Сага о двух хевдингах (СИ) - Сторбаш Н.В.. Страница 12

Альрик коротко пересказал, что было на тинге, и наши парни призадумались.

— Так и что делать будем? — хмуро спросил Росомаха. — За харч убиваться не больно хочется. А тех тварей мы видели, серебром к ним особо не заманишь и руну так просто из них не выковыряешь.

Я осмотрел лица хирдманов. Никто из парней не жаждал встретиться с тварями Гейра, разве что Отчаянный по-прежнему рвался в бой да Живодер задумался о чем-то своем.

Первым заговорил Альрик.

— Конунг собирает ярловые дружины, земельные. Вольные хирды он ни к чему не принуждает, так что нам самим решать, как быть и что делать.

Запинаясь, в беседу влез Бритт, о котором я почти и не вспоминал. Слишком уж тихо он себя вел да и нашу речь разумел плохо.

— Фоморы как мертвецы. Жрать, убивать, смерть. Смерть вся земля. Мы встать! Защитить!

Простодушный не согласился с ним:

— Драугры изо всех дыр полезли, а тут всего лишь дальний остров. Да и не сражаться мы с ними будем, а следить, чтоб не сбежали. Как по мне, на то и ярловых воинов хватит. Мы и так потрудились изрядно, привезли не только весточку, но и самого Гейра.

Коршун, наш сарап-полукровка, который нынче по улицам старался попусту не расхаживать, заметил:

— Лед встанет через месяц-полтора. Даже если решим пойти к тварям, сейчас-то что делать?

— Сидеть в Хандельсби без дела столько времени толку нет, — кивнул Беззащитный.

Странно выходит: вроде бы Бездна захватила остров, сарапы — Бриттланд, а забот у вольников стало еще меньше, чем прежде. Словно бы и не случилось ничего.

— Так чего? Может, походим по городам, дело поищем? — предложил Рысь.

— Да какие нынче дела? — выпалил Росомаха. — За репу да за сыр работать? Серебром только ярлы платят, а ярлы все здесь сидят.

— И то правда, — пригорюнился Леофсун.

— Так что скажете, хёвдинги?

Росомаха всё никак не отставал от нас.

А мне впервые в жизни не хотелось идти на тварей. Руны, конечно, здорово, да только терять никого из хирдманов мне не хотелось. Слишком уж больно, когда внутри стаи погибает один из волков. Смерть Гисмунда до сих пор отзывалась внутри горечью, я до сих пор ощущал дыру на его месте, а ведь он едва-едва попал в стаю. А что говорить про Энока, которого мой дар захватил в числе первых? Я слышал, что одноруким калекам то и дело чудится, будто их отрубленная рука все еще с ними, и она может болеть или чесаться. Вот и у меня было что-то схожее. Мне тоже порой чудилось, что я слышал его голос или видел косую морду.

А еще я боялся пробуждать свой дар. Какова будет стая без Энока? Смогу ли я удержать стаю, ощутив еще одну дыру?

Все же дурной дар мне подкинул Скирир. Не должен хирдман бояться доброй драки! Не должен увиливать от сражения с тварями! Как тогда он попадет в дружину к Фомриру? Сидючи у очага разве что от гнилой лихоманки сгинешь, а не от железного меча и не от клыков твариных. И за себя я не боялся. Я ведь всегда живым выходил из каждого боя! Несмотря на условие, сумел набрать аж девять рун, переплюнул отца. И я, несомненно, стану хельтом, потом сторхельтом, потом получу двадцать рун, а там уж и до богов рукой подать. И обо мне будут складывать висы, петь песни, матери станут называть сыновей моим именем! Но это я! Кай Эрлингссон! Кай Безумец! Тот самый, что родился в грозовую ночь. Тот самый, на кого обратил внимание конунг богов!

А вот ульверы — дело другое. Какими лихими и отважными они ни были, их судьба соткана из других нитей, тонких и хрупких. Чуть рванешь, и оборвется. И я не хотел их терять. Не хотел чувствовать дыры. Может, потому я больше не пускал никого в стаю?

Бритт, Офейг, Слепой, Коршун, Синезуб, Отчаянный, Свистун, Беспалый… Да даже Росомаха с приятелями! Они уже давно не чужие. Хоть мы с ними еще ни одной зимы не пережили, зато лето у нас выдалось знатное. Чего только не случилось!

Молчание затянулось. И снова Простодушный выручил меня.

— Тинг тингом, но прежде надо поглядеть, как дальше пойдет. Может, и впрямь нам тут делать нечего будет. Толку-то задницы на льду морозить, если мы за всю зиму ни с одной тварью не перемигнемся!

На том и порешили.

Парни разошлись. Трудюр, конечно, к бабам, Ледмар — к «Соколу», Вепрь остался присмотреть за нашим добром в дровяном сарае, а остальные кто куда. Росомаха растянулся на лавке и задремал. Альрик поглядел на них, потом на меня и кивнул на дверь.

— А не хочешь ли прогуляться до конунгова двора? — спросил он.

— Это зачем же?

— Херлиф верно сказал. Надо понять, что конунг задумал. Но его думу так запросто и не поймешь. Может, Магнус что подскажет?

Я недовольно скривился. Это раньше Магнус в рот смотрел да другом стать хотел, а нынешний, хоть мы и прошли немало под одним парусом, был непонятен. То ли после твариной крови поменялся, то ли после сараповой ворожбы, то ли повзрослел. Ему ведь тоже несладко пришлось.

— Пустят ли на порог? — сказал я, махнул рукой и побрел к двору конунга.

Что толку языком болтать? Схожу да и узнаю. Не пустят, так несложно и обратно пройтись.

А Хандельсби изменился. Десятки оружных повсюду, хускарлы на каждом шагу, будто набрать шесть рун так просто. Девки попрятались по домам, даже рабыни выходили только старые и морщинистые. Детвора попритихла. Еще я не видел ни свиней, ни кур, что обычно свободно ходили во дворах и меж домами. А потом понял, почему. Один карл внезапно швырнул нож в случайно мелькнувшую квочку, подобрал ее и привязал к поясу со словами: «Будет вечером похлебка».

Беды со снедью в столице пока не было. Раз конунг сказал, что накормит всех, значит, накормит, и затягивать пояса будут разве что весной, перед таянием льдов. Да вот только ярлы бывают всякие, в том числе и прижимистые: дадут на десяток мешок проса да несколько луковиц, и крутись как хочешь. Вот хирдманы и выкручиваются как могут.

Как лед встанет, конунговы люди уведут воинов к землям Гейра, но до той поры тяжко будет всем: и горожанам, и ярлам, и дружинам. И я не хотел оставаться в Хандельсби на это время.

По дороге я прошел мимо пепелища и лишь потом сообразил, что прежде тут стоял сольхус. Неподалеку лежал расколотый и изгаженный шар, на котором кое-где еще промелькивала позолота. И никто в жуткой робе и с выбритой макушкой не кричал о боге-Солнце, не корил за поедание мяса, не пугал тьмой.

Возле конунгова двора было людно. Кто-то рвался внутрь, потрясая золотыми цепями, кто-то наоборот выходил, хмуро потирая лоб. Почти все, кто желал зайти, требовали беседы с самим Рагнвальдом, утверждая, что более никто не сумеет рассудить их дело. Но постояв в толпе какое-то время, я приметил, что всех крикунов постепенно вылавливали, отводили к нужному человеку, и вскоре те затихали.

Я даже подобрался поближе и подслушал один такой разговор.

— Кто таков? Зачем к Рагнвальду хочешь? — спросил худенький карл с пером в руках.

Выглядел он непривычно. Полусарап что ли? Глаза черные навыкате, волосы тоже темные и курчавые, нос, может, и не самый большой из тех, что я видел, но на узком, почти безбородом лице смотрелся как орлиный клюв.

— Я ярл Йарнвика. Хочу поговорить о своей дружине! Так что веди меня к конунгу, карл! — зарычал крупный хускарл с объемистым животом и густой ухоженной бородой.

— Йарнвик, Йарнвик, — чернявый постучал пальцем по кончику огромного носа. — Железный залив. Семь деревень, один город с большой ярмаркой, несколько десятков хуторов. Нет, говори со мной.

— Это что же? Йарнвик не достоин встречи с Рагнвальдом? — вспылил было ярл, но тут же притих.

Неподалеку стоял мой знакомец Кеттил Кольчуга и, заслышав ссору, выпустил хельтову силушку.

— Я не дам треть дружины, — сдавленно сказал ярл. — От Гейра до меня всего три дня плыть. Мне свои земли беречь надо.

Чернявый устало посмотрел на ярла печальными коровьими глазами.

— Коли так, твои дружинники будут стеречь южную сторону, чтоб не пустить тварей к Йарнвику. С тебя все хельты, кроме двух, и два десятка хускарлов.