Роза в цвету - Олкотт Луиза Мэй. Страница 35

– Господи, твоя воля! Столько шуму из ничего! Ну да, каюсь, я подзабыл, что вел себя как последний дурак, и теперь прошу прощения. Что еще-то я могу сделать?

– Веди себя, как подобает мужчине, не давай мне поводов стыдиться за тебя так же, как я стыдилась вчера вечером. – Вспомнив об этом, Роза передернула плечами.

Это невольное движение ранило Чарли больнее, чем все ее слова: настала его очередь ощущать «страшный стыд», ибо события предыдущего вечера он помнил очень смутно, а страх преувеличил их многократно. Резко развернувшись, он отошел и встал у огня, плохо представляя, как на сей раз мириться с кузиной, потому что Роза вела себя совсем не так, как обычно. Как правило, хватало просто извинения – и она готова была сразу забыть и простить; сейчас же, хотя она и вела себя спокойно, в ней появилась новая суровость, которая удивила и озадачила Чарли, ибо откуда ему было знать, что ее жалостливое сердечко так и взывает к нему и только лишь из стремления держать это сердечко в узде она выглядит холодной и суровой.

Чарли стоял, рассеянно перебирая украшения на каминной полке, а потом взгляд его внезапно просветлел, он взял в руки лежавший там браслетик, медленно подошел к Розе и произнес тоном, в котором звучали серьезность и смирение:

– Я буду вести себя так, как подобает мужчине, и никогда больше не дам тебе повода меня стыдиться. Одного прошу – прояви доброту. Позволь мне надеть его на тебя, давай вновь обменяемся обещаниями – и я клянусь, что на сей раз я свое сдержу. Ты мне доверяешь, Роза?

Тяжело было противостоять мольбе в его взгляде и голосе – кротость вообще особенно опасна; лишь влияние дяди Алека не позволило Розе ответить «да». Но голубые незабудки напомнили ей о ее собственном обещании, и она сдержала его, пусть и с трудом, – и впоследствии часто этому радовалась. Мягким движением положив на место предложенную безделушку, она твердо проговорила – хоть и не решаясь взглянуть в склонившееся к ней взволнованное лицо:

– Нет, Чарли, я не стану его носить. Помочь тебе должным образом я смогу только в том случае, если руки мои будут свободны. Я буду добра, я стану тебе доверять, но не клянись мне ни в чем, постарайся лишь бежать искушения – и ты найдешь во мне опору.

Чарли это пришлось не по нраву, и он тут же свел на нет все свои завоевания, запальчиво ответив:

– А я и не хочу иной опоры, кроме тебя, но мне нужна уверенность в том, что ты меня не бросишь, не то я тут буду изнурять тело и душу, чтобы тебе потрафить, а там явится какой-нибудь чужак и похитит у меня твое сердце. Этого я не переживу, так что заранее предупреждаю: в этом случае я нарушу наше соглашение и немедленно продам душу дьяволу.

Последняя фраза испортила все окончательно – своим высокомерием и коварством. В Розе жив был дух Кэмпбеллов, хотя проявлялся он и нечасто; тем не менее свободу свою она ценила выше любых посулов любви, и проявленная им не к месту властность немедленно ее отвратила, причем отвратила особенно сильно из-за того, что она предпринимала отчаянные попытки вознести кузена обратно на пьедестал, а он упорно оставался порочным и неблагодарным. Она порывисто поднялась, ошарашив взглядом и тоном голоса своего собеседника, ибо он понял: она более не девочка с нежным сердцем, но женщина, обладающая силой воли, а также гордым и пылким духом ее расы. Роза произнесла:

– Сердце мое принадлежит только мне, я буду распоряжаться им, как хочу. Не закрывай себе к нему доступ чрезмерной самоуверенностью, ибо нет у тебя иных на меня прав, кроме прав кузена, да и не будет, пока не заслужишь. Помни об этом и не подступайся ко мне больше с угрозами и уничижением.

В первый момент было неясно: то ли ответом на эту вспышку станет другая – и грянет взрыв, то ли Чарли хватит трезвомыслия погасить пожар сдержанным ответом, способным отвратить любой гнев. Он выбрал второе, причем подошел к делу всерьез: бросился на колени перед своей оскорбленной богиней, как часто поступал и раньше, правда в шутку. На сей раз, впрочем, жест не был наигранным, Чарли вкладывал в него всю душу, и подлинная страсть прозвучала в его голосе, когда он обеими руками схватил подол Розиного платья и выпалил:

– Нет, нет! Не закрывай от меня свое сердце – это повергнет меня в отчаяние! Да, я недостаточно хорош для такого ангела, как ты, но ты обязательно сделаешь меня лучше! Я стану настоящим мужчиной, если буду понимать, для чего это нужно, а ведь нужнее всего мне это, чтобы сохранить твою любовь!

– Правда, пока таковой не существует… – начала Роза, тронутая до глубины души, хотя у нее и сложилось ощущение, что она стоит на сцене и играет какую-то роль, потому что у Чарли жизнь всегда превращалась в мелодраму – даже в моменты наивысшей откровенности он не умел вести себя естественно.

– Тогда позволь мне ее заслужить! Покажи как – и я готов на все, ибо ты, Роза, мой добрый ангел, и если ты меня отвергнешь, мне будет совершенно безразлично, когда придет мой конец! – воскликнул Чарли, от пылкости впадая в трагизм и обхватывая кузину руками, как будто мог спастись, только приникнув к этому обожаемому существу.

В свете рампы это выглядело бы неотразимо, однако сцена почему-то не тронула единственную зрительницу – на то, чтобы понять, почему именно, у нее не хватило ни времени, ни опыта. Слова, при всей своей пылкости, звучали фальшиво. При всей грациозности позы Чарли Роза бы предпочла, чтобы он стоял прямо и на двух ногах, как подобает мужчине, а кроме того, хотя жест его был исполнен нежности, некий древний инстинкт заставил ее отстраниться – и она произнесла с самообладанием, поразившим ее саму не меньше, чем его:

– Прошу тебя, не надо. Нет, я пока ничего не буду тебе обещать, ибо могу полюбить лишь того, кого уважаю.

От этих слов Чарли вскочил на ноги, и нечто более глубинное, чем гнев, заставило его побледнеть: жест ее отчетливее слов сказал ему о том, как низко он пал вчера в ее глазах. Воспоминания о том счастливом миге, когда она протянула ему розу с незнакомой доселе нежностью во взгляде, о стыдливом румянце, прелестном «ради меня» нахлынули на него с неожиданной силой, составив яркий контраст отведенному взгляду, руке, удерживавшей его на расстоянии, и за краткий миг молчания Чарли понял, что именно он утратил, ибо первая мысль девушки о любви столь же пуглива, как и отсвет утренней зари, – его способно погасить первое же дуновение ветерка. Один намек на несовершенство, один промах с его стороны, однажды явившийся ей призрак грубых мужских удовольствий – и невинное сердечко, едва открывшееся для того, чтобы снискать и даровать благословение, закроется вновь, подобно чуткому растению, и изгонит недостойного из своих пределов – возможно, навсегда.

Эта мысль заставила Чарли побледнеть от страха, ибо любовь его была куда глубже, чем он давал понять, и он доказал это, произнеся тоном, в котором мешались страдание и терпение, – Розу это тронуло до глубины души:

– Если я постараюсь, я смогу снискать твое уважение, а добившись уважения, смогу ли я рассчитывать на большее?

Тогда она подняла на него глаза, увидела у него на лице благородное раскаяние, своего рода отвагу смирения, свидетельствующую об искренности стыда и дающую надежду на успех, и с исполненной надежды улыбкой, которая согрела ему сердце, от всей души произнесла:

– Да, сможешь.

– Ах, благодарю тебя! Я ничего не стану обещать и тебя, Роза, ни о чем просить не буду, относись ко мне как к кузену, но помни: сколько бы мужчин в тебя ни влюблялось, ни одному из них ты не будешь столь дорога, как мне.

Голос предательски дрогнул, и Чарли вынужден был остановиться; он благоразумно удалился без всяких иных прощаний, Роза же, каясь в своем небрежении, поставила забытые маргаритки в воду, браслет же отложила в сторону, сказав самой себе:

– Я не стану его носить, пока не вернутся прежние чувства. Вот тогда он наденет его мне на руку, и я скажу ему «да».

Глава 11

Малые искушения

– Ах, Роза, мне просто не терпится сообщить тебе одну восхитительную новость! – воскликнула на следующее утро Китти Ван Рюшкинс, запрыгивая в экипаж, – подруга заехала за ней, чтобы вместе отправиться за покупками.