Сага о двух хевдингах (СИ) - Сторбаш Н.В.. Страница 21

Бог-предатель Хагрим делает медленный вдох, забирая обратно тепло. И настает время долгой-долгой зимы с метелями, снегопадами, стужей и тьмой.

А ведь мы должны были уплыть в Альфарики, распродать богатства, посмотреть на жизнь в других землях.

Я осторожно перенес вес с палки на раненую ногу, скривился от пронизывающей боли и снова оперся на палку, вытесанную Эрлингом. Мало того, что шрамов у меня изрядно прибавилось, так кости тоже никак не хотели заживать, несмотря на мои девять рун и усилия Эмануэля. Они ныли, когда я ложился спать, ныли перед дождем и снегом, ныли, когда я отпаривал их в бане. Эта непроходящая боль выматывала похлеще, чем хромота. Из-за нее я постоянно злился, меня раздражало всё.

Еще Фридюр замучила со своей заботой, будто я не хускарл, а дитё малое. То норовит закутать потеплее, то подкладывает еду в миску, будто у меня не нога, а руки поломаны, то спрашивает, не нужно ли мне чего, хотя я и сам могу сделать, если что понадобится. Поначалу даже к отхожему месту водила, так как я не мог удержаться на корточках. Один раз я всё же не выдержал и влепил ей оплеуху, ладно хоть руку успел придержать, иначе бы точно челюсть своротил, а так только слегка задел. Подумаешь, губы в кровь и щека опухла. Но она сама виновата. Видела же, что я не в духе, а всё равно полезла.

Отцу с матерью сказала, что сама ударилась, да только не больно-то они и поверили. Ингрид и вовсе набросилась на меня с кулаками, мол, нельзя Фридюр обижать. Фольмунд перепугался из-за криков Ингрид и разревелся. Тогда я вконец осерчал, схватился за палку и ушел из дому к морю. Еле дохромал. По замерзшей земле палка всё время проскальзывала.

Нет, не вернусь к Эрлингу. Если ему невестка дороже сына, так пусть сам с ней и возится. Может, мне свой дом срубить? Попросить ульверов подсобить, так они вмиг его поставят, руками бревна перекидают. Да только бревна надо заранее готовить, чтоб просохли как следует. Из сырого дерева класть смысла нет, потом щели замучаешься заделывать, да гниль может пойти. Впрочем, зачем мне тот дом? Всё равно ведь уйду по весне. А Фридюр одна с хозяйством не сладит. Пусть сначала сын подрастет, а уж потом…

Пойду жить в тингхус, к ульверам. Пусть там тесновато, зато весело. Как раз и Простодушный вернулся, а то столько времени просидел возле могилы! Он там себе чуть ли не медвежью берлогу устроил: поставил шалаш, укрыл ветками и шкурами, натаскал дров из лесу для согрева. Еду-то ему хирдманы таскали. Как он только умом не двинулся?

Я всего два раза приходил. В первый раз через пару дней после погребения, попросил, чтоб меня притащили к могиле, думал уговорить Херлифа уйти оттуда. Тогда явственно чувствовалась сила восьмирунного из-под земли и слышались приглушенные крики, мольбы о прощении, перемежаемые проклятьями. Когда я пришел во второй раз, спустя еще седмицу, Беспалый все еще был жив, но больше не кричал. Стоять рядом с могилой было невыносимо из-за сильного трупного запаха, а каково лежать под разлагающимся телом я даже думать не хотел. Простодушный спокойно сидел рядом и вытачивал из бревнышка что-то непонятное. Я снова предложил ему вернуться в тингхус, но он отказался.

— Хочу быть тут, когда он наконец сдохнет.

— Да привали ты его камнем с рунами, и дело с концом!

Но Херлиф меня не слушал.

— Это ведь я уговорил парней уйти из рунного дома. Думал, в хирде будет получше. А там болота, изгои, житье с бриттами, драугры… И ни Фастгер, ни Ледмар мне ни слова не сказали. Это я не хотел возвращаться в отцов дом, я хотел жить иначе, а у них были неплохие семьи, и с родителями они ладили. А теперь их нет, отец умер, и в живых один я остался.

— Ну, драугры, сарапы — это ж не твоя вина, — неуверенно сказал я. — Многие из рунного дома наверняка погибли. А, может, и все.

Херлиф помолчал, срезал кусок со своей деревяшки, ковырнул в другом месте, потом сказал:

— Да ты не думай лишнего. Как помрет, вернусь в тингхус.

И вот вчера Ингрид влетела в дом со словами, что Простодушный появился в Сторбаше, весь обросший и грязный. Значит, помер Беспалый. Долго же он продержался! Раненый, без еды, без воды, разве в дождь что-то просачивалось внутрь, в собственном дерьме и с разлагающимся трупом поверху. Вот что значит хускарл!

Я вон тоже хускарл, а чего-то никак не вылечусь. Я раздраженно хлопнул себя рукой по бедру сломанной ноги и тут же прикусил губу от вспышки боли. Почему так медленно заживает? Может, я как-то разгневал Орсу? Не из-за оплеухи же Фридюр осерчала богиня? К тому же ударил я только сегодня, а болит уже давно. И Эмануэль уже седмицу не спускается со своей ублюдочной горы. Сам бы уже давно сходил, да только с палкой и хромотой разве ж я вскарабкаюсь?

С трудом подволакивая больную ногу, я потащился обратно в город, в тингхус. А там было шумно и весело. Ульверы хлебали пиво, таскали рабынь вглубь дома, боролись и хохотали. Там были и сторбашевские парни. Я узнал Инго, Дага и парней постарше.

Херлиф, уже вымытый, расчесанный и приодевшийся, тоже сидел за столом и смеялся, отхлебывая пиво. Будто не он проторчал возле могилы столько дней и ночей.

— А, Кай! Заходи! Надоело сидеть возле жены? — окликнул меня Эгиль.

— Надоело. Потому перебираюсь жить сюда. Найдется местечко?

Кот сначала расхохотался, а потом еще раз глянул на меня.

— Так это не в шутку? Слышь, Альрик! Кай от жены сбежал!

После этого на меня оглянулись все ульверы. Хорошо, хоть Простодушный махнул мне рукой, прогнал сторбашевца, что сидел возле, сунул в руки кружку и сказал:

— Пей.

Я выпил.

— Что это за…

— Росомаха ведь два бочонка Безднова пойла заготовил. Первый нам споил, а второй не успел. Чуток мы потратили на Альрика, а оставшееся допиваем сейчас. Да ты не бойся, мы его с обычным пивом мешаем. Самое оно! Выпил? Ну, сказывай, что там у тебя.

Только после второй кружки я немного разговорился. Выбранил бестолкового жреца, что не умеет лечить, тварь, что изранила мне ногу, жену, что ведет себя неподобающе с мужем-хускарлом, Ингрид, что переметнулась на сторону Фридюр, сучью зиму и наше невезение, из-за которого мы вынуждены сидеть в Сторбаше.

Херлиф слушал меня, кивал, подливал выпивку, а как я закончил, так отвесил крепкий подзатыльник.

— Ну и дурень же ты. Надо было тебя рядом с собой усадить! Чтоб ты днем и ночью вслушивался в шорохи, внюхивался в тухлый запах, шкурой ловил рунную силу и думал, сдох убийца твоего побратима или нет. Жена ему не нравится! А ты с ней хоть говоришь иногда? Почем ей знать, что у тебя болит и чего тебе надо? Может, зря я тебя из моря вытащил? Может, надо было оставить там? Рано или поздно тварь бы очухалась и догрызла б тебя, тогда ничего бы и не болело. Из дому он ушел! Точно мальчишка сопливый, которого отец выпорол за проказы. А что до Сторбаша… Тебя только скука обуяла, а каково нынче Эрлингу? Это ведь ему нужно столько времени кормить два десятка воинов! А и попробуй не прокормить, если одна половина хирда сильнее его, а вторая на равных. Коли мы голодать будем, так и городу не поздоровится. Он, поди, своих людей впроголодь держать будет. Опять же рабынь нам отдал, а ведь они тоже чьи-то были. Чем он расплатился за них? Проснись, Кай! Ты ведь нынче не простой хирдман, а хёвдинг! Должен смотреть дальше, думать наперед и не только про себя, но и за всех разом. Эрлинг — мужик умный. Лучше бы набирался у него разума, коли уж своего пока не отрастил.

Я краснел от гнева и бледнел от стыда, пока слушал Херлифа. И вроде всё по делу говорит, не раз уж мне такое сказывали, кажись, впервые меня так отчитал Ульвид при первой встрече. Но одно дело — Ульвид, проживший не один десяток лет, и другое — Херлиф, который ненамного старше меня.

— Так что допивай и ковыляй к себе домой. Мы нынче не в походе, так что можем отдыхать, как вздумается. А ты человек женатый и должен быть с женой.

Когда лед встал накрепко, в Сторбаш пожаловали нежданные гости. Трое бриттов из Растранда. Они изрядно обмерзли, истощали и уже не чаяли добраться до тепла.