Кремлевский визит Фюрера - Кремлев Сергей. Страница 10

Замечу, что с этим выводом советского академического издания не расходилось мнение даже самого «начальника Польского государства» Юзефа Пилсудского, ближайшим сотрудником которого был и полковник Бек…

Так что, зная то, о чем сказано выше, мы лучше поймем и тот разговор, который изложен ниже…

ПОСЛЕ упоминания Беком Данцига и Лиги Наций Гитлер поморщился, но Бек продолжал:

— Что произошло бы, если бы однажды Лига Наций отмежевалась бы от вопроса о Данциге?

На вопрос Бека Гитлер ответил вполне определенно:

— Данциг остается и всегда будет немецким… Рано или поздно этот город отойдет к Германии.

Теперь морщился уже Бек, но фюрер продолжал:

— Конечно, польские экономические интересы должны быть обеспечены, и это в интересах Данцига, поскольку он в экономическом отношении не может существовать без Польши.

Бек согласно закивал головой, а Гитлер пояснил:

— Я сейчас думаю о формуле, в соответствии с которой Данциг в политическом отношении станет германским, а в экономическом останется у Польши..

—А «коридор»?

Для Гитлера и вообще всех немцев «Польский», «Данцигский», «коридор», данный Польше все тем же Версальским договором и дающий Польше выход к морю ценой отрезания германской Восточной Пруссии от остальной Германии, был важнейшей и сложной психологической проблемой.

Но именно поэтому Гитлер думал над ней много и тяжело. Он и рад был бы поладить с поляками, но понимал, что поладить с поляками на основе разумного компромисса невозможно. Поляки или наглы, пока не получили по зубам, или услужливы — после того, как по зубам получили.

Пока что они по зубам не получили и поэтому — наглы. Второй вариант—дать им по зубам. Но зачем в этом случае с ними договариваться?

Тем не менее Гитлер отвечал примирительно:

— Было бы полнейшей бессмыслицей отобрать у Польши выход к морю. Я вполне отдаю себе отчет в том, что если вы окажетесь в таком мешке, то возникшая напряженность будет подобна заряженному револьверу, спуск может сработать в любой момент…

Бек опять согласно закивал головой. Однако головой же — но уже предостерегающе, качнул и Гитлер:

— Да, но в той же мере Германии необходима беспрепятственная связь с Восточной Пруссией… Думаю, вам надо обсудить это с Риббентропом…

Назавтра Бек встретился со своим германским коллегой Риббентропом.

Полуторачасовая беседа началась сразу с Данцига, и Бек просто-таки угрожал немцу…

— Господин рейхсминистр, применяемая сенатом и населением Данцига тактика малых «свершившихся фактов» уже сегодня затрагивает польские интересы…

— Но в Данциге живут немцы и у них тоже есть свои интересы, — отпарировал Риббентроп, однако тут же успокоил, — тем не менее фюрер уже говорил вам, что для нас важнее всего широкая консолидация взаимных отношений.

Бек захорохорился еще больше:

— Господин рейхсминистр, Данциг в представлении всего польского народа служит пробным камнем германо-польских отношений, и было бы очень трудно изменить это представление. Об этом вам говорил еще маршал Пилсудский…

— Но все это решаемо, — ответствовал Риббентроп. — Скажем, связь Германии с ее провинцией, Восточной Пруссией, через экстерриториальную автостраду и железную дорогу. За это в качестве компенсации со стороны Германии — гарантия коридора и польской собственности…

Бек пожал плечами…

ПОДОБНЫЕ разговоры немцы вели с поляками не в первый раз, однако к 1939 году они уже чувствовали себя в военном отношении весьма уверенно и польские увертки во вполне ясном вопросе им надоели.

Более терпеть «польский гонор» Гитлер не желал…

Вот почему 5 января в нашем берлинском полпредстве неожиданно появились бывший германский посол в Москве Надольный и знаменитый экономический советник московского посольства Хильгер…

Уроженец Москвы, Хильгер с чисто московским выговором сообщил полпреду Мерекалову:

— Алексей Федорович! Мы только что из вашего торгпредства и сообщаем, что уже высказали там пожелание германского правительства возобновить наши переговоры о предоставлении Германией Советскому Союзу кредита в двести миллионов марок со значительным улучшением ранее выставленных нами условий.

— Я рад, — ответил полпред, — и немедленно сообщу об этом в Москву…

Переговоры по кредиту начались еще в январе 1938 года, но немцы старались получить для себя более, чем дать нам, и в марте 1938-го переговоры были прерваны.

И вот вдруг сами немцы пошли нам навстречу…

Конечно, это был пока лишь зондаж.

Немцы хотели понять — можно ли в «восточном» вопросе перейти от конфронтации с русскими и мутных бесед с поляками к новым отношениям с русскими за счет поляков?

В разговоре с Беком Риббентроп сказал польскому полковнику-министру:

— Мы заинтересованы в Советской Украине лишь постольку, поскольку мы всюду, где только можем, чинили русским ущерб, так же, как и они нам…

Бек тонко улыбнулся… Тогда «украинский» вопрос имел «карпатский» привкус. В духе «Мюнхена» венгры потребовали от чехов передачи им Закарпатской Украины с населением свыше одного миллиона человек.

2 ноября в Вене арбитраж Германии и Италии это требование удовлетворил (и в марте 1939 года венгерские войска заняли Закарпатскую Украину с городами Ужгород, Мукачево и Хуст).

И вот теперь Риббентроп прямо заявил Варшаве, что интересы Германии не простираются за Карпаты, и намекнул, что с украинскими делами пусть Варшава разбирается сама.

Бек после этого приободрился настолько, что Риббентроп не замедлил поинтересоваться:

— Вы, похоже, не отказались от честолюбивых устремлений маршала Пилсудского в направлении Украины?

Бек улыбнулся еще более тонко и сказал:

— Мы уже были в самом Киеве… Киев стоит на прежнем месте, значит, живы и наши устремления…

Риббентроп понимающе хмыкнул…

Впрочем, в действительности он уже ставил на поляках крест так же, как и его шеф — фюрер.

Русский вариант союза выглядел предпочтительнее. А закавыка была в том, что текущие отношения с Россией были из рук вон плохи, а линия Литвинова делала их просто беспросветными.

Однако Берлин все же начал свои «русские» зондажи… А весна 1939 года приносила одну ошеломляющую политическую новость за другой.

И для Лиги Наций — рожденной если не мертво, то подло — окончательно наступала безрадостная пора увядания. Осень наступала посреди весны. Для англосаксонской Лиги Наций начиналась предфинальная, осенняя полоса ее истории…

Статья 3-я Статута Лиги определяла, что сессии ее Ассамблеи собираются раз в год, как правило— в начале сентября… Уж не знаю, как там планировал Совет Лиги Ассамблею 1939 года, но в том году сентябрь оказался отмеченным совсем иными событиями, чем очередная сессия Лиги Наций…

В МАРТЕ 39-го до сентября еще было далеко. Хотя с начала этого марта все в Европе закрутилось так, как будто на политический экран спроецировали в ускоренном режиме кадры замедленной съемки.

1 марта Советский Союз отозвал своего представителя из лондонского Комитета по невмешательству в испанские дела (этот Комитет возник в 1936 году вне Лиги Наций, когда та отказалась поддержать республиканское правительство Испании).

10 марта в Москве открылся XVIII съезд ВКП(б).

14 марта чехословацкий президент Гаха «вручил „судьбу чешского народа“ в руки Гитлера, и 14-го же была провозглашена независимость Словакии (поощряя в этом словаков, немец Гитлер всего лишь предвосхитил усилия чеха Гавела)…

15 марта части вермахта вошли в Прагу. Чехи же, вместо того, чтобы левой рукой поддерживать ложе автоматов, а указательный палец правой руки положить на спусковой крючок, делали правой «немецкое приветствие», а левой… Левой они придерживали платочки у рта…

Что ж, лично у меня жалеть их желания нет…

15 и 16 марта в Дюссельдорфе прошла конференция германских и английских промышленников. Было подписано Соглашение о сотрудничестве и разделе рынков. Дюссельдорф закладывал основы мира в Европе и уже поэтому был обречен Черчиллями и Рузвельтами на скорый и неизбежный крах. Я еще об этом скажу…