Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка. Страница 79

– Нет, ты не тонешь. У тебя просто была истерика. Мы вернемся на факторию, ты выпьешь стакан воды…

– Это называется «янхо» [86], – сказал Робин. – Так она называла опиум. «Ян» означает иностранный, «хо» – товар. А «янхо» – иностранный товар. Так здесь называют все подряд. Люди ян. Ян гильдии. «Янхоже» – одержимость иностранными товарами, опиумом. И я. То, что исходит от меня. Я тоже ян.

Они остановились у моста, под ним сновали на сампанах рыбаки. Из-за постоянного гула, какофонии языка, от которого он уже отвык, так что теперь приходилось сосредоточенно расшифровывать, Робину хотелось зажать уши руками, преградить путь любым звукам из того места, которое должно быть его домом, но не выглядело таковым.

– Прости, что не рассказал тебе о «Гермесе», – сказал он.

Рами вздохнул.

– Не сейчас, Птах.

– Я должен был тебе рассказать, – не мог успокоиться Робин. – Должен был, но не рассказал, потому что все это до сих пор разделяется у меня в мыслях, и я не мог составить вместе два фрагмента, потому что просто не замечал… Не знаю, почему я не замечал…

Рами долго смотрел на него в молчании, а потом шагнул ближе, и теперь они стояли бок о бок, глядя на воду.

– А знаешь, – тихо произнес Рами, – сэр Хорас Уилсон, мой опекун, однажды взял меня на маковое поле, в которое он вложил капитал. В Западной Бенгалии. Кажется, я тебе об этом не рассказывал. В Бенгалии, Бихаре и Патне было много таких полей. Сэр Хорас владел долей на одной плантации. Он так гордился этим, называл будущим колониальной торговли. Он заставил меня пожать руки работникам на поле. Сказал, что когда-нибудь я стану управляющим. Мак изменит все, так он говорил. Возместит торговый дефицит. Я никогда не забуду увиденное. – Он облокотился о перила моста и вздохнул. – Сплошное море цветов, ряд за рядом. Такого ярко-алого цвета, что вся земля выглядела больной, кровоточащей. Мак рос по всей округе. Потом его собирали и отправляли в Калькутту, а оттуда на частных торговых судах везли сюда. Два самых популярных сорта опиума называются «патна» и «малва». Это районы в Индии. Из моего дома прямиком в твой, Птах. Забавно, правда? – Рами покосился на него. – Британцы превратили мою родину в военизированное наркогосударство, чтобы накачивать наркотиками твою. Вот так нас соединила империя.

И тут Робин понял, какая огромная паутина опутывает его разум. Хлопок из Индии в Британию, опиум из Индии в Китай, серебро, превращающееся в Китае в чай и фарфор, и все течет обратно в Британию. Звучало вроде бы абстрактно, просто название товаров со стоимостью, но, как оказалось, это отнюдь не абстракция, стоит только понять, в какой паутине живешь и что твой образ жизни основан на эксплуатации, стоит только увидеть, как маячат над головой боль и тяжкий труд колоний.

– Как мерзко, – прошептал он. – Мерзко, мерзко, мерзко…

– Но это же просто торговля, – сказал Рами. – От нее выигрывают все, и все получают прибыль, правда, одна страна выигрывает больше всех. Постоянный доход, в этом же логика, верно? Так зачем же нам пытаться вырваться? Суть в том, Птах, что я, кажется, понимаю, почему ты не замечал этого раньше. Почти никто не замечает.

Свободная торговля. Это всегда была главная линия британцев – свободная торговля, свободная конкуренция, одно поле для всех игроков. Только в итоге все совсем не так. Свободная торговля на самом деле означает доминирование Британской империи, ведь что может быть свободного в торговле, которую поддерживает огромный военно-морской флот, обеспечивая безопасный доступ к морям? Когда обычные торговые компании могут развязать войну, влиять на налоги и вершить гражданский и уголовный суд?

Гриффин имел право на злость, подумал Робин, но был не прав, считая, будто это можно как-то изменить. Эта торговая сеть высечена в камне. Ничто не изменит такое положение дел: слишком много частных интересов, слишком много денег на кону. Можно понять, куда все это заведет, но власть имущие сами получают барыши, а те, кто страдает от таких обстоятельств, и вовсе лишены власти.

– Об этом так просто забыть, – сказал Робин. – В смысле, на чем все основано. Потому что, когда ты в Оксфорде, в башне, это лишь слова, лишь бесплотные идеи. Но мир куда больше, чем я думал…

– Он именно настолько большой, как мы думали, – сказал Рами. – Просто мы забыли о том, что все остальное в нем тоже имеет значение. Мы научились не замечать того, что находится у нас прямо перед носом.

– Но теперь я вижу, по крайней мере, понимаю гораздо лучше, и это разрывает мне сердце, Рами, хотя я даже не понимаю почему. Как будто… как будто…

Как будто что? Как будто он не видел ничего поистине ужасного? Как будто он не видел рабского труда на плантациях в Вест-Индии в самых жестоких формах, не видел умирающих в Индии жертв голода, которого можно было избежать, не видел убитых индейцев Нового Света? Он увидел только опиумный притон, но и этого достаточно, чтобы представить весь масштаб ужасов.

Робин перекинулся через перила моста, задумавшись, что будет, если упадет вниз.

– Ты что, хочешь спрыгнуть, Птах? – спросил Рами.

– Мне просто кажется… – Робин набрал в грудь воздуха. – Мне просто кажется, что мы не имеем права жить.

– Ты серьезно? – хладнокровно спросил Рами.

– Нет, я просто… – Робин зажмурился. Его мысли путались, он не знал, как выразить то, что было у него на уме, он мог ухватиться только за обрывочные воспоминания. – Ты читал «Путешествия Гулливера»? Я постоянно читал, когда жил здесь, так часто, что почти выучил наизусть. Там есть глава, где Гулливер попадает в страну, которой правят лошади, они называют себя гуигнгнмами, а люди там – дикари, безмозглые рабы под названием яху. Все поменялось местами. И Гулливер настолько привыкает к жизни со своим хозяином-гуигнгнмом, настолько убеждается в превосходстве лошадей, что, когда возвращается домой, его ужасают собратья-люди. Он считает их идиотами. Ему невыносимо находиться рядом с ними. Вот именно так… именно так… – Робин качнулся взад и вперед над мостом. Как бы глубоко он ни вдыхал, ему не хватало воздуха. – Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – мягко ответил Рами. – Но не будет никакой пользы, если мы устроим по этому поводу истерику. Так что отойди, Птах, пошли обратно, тебе надо выпить воды.

На следующее утро Робин сопровождал мистера Бейлиса в центр города, в правительственное здание, на аудиенцию у императорского наместника Линя Цзэсюя.

– Этот Линь поумнее других, – сказал по пути мистер Бейлис. – Почти неподкупный. На юго-востоке его называют Линь Цинтянь [87] – «чистый, как небеса», настолько он невосприимчив к взяткам.

Робин промолчал. Он решил вытерпеть остаток срока в Кантоне, делая только то, что от него требуется, а это не включало отклик на расистские замечания мистера Бейлиса.

Мистер Бейлис как будто ничего не заметил.

– А теперь навострите уши. Китайцы дьявольски изворотливы, двуличны по натуре. Всегда говорят одно, когда имеют в виду прямо противоположное. Осторожнее, не дайте им обвести себя вокруг пальца.

– Я буду внимателен, – коротко пообещал Робин.

По рассказам мистера Бейлиса можно было представить наместника Линя гигантом, чьи глаза пылают огнем, а на голове рога, как у черта. На самом деле он оказался человеком обходительным, с мягкими чертами лица, среднего роста и сложения. Силу его характера невозможно было предположить, если бы не взгляд, сверкающий и проницательный. Присутствовал и его личный переводчик, молодой китаец, представившийся как Уильям Ботельо; к удивлению Робина, он учил английский в Соединенных Штатах.

– Добро пожаловать, мистер Бейлис, – сказал наместник Линь, и Уильям быстро перевел его слова на английский. – Мне сказали, что вы хотите поделиться со мной некоторыми мыслями.

– Как вы знаете, дело касается торговли опиумом, – сказал мистер Бейлис. – По мнению мистера Джардина и мистера Мэтисона, она пойдет на пользу и вашему, и нашему народу, если представители компании смогут свободно продавать опиум в Кантоне. Они готовы принять официальные извинения за негостеприимный прием, который прежде оказали их торговым агентам. Будет справедливо, если конфискованный несколько месяцев назад груз опиума будет нам возвращен или хотя бы будет выплачена денежная компенсация, равная его рыночной стоимости.