря на все хитрости Заплаты, удалось запереть дверь.
Спустя около двух минут криков, сонной возни, резко пресеченных парочкой оплеух споров, Брекенбок, Заплата, Проныра и оба бывших музыканта в спешке покинули переулок Гро.
– Так вот, что такое «спектакль», – пробормотала недоуменная Сабрина, на которую так никто и не обратил внимания.
***
Вскоре после того, как крики и возня в балагане затихли, в полу некоего фургончика открылся люк.
Это произошло не сразу.
Сперва тонкий коврик шевельнулся и поднялся горбом. А затем отполз в сторону, отброшенный дощатой крышкой. Неприметный засов был незадолго до этого (еще перед ужином) предусмотрительно отодвинут в сторону чьей-то не находящей себе места, босой и очень ловкой ногой.
Из люка вылезла черная, в лучших традициях мрачных драм и темных закоулков, тень. Она была в тонких черных перчатках и босиком – башмаки остались где-то внизу – под фургоном: тень не могла позволить себе оставить следы. Закрывать за собой крышку она не спешила: вдруг придется спешно убегать.
Требовалось подготовить путь к отступлению, и тень привязала к уголку коврика длинную прочную нить.
Покончив с нитью, незваный гость огляделся.
– Эх, если бы я мог подождать с тобой до завтра… – пробормотал он. – Все было бы проще. Не нужно было бы никуда пробираться. Но нет. Работа стоит… Нельзя тратить время – каждая минута на счету… – и едва слышно добавил: – Мерзость…
Гуффин с сомнением глянул на письменный стол.
– Ты бы не стал это держать там, верно? Ты бы спрятал это подальше… Как в старом скорбнянсе…
Усевшись в хозяйское кресло, Гуффин развалился в нем поудобнее и закрыл глаза. Он поднял руку и наугад ткнул в сторону. А затем зашептал:
С глаз долой, из сердца вон,
Погашен пыл, умерен тон,
Тот дом, где вместе были мы,
Где жили, ссорились, любили,
Горит.
Гуффин открыл глаза, и поглядел в ту сторону, куда указывал палец: под хозяйскую кровать-полку. Манера Улыбаться покачал головой: под кровать – это не с глаз долой, это едва ли не под самый нос.
Шут снова закрыл глаза, представил себя на месте хозяина фургона и ткнул пальцем в другую в сторону. Продолжил напевать:
Угольно-черный там фургон,
Везет тебя в твой вечный сон,
Грохочет по камням, дрожит.
В нем, будто живо, тело, но оно –
Не спит.
И снова нет. Камин. Существуют, разумеется, личности, которые устраивают из дымоходов и каминов тайники, секретные ходы и прочее, но это было бы как-то уж слишком… аристократично для хозяина балагана. Еще одна попытка…
С глаз долой, из сердца вон.
Кладбищенский гремит фургон.
Увозит в ночь, увозит прочь
Тебя он с глаз долой моих,
Но сердце…
Так…
Болит.
Гуффин с сомнением глянул на полку, уставленную чемоданами, будто на вокзальной камере хранения.
– Слишком очевидно… Ты же не можешь настолько не ценить то, что тебе досталось, чтобы… Или можешь?
Гуффин вышвырнул себя из кресла. Нюх вел его к чемоданам. Один за другим шут принялся быстро стаскивать их на пол.
– Ты должен был спрятать его подальше с глаз… – бормотал он тем временем. – Ты ведь не любишь все это вспоминать. Но избавиться насовсем не решился бы. Верно? Старый-добрый лирично-сентиментальный Талли. Кто же в здравом уме будет избавляться от своего…
За очередным убранным чемоданом обнаружился приставленный к стенке фургончика еще один небольшой продолговатый темно-коричневый чемоданчик с каким-то изображением на крышке.
– …наследства, – договорил шут со злорадной усмешкой.
Он стащил с полки спрятанный чемодан и поставил его на пол фургончика. Уселся рядом с ним.
– Вот и мы, – удовлетворенно проговорил Гуффин. – Вот и мы. Подумать только… В этом нищенском районе, в этом грязном балагане, в этом убогом фургоне. Сокровище…
На крышке была изображена кукольная голова с пуговичными глазами, и в шляпе, которая походила на клуб нитей, намотанных на катушку. Под кукольной головой было вырезано: «БРЕКЕНБОК».
Рука в перчатке нежно погладила кованую бляху, палец пролез в замочную скважину. Скважина чернела словно бы насмешливо, но она еще не знала, что пальцы Гуффина ловки и быстры. Отмычки в них затанцевали стремительный танец.