#В поисках янтарного счастья - Бартош Джейн. Страница 40

Москва в те годы была рассадником маньяков, наркоманов, алкоголиков и преступников. Родители рассказывали нам о наркопритонах и объясняли, что мы ни в коем случае не должны пробовать наркотические вещества и связываться с людьми, зависимыми от них.

По телевизору постоянно показывали репортажи о пропавших детях, поэтому родители строго-настрого наказывали не заходить в подъезд с незнакомыми людьми. Все мои подружки добегали до квартиры в страхе. Подъезд, как заколдованный темный лес с чудовищами, был словно пропитан ужасом и страхом детей, вынужденных ежедневно пробегать по нему в полном одиночестве.

Открыв запирающее устройство, я быстро дергала ручку, лишь немного приоткрывала тяжелую входную дверь и мышкой протискивалась в образовавшуюся щель, тут же захлопнув дверь за собой. Убедившись, что замок щелкнул, я вставала спиной к двери и, замерев на пару секунд, вслушивалась в темноту подъезда – не притаился ли в углу кто-нибудь с тяжелым дыханием и гнилыми помыслами. Затем я собирала всю свою храбрость в кулак и пулей влетала на лестницу, от которой коридор вел налево, на площадку перед лифтом, а направо, за поворотом, находилась лестница наверх.

Я прыжками забегала по лестнице на четвертый этаж и замирала, пытаясь отдышаться как можно беззвучнее. Мне предстояло последнее испытание – тихо достать ключи, открыть дверь и юркнуть внутрь, закрыв за собой замки и цепочку (в те годы по подъездам часто ходили незнакомые люди и стучались во все подряд квартиры, предлагая купить то мешок лука или картошки, то еще что-нибудь, и цепочка служила дополнительной защитой, когда нужно было открыть дверь так, чтобы не пустить в дом внезапно появившихся грабителей). Меня все время терзал страх, не стоит ли кто там, за поворотом, на площадке перед лифтом… Планировка нашего дома была мечтой маньяка: повсюду повороты и темные углы, где можно спрятаться. Никаких видеокамер, консьержей и домофонов в те времена не было.

Трясущимися руками я нашаривала в рюкзаке ключи и вставляла их в замок, стараясь заглушить страх. Когда за мной закрывалась дверь в квартиру, я с выдохом облегчения кидала портфель на пол и снимала обувь и верхнюю одежду. Я жива, я в безопасности. Переезд в столицу был для меня мучительным. Конец свободе, конец моим мечтам и безоблачному счастливому детству. Теперь я постоянно боялась, переживала, мрачные мысли были повсюду, нависали надо мной серыми тучами многоэтажек.

Мама говорила, что я была очень впечатлительным ребенком, поэтому, когда однажды я рассказала, что мне приснилось ограбление наших соседей по лестничной клетке, мне никто не поверил.

– Ты просто насмотрелась новостей перед сном, – уверяла мама.

– Нет, это был вещий сон, – настаивала я. – Я видела это словно наяву: мы с папой и братом выходим из квартиры и закрываем дверь, спускаемся вниз по лестнице, в это время двое грабителей наблюдают за нами из-за поворота коридора, где расположен лифт. Как только звук шагов затихает и хлопает тяжелая входная дверь, они достают отмычки, вламываются в квартиру Лидии Михайловны и перерывают все вверх дном в поисках денег и драгоценностей.

– Иди попей теплого чая и успокойся, – посоветовала мне мама, когда я закончила изливать душу.

Папа, зайдя в кухню, предложил пропустить день в школе и отправиться с ним по делам.

– Я хочу с вами! – тут же заканючил брат.

– Ладно, один денек можно отдохнуть! – заключил папа, добавив: – Идите одевайтесь.

Мы долго копошились в квартире, мама не дождалась нас и уехала на работу. Наконец мы были готовы выдвигаться из дома. Вышли на лестницу, и папа стал закрывать дверь.

– Пойди вызови лифт, Аня! – скомандовал папа.

– Нет, я хочу пешком идти! – сказал брат.

Мы спустились по лестнице и вышли из подъезда. Спустя пару часов, завершив все запланированные дела, мы вернулись домой. Дверь к соседям была нараспашку, и в квартире пожилой женщины, где всегда царил идеальный порядок, теперь был такой кавардак, что с порога было видно – случилась беда. Папа протолкнул нас с братом домой и вызвал милицию. Сердце защемило от страха и боли. Я же это все уже видела во сне, шаг за шагом…

Я никак не могла привыкнуть к жизни в Москве. По вечерам я садилась на подоконник, прислонялась лбом к холодному стеклу и разглядывала машины с яркими огнями, проезжающие по шоссе, щедро освещенному желтым светом фонарей. Огни расплывались в лужах, светились яркие неоновые вывески, город не ложился спать, и небо здесь не бывало темным по ночам, как везде, где мы жили раньше. Теперь, проснувшись в любой час ночи, можно было видеть рыже-коричневое небо, подсвеченное тысячами фонарей большого города.

Каждый вечер я ждала у окна маму, которая должна была вот-вот прийти с работы. Это была новая и непривычная для нее работа. Раньше мама трудилась в детских садах, домах культуры и школах, занималась музыкой с детьми, а в Москве ей пришлось устроиться в бухгалтерию военной части, где теперь работал папа, и она, проделывая долгий путь до работы и обратно, погружалась в незнакомый мир дебетов и кредитов, цифр, отчетов и платежей. Она, музыкальный работник по образованию и призванию, с тоской в глазах осваивала компьютер и свою новую городскую жизнь.

С работы мама добиралась домой на автобусе, но до остановки ей нужно было пройти темный участок вдоль железнодорожных путей, где редко встречались прохожие. Обычно мама выходила с работы вместе со своими коллегами, и они вместе шли до остановки, чтобы разъехаться по разным направлениям.

В тот вечер мама оказалась на улице одна. Моросил дождик, мама раскрыла зонт и быстрым шагом поспешила по тропинке вдоль путей. Ее не насторожил мужчина, шедший навстречу, и она уже собралась перейти рельсы в сторону остановки, как мужчина приставил нож к ее горлу и приказал отдать ему все деньги и украшения. Мама оцепенела и отдала ему все – и кошелек с только что полученными новенькими купюрами, и золотые серьги, подарок папы, и даже часы, которые никакой ценности не имели, но грабителю они приглянулись, и он жестом указал на них, мол, тоже снимай.

Мама пришла домой, села на стул, не сняв верхнюю одежду, и попросила налить ей чего-нибудь покрепче. Дедушка уступил ей баночку пива, другого спиртного дома не было.

После этого случая по вечерам я ждала маму с работы еще сильнее. Я просила Бога защитить ее от грабителей и маньяков и проводить домой живой и невредимой. Впервые в жизни я столкнулась с отчетливым страхом потерять маму. И для моего спокойствия мама завела привычку звонить с рабочего телефона на наш городской номер перед выходом с работы, чтобы мы знали, что она выезжает и через полчаса будет дома. После разговора с мамой я занимала место у окна и не уходила со своего поста до тех пор, пока она не появлялась на пороге.

Моя новая школа находилась в соседнем дворе, и родители отдали меня туда, чтобы я могла сама возвращаться домой после занятий. «Ты должна зацепиться в этой школе, иначе я не знаю, что нам делать. Мы с отцом должны работать и не сможем водить тебя в другую школу», – заявила мама. В новой школе мне не понравилось. Дети в классе шушукались, когда учитель представляла меня. И я чувствовала, как холодеют руки и щеки предательски наливаются краской. Я казалась себе неловкой деревенщиной, потому что девочки были одеты гораздо лучше меня. На переменках они смеялись над своими шуточками, а я сидела одна в сторонке. Я не была стеснительной, но чувствовала себя не в своей тарелке. Мне не о чем было говорить с ними.

Позже выяснилось, что у меня «смешной акцент». Отучившись несколько лет в белорусской школе и очутившись в Москве, я узнала, что неправильно произношу звук «г»: девочки постоянно поправляли меня и говорили «у нас не принято гэкать». Я замолкала и следила, чтобы в моих словах эта буква не попадалась.

Наступила весна, и я пришла в школу в красных резиновых сапогах. Одноклассницы разглядели их еще у ворот в школу и целый день отпускали шуточки на тему «кот в сапогах», «собралась за грибами?» и «ты что, в детский сад пришла?». Им было так весело, что они никак не могли успокоиться. А я изо дня в день продолжала ходить в школу в красных резиновых сапогах, потому что на дождливую погоду у меня не было другой обуви.