Роза в цвету - Олкотт Луиза Мэй. Страница 47

– Ах, душа моя! У нас, богатых девушек, свои невзгоды, как и у бедных, вот только нас, в отличие от них, никто не жалеет, – вздохнула Китти. – Кто бы догадался, какие меня порой терзают тревоги, я же про них молчу, и никто не проявляет ко мне сострадания, а все потому, что я живу в большом доме, хожу в дорогих платьях и окружена поклонниками. Ариадна раньше говорила, что никому не завидует так сильно, как мне, но теперь она молчит и вообще полностью поглощена своим ненаглядным китайцем. А я в принципе не понимаю, как она его может любить.

Девушки ударились в сплетни, рассудительные речи на время смолкли, однако когда Китти отправилась домой, предварительно раскритиковав всех своих милых подруг и их воздыхателей, в муфточке у нее лежала очень полезная книжка, на лице появилось выражение решимости, а в деятельном мозгу роились всевозможные планы, касающиеся самосовершенствования: она твердо решила, что они со Стивом станут образцовой парой столетия.

Глава 14

План тети Клары

Чарли сильно переполошился, когда понял, что его сердечные чаяния могут обратиться в ничто, взял быка за рога и, подобно многим молодым реформаторам, несколько перестарался, ибо, остерегаясь искушений, бессердечно лишал себя и самых невинных забав. «Творческий стих» стал подходящим поводом для уединения, которое сам он считал подходящим себе наказанием, вот он и просиживал час за часом, водя мелком или кистью, и ежедневно устраивал бешеные скачки на вороном Бруте – это, похоже, шло ему на пользу, ибо он обожал такого рода опасности.

Окружающие давно привыкли к его причудам и к этой новой отнеслись снисходительно, однако неделя проходила за неделей, и все попытки вытянуть Чарли на люди оставались тщетными – в результате развеселые товарищи окончательно поставили на нем крест, а родственники начали одобрительно изрекать:

– Ну наконец-то он остепенился, скоро возьмется за дело.

К счастью, матушка оставила Чарли в покое, ибо, хотя доктор Алек и не стал «рявкать ей прямо в уши», как грозился, он поговорил с нею всерьез: она сперва сильно разгневалась, потом встревожилась, а под конец покорилась, потому что ей очень хотелось, чтобы сын ее заполучил Розу, ради этой цели она готова была даже подержать его в черном теле. Что до причины Розиного недовольства, к ней тетя Клара отнеслась крайне беспечно, сочтя Розу глупышкой и ханжой, «потому что у всех молодых людей, кроме тех, что ни рыба ни мясо, есть мелкие недостатки, но ведь рано или поздно все эти молодые люди остепеняются». Новым причудам Чарли она потворствовала так же, как потворствовала и всем предыдущим, относилась к нему как к обиженному существу, хотя в этом не было ни нужды, ни здравого смысла. Бедная мать! Ей еще предстояло осознать свою ошибку – и горько раскаяться.

Роза старалась проявлять добросердечие и помогать кузену по мере сил, при этом она испытывала уверенность, что у нее все получится, как испытывали и до нее многие исполненные надежд женщины, понятия не имевшие о том, насколько не привыкший к дисциплине дух сильнее самой искренней любви и насколько тяжело даже самому мудрому человеку исправить просчеты дурного воспитания. Нельзя судить ее строго, ибо при малейшем намеке на одобрение или похвалу Чарли принимал вид столь воодушевленный, что Роза сразу пугалась: не пообещала ли она ему слишком многого, а главное, она всеми силами старалась избежать обвинения в том, что относится к кузену несерьезно.

В результате оба испытывали сильнейшую неловкость: Чарли «истязал душу и тело», чтобы потрафить кузине, а она пыталась сообразить, как быть ему полезной. Ей много помогала тетя Джесси, и те, кто видел, как миловидная мисс Кэмпбелл поднимается на гору и спускается обратно с крайне серьезным видом, никогда бы не догадался, что она выполняет важную задачу, а не просто совершает, с похвальной регулярностью, оздоровляющие прогулки, благодаря которым у нее такой изумительный цвет лица.

Вот каково было положение дел, когда в один прекрасный день Роза получила записку от миссис Клары.

Дорогое мое дитя!

Пожалей моего несчастного мальчика, развей его тоску, появись у нас – он ходит такой унылый, что у меня сердце разрывается. У него в голове созрел очередной план, который я считаю совершенно великолепным, – остается только тебе его одобрить. День нынче погожий – позволь ему покатать тебя в экипаже, по дороге вы все обсудите. Это пойдет ему на пользу и сделает вечной твоей должницей

любящую тебя

тетю Клару.

Роза перечитала записку дважды, немного постояла, обдумывая ее содержание и не отводя рассеянного взгляда от бухточки за окном. Темные фигурки, сновавшие по льду, навели ее на мысль о том, как можно избежать испытания, казавшегося ей мучительным сразу по нескольким причинам.

– Так будет приятнее и безопаснее, – решила она наконец, подошла к столу и написала ответ:

Дорогая тетушка!

Я очень боюсь Брута, но если Чарли согласен покататься со мной на коньках, я буду рада, и это пойдет на пользу нам обоим. В этом случае я смогу выслушать его план, не отвлекаясь, так что передайте ему, пожалуйста, мои наилучшие пожелания и скажите, что я жду его к трем часам.

С неизменной приязнью,

Роза

Роза помалкивала, будто Чарли явился ровно в три, на сгибе локтя у него висели коньки, лицо было довольное, и оно просветлело еще сильнее, когда Роза спустилась вниз в котиковой шубке и алой юбке – наряд очень напоминал тот, который она носила много лет назад. Чарли даже не сдержался и воскликнул, забирая у нее коньки:

– Ты точь-в-точь как та маленькая Роза, я с трудом тебя узнал; все прямо как в старые времена – я опять чувствую себя шестнадцатилетним!

– А как еще может человек себя чувствовать в такой день? Ну, идем, накатаемся от души, пока там не стало слишком людно. Пока-то на льду всего несколько детишек, но ведь нынче суббота, скоро все отправятся на свежий воздух, – ответила Роза, неспешно натягивая варежки, ибо на сердце у нее было отнюдь не так легко, как у той прежней маленькой Розы, да и тот шестнадцатилетний мальчик никогда не смотрел на нее с любовью и тоской, которые она читала во взгляде стоявшего перед ней молодого человека.

Они встали на коньки и очень скоро разгорячились и развеселились, как и катавшиеся поблизости детишки, ибо лед был в прекрасном состоянии, февральское солнце светило ярко, а от морозного ветра здоровая кровь приливала к щекам.

– Ну, поведай мне о том плане, о котором говорила твоя мама, – начала Роза, когда они уже скользили по бескрайнему простору, ибо Чарли, похоже, забыл обо всем на свете, кроме блаженства при мысли, что на некоторое время они остались наедине.

– О плане? А, да! Все очень просто. Через месяц я уезжаю к отцу.

– Правда? – На Розином лице отразились изумление и недоверие, ибо план этот был совсем не нов.

– Правда. Ты в это не поверишь, а вот ведь уезжаю, и мама тоже поедет со мной. Папаша прислал ей очередное письмо, что, мол, если она не в силах расстаться со своим великовозрастным дитятей, пусть едет тоже – и мы все будем счастливы вместе. Что ты на это скажешь? – спросил он, устремив на кузину пристальный взгляд, ибо они оказались лицом к лицу: Чарли двигался задом и держал Розу за обе руки, страхуя и направляя.

– План отличный, и я окончательно уверилась, что именно так и следует поступить, вот только ты меня ошарашил тем, что тетушка тоже собралась ехать, – она ведь раньше про это и слышать не хотела!

– Ну, ей этот план и теперь не очень по душе, и ехать она согласна лишь при одном условии.

– Каком именно? – спросила Роза, пытаясь высвободить руки, потому что, взглянув Чарли в лицо, она догадалась, что последует.

– Если и ты поедешь с нами. – Он крепче сжал ее ладони и торопливо продолжил: – Позволь мне закончить, а уж потом говори. Я вовсе не имею в виду, что необходимо что-то менять, прежде чем ты будешь к этому готова, но если ты поедешь с нами, я согласен отказаться от всего остального и жить где угодно, ровно столько, сколько тебе захочется. Почему бы тебе не погостить у нас год-другой? Мы ведь тебя так и не заполучили. Отец будет в восторге, мама умиротворится, а я стану счастливейшим человеком на земле.