Молчание Сабрины 2 (СИ) - Торин Владимир. Страница 33
– К Мамаше, – сообщил мистер Финни.
Громила, клацнув зубами, подвинулся и открыл дверь.
Управляющий кабаре, а следом и Мэйхью вошли в небольшое помещение, напоминающее приемную при каком-то бюрократическом ведомстве Старого центра, но с поправкой на то, что это место все же располагалось в кабаре, устроенного внутри потерпевшего в Блошином районе крушение дирижабля.
Вдоль стен стояли диванчики, на которых курили, ожидая приема различные господа весьма неблагонадежного вида и отталкивающей наружности. Некоторые из них играли в карты, кто-то скрылся за газетой. Все они с надеждой глянули на управляющего, но тот, не поворачивая головы, прошел прямиком к дверце в дальнем конце помещения.
Заходить он, впрочем, не стал. Выдвинув правый глаз и покосившись им на Мэйхью, мистер Финни сказал:
– У Мамаши сейчас встреча. Но полагаю, она скоро закончится.
Из-за двери раздался женский голос – его обладательница явно была чем-то невероятно возмущена.
– …И ты мне его не отдашь, Урсула?!
– Нет, Пруденс, – ответил другой женский голос – бархатистый и насмешливый. – Твой сын лишился его навсегда. Я ведь уже сказала. Ты плохо воспитала его, ведь иначе он бы знал, что не стоит тянуть свои пальцы к моим девочкам. Пусть радуется, что я забрала только один палец. Он знал правила…
– Но я думала, ты сделаешь исключение! Ради меня!
– С чего это ты так решила, Пруденс?
– Ну, мы же обе мамаши, Урсула!
– Это не значит, что мы родственницы, Пруденс!
– Я это так не оставлю! Я верну палец своего сына, чего бы мне это ни стоило!
Ответом ей был беззаботный и крайне унизительный смех.
Дверь распахнулась. На пороге стояла высокая и массивная дама в бордовом платье и шляпке, закрепленной длинными булавками на подвитых черных волосах. В толстых пальцах дама в ярости сжимала сложенный веер – тот трещал, нещадно ломаемый. Покрытое толстым слоем пудры широкое бульдожье лицо было искажено от гнева, вислые щеки колыхались.
Мэйхью мгновенно узнал эту женщину – ее фото частенько мелькало в газетах.
Мамаша Догвилль – глава одной из самых опасных и жестоких банд в Тремпл-Толл. В ее банду входила дюжина ее сыновей, а также многочисленные кузены, кузины и племянники. Они занимались грабежами, похищениями, вымогательством и контрабандой. Вот такое семейное дело.
Преисполненный гнева взгляд вонзился в Мэйхью, и на миг ему показалось, что Мамаша Догвилль его узнала (в поисках убийцы Галески он схватил одного из ее сыновей – к слову, мальчишка оказался не таким уж и плохим), но она лишь дернула головой и прошла мимо, направляясь к двери, ведущей в общий зал.
– Прошу вас, – сказал мистер Финни, и Мэйхью, кивнув, переступил порог. Управляющий вошел следом и, закрыв дверь, встал у нее.
Логово Мамаши Горбин представляло собой помесь дамского салона и строгого кабинета. Помещение было освещено лампами под розоватыми круглыми плафонами. Стены прятались под тяжелыми бархатными портьерами, в углу стоял туалетный столик, на котором возлежал невероятно толстый и пушистый рыжий кот. В воздухе висела легкая коричневатая дымка – пахло здесь одновременно шоколадным парфюмом и табаком «Мадам Модд» со вкусом кофе. При этом в кабинете стояли два угрюмых заставленных папками шкафа, между ними на стене висел подробный план Фли, истыканный булавками и кнопками. В центре помещения стоял большой письменный стол, у которого разместились кресло хозяйки кабаре и кресло для посетителей. Главное место на столе занимали печатная машинка и несколько конторских механизмов: штемпельный, конвертный, упаковщик бандеролей и марочник. Между ними в строгом порядке стояли стопки бумаги и были разложены письменные принадлежности. К столу был подведен патрубок пневмопочты – видимо, единственный во всем Блошином районе.
Урсула Горбин сидела в своем кресле, уставившись в окуляры и держась за ручки перископа, труба которого тянулась куда-то вверх, под своды кабинета.
– Мистер Пенс из людей Меррика себе слишком много позволяет, мистер Финни, – сказала она. – Кажется, он забыл, где находится.
– Я разберусь, Мамаша, – сказал управляющий и вышел за дверь.
Хозяйка кабаре сложила ручки перископа, и тот уполз наверх. А затем пристально уставилась на посетителя.
Урсула Горбин была вовсе не такой, какой представлял ее Мэйхью, и он даже застыл, не в силах ни моргнуть, ни отвести от этой женщины свой взгляд.
Хозяйка кабаре и негласная хозяйка всего Фли была прекрасна в той же мере, сколь и отвратительна. Урсула Горбин являлась обладательницей синего в полоску платья с турнюром, длинными рукавами и узким воротником – встреть ее Мэйхью где-то по ту сторону канала, он бы ни за что не отличил ее от местных дам. Но ее лицо и руки…
Кожа Мамаши была словно сшита из лоскутов, по ее лицу вкривь и вкось проходили старые шрамы, перехваченные нитками. То же касалось и ее запястий, даже ее пальцев. Она была довольно красива, но эти жуткие швы…
Мамаша Горбин вытащила из пасти бронзовой пепельницы в виде фигурки пузатого монстра, отдаленно похожего на крокодила, длинный тонкий мундштук с тлеющей папиреткой и затянулась. На ее сшитых губах появилась легкая игривая улыбка.
– А ты из тех, кто склонен заставлять даму ждать, верно?
– Добрый вечер, мэм, – смущенно сказал Мэйхью и чуть приподняв цилиндр.
– Но ведь сейчас глубокая ночь, дорогой.
– Верно, прошу прощения, мэм.
– Никаких «мэм», «мадам» и прочих оскорблений, – сказала Урсула Горбин. – Называй меня «Мамашей». Пока ты в Фли, дорогой, я – твоя мамаша, а ты – мой сыночек.
– Я вас понял… м-м-м… Мамаша.
Урсула Горбин кивнула Мэйхью на кресло для посетителей, и тот последовал приглашению.
– Ваш управляющий, мистер Финни, сообщил, что вы меня ждали еще три часа назад.
– Именно так, дорогой.
– Но вы уверены, что ждали именно меня? Три часа назад я даже не представлял, что окажусь здесь.
– Брекенбок сказал, что ты явишься.
– Возможно он сказал, что кто-то явится?
– Если ты – Герберт Мэйхью, то я ждала именно тебя.
Мэйхью закусил губу. Мамаша подтвердила его подозрения: Брекенбок знал, что его старый друг явится в балаган. Вопрос только: откуда? И второй вопрос: что он задумал?
– Брекенбок послал меня за тем, без чего не может обойтись его пьеса…
Мамаша Горбин рассмеялась.
– О, его пьеса! Он мне все уши прожужжал о ней. Жду с нетерпением!
– У меня такое чувство, что сейчас вы скажете «но».
– Но, – кивнула Мамаша.
– Я здесь не только, чтобы получить эту вещь, верно?
– Верно. У меня ее нет, и ты знаешь, где ее добыть.
– У Фенвика Смоукимиррорбрима.
Мамаша уперла локоток в бок и изящно отставила пальцы с мундштуком в сторону.
– Смоукимирорбрим и Брекенбок… эти двое мальчишек вечно грызутся. Ты бы знал, дорогой, сколько головной боли они мне доставляют.
Мэйхью хмыкнул. Он догадывался, ведь прекрасно знал Талли Брекенбока.
– Видимо, он послал тебя ко мне за помощью, поскольку сам ты ни за что не добудешь нужную вещь.
– Мне нужно знать, с чем я столкнусь на бывшей Рыночной площади. Брекенбок сказал, что вы поможете. Услуга, которую вы ему должны…
– О, приятные воспоминания… – мечтательно протянула Мамаша. – Знаешь, мне порой так сложно справиться с завязками корсета, а у Талли такие ловкие пальцы, если ты понимаешь, о чем я.
Мэйхью поморщился – откровенность Урсулы Горбин вогнала его в краску и вызвала легкий приступ тошноты.
– Но, к сожалению, сегодня отнюдь не ночь приятных воспоминаний, – продолжила Мамаша. – Брекенбок говорил мне о тебе, дорогой. Он сказал, что у тебя острый нюх. Хотя я и так знаю, кто ты.
– Вы знаете?
Она кивнула на небольшой столик, на котором громоздились стопки газет.
– Мистер Мэйхью и его лисий нюх… Я читала, да… Но что-то давненько в «Сплетне» о тебе не писали.
– Этому есть причины, – мрачно сказал Мэйхью.
– Я знаю о твоих причинах. Мой добрый друг судья Сомм из Тремпл-Толл обижен на тебя.