Сага о двух хевдингах (СИ) - Сторбаш Н.В.. Страница 64

Они посмотрели на меня, как на вошь подзаборную, и заговорили меж собой, даже сесть не предложили. А я и сам не торопился, стоя легче отбиваться будет, коли что. Топор на виду висит, честные десять рун — тоже вот они. Пусть думают, живичи драные, кого они обманывать думают. Плохо, что рядом со мной нет никого, кто понимал бы их речь. Надо было вингсвейта позвать, только не хочу еще больше долг перед Гуннвидом брать на себя, да и не пустили бы его сюда.

— Гуннвид Сьюрбьёрнссон сказал, что есть у тебя дело к роду Жирных, — наконец заговорил толмач. — Говори свое дело.

— Я привык вести дела с тем, с кем и начинал. Вас я не знаю, потому буду говорить только с Хотевитом.

Самый старый из Жирных хрипло рассмеялся, но в последующих словах толмача ничего смешного не оказалось.

— Хотевит много сделал того, чего делать не стоило, и род сейчас закрывает его долги. Показывай записи, и мы подумаем, как возместить долг.

— Как долг возмещать и так ясно: серебром и золотом. Или верните мой товар. Но говорить я буду только с Хотевитом.

— Половина товара и так наша, пропала где-то в Северных морях. За него платы не будет, только благодарность, что вернули нам наше добро. Скажем, три марки серебра. А остальное… Уж не знаю, слышал ли гость с Северных островов, но в городе недавно народ бушевал, сжег несколько складов, в том числе и тем, что взял Хотевит на продажу. И в иное время мы бы возместили полную стоимость взятого товара, ведь он лежал на наших складах, да только причиной тех волнений были твои люди. И впору нам спрашивать с вас за остальное добро, что там лежало. Но чтобы было честно, мы простим друг другу наши долги. Я готов дать семь марок за те вещи, что не успели отнести на сгоревшие склады. Всего десять марок. Согласен ли ты, гость, с таким предложением?

Я слушал плавную речь толмача и кипел от злости. Три марки? Семь? Десять? Да лучше бы они просто выкинули меня со двора, как паршивую шавку! Рука то и дело дергалась, желая схватить топор и располосовать им лживые морды.

Какие в Бездну сгоревшие склады? Я же своими ушами слышал, что пожогов не было, воевода за такое казнит на месте.

— Не знаю ничего ни о сгоревших складах, ни о том, что товар был вашим. У меня есть, — я споткнулся на новом слове, — записи, где всё сказано иначе. Вот как сказано в коже, так и делать надо. А наболтать и я могу много всего.

— Ты же не дурак. Должен понимать, что мы можем и того не отдавать. К кому ты пойдешь с этой кожей? Вече созовешь? Речи нашей не разумеешь, законов не знаешь, а еще тебя и твоих людей ищут. И даже если дело дойдет до суда, все знают, что Хотевит был заворожен мрежницей, и потому его слова и записи ничего не значат. Всё, что он творил, делалось не по его воле.

— Заворожен или нет, не мое дело. Я хочу забрать свой товар или плату за него.

Они снова склонили головы и негромко заговорили меж собой. И чего обсуждают? Уверен, что они загодя всё решили. Но я и впрямь зря сюда пришел. Ничего с них взять не выйдет, разве что силой.

— Мой род всегда славился честностью. И хоть то нам в убыток встанет, я готов дать тебе должную плату, — сказал старший из Жирных, а толмач подхватил его слова. — Но взамен прошу услужить мне. Я хочу снять ворожбу с Хотевита, а для того нужна та мрежница. Привези ее, и я насыплю столько серебра, сколько было уговорено. Даже за украденный у нас товар.

Я молчал.

— Вы же хирдманы! Вам платят, а вы выполняете работу. Много ли вам платят за кровь и смерти? Здесь же много серебра стоит на кону, и всего-то одну бабу привезти!

Я молчал. Снова позвал свою стаю и всматривался в их спокойные огоньки, чтобы не вспылить и не изрубить наглецов.

— И твои люди смогут вернуться в город, не боясь обвинений. Довольно лишь сказать, что и вас заворожила мрежница.

Он ни разу не назвал Дагну по имени. Может, и к лучшему, что свадьба не сложилась. Каково было бы ей жить в этом доме? Хотя, как знать, вдруг Жирные не осмеливались бранить хельта в лицо?

— Жирные, значит. Говорят, ваши лавки стоят не только в Велигороде, ваши корабли ходят по рекам Альфарики, ваши люди живут даже в Годрланде. Как бы обман не встал вам дороже, — негромко сказал я.

Надо спросить у Дагны, как отличить корабли Жирных от других. Я сам буду резать их людей и проламывать борта, буду забирать всё добро и за малую плату отдавать другим, и так, пока не верну всё до последней марки. А потом вернусь в Велигород и сожгу их нарядный терем. И никакой воевода меня не остановит.

— Подумай! — донеслось мне вслед. — Поговори со своими людьми. Хёвдингов убивали и за меньшее.

Я вышел из их вонючего дома, остановился во дворе и потер лицо, сдирая мерзость, что мне налепили Жирные. Хоть разговор вышел коротким, но прождал я немало, на улице уже стемнело. Выходит, Гуннвид знал или предполагал, что предложат мне купцы, потому и сказал, чтоб я не ходил к ним, потому и людей своих забирает.

Кто-то дернул меня за рукав. Я едва не подпрыгнул от испуга, ведь не ощутил чужой руны рядом, а потом увидел, что это всего лишь девчушка, безрунная. Мелкая, белоголовая, с лентой в волосах, значит, не рабыня. Она прошелестела что-то, да только я разобрал лишь что-то о Хотевите.

— Хотевит? Ты о нем?

Она заговорила еще быстрее, дергала за рукав, куда-то тыкала пальчиком. Я присвистнул и позвал одного из вингсвейтов, что стояли там.

— Что она говорит? Чего хочет? Не пойму никак.

Парень выслушал девочку и сказал:

— Ее Хотевит прислал, спрашивает, нет ли у тебя какого знака от невесты его. Хочет узнать, как она, здорова ли.

— А кто эта девочка вообще?

— Да кто-то из Жирных. Я их не знаю почти никого.

— Спроси, нет ли у нее знака от Хотевита.

Вингсвейт поговорил с ней, она огляделась и вытащила украдкой кусочек бересты, а на ней что-то нацарапано. Парень сразу сказал, что знаков не знает, написанные слова не слышит.

Я немного подумал, а потом решился. Вряд ли Дагна сказала что-то, что могло бы нам навредить. Потому я вытащил лоскут ткани, что она передала, сунул его девчонке в руки.

— Пусть отдаст Хотевиту и больше никому. Я пока тут подожду. Но недолго.

Она взяла лоскут и тут убежала, но не в дом, откуда я недавно вышел, а куда-то вкруг, на зады. Вскоре вернулась, сунула мне в руки еще кусок бересты и убежала. Даже спросить ничего не вышло.

Беда с этими их словами, которые можно руками передать. И кто мне их перескажет? А! Гуннвид ведь мне первым похвалился насчет такого умения, вот пусть он и мучится.

Я вернулся ко двору вингсвейтар, пересказал Гуннвиду разговор с Жирными, ничуть того не удивив. А потом протянул ему берестяные куски и попросил пересказать слова Хотевита. И на первом куске было сказано, что пишет это Хотевит, а девочка по имени Зимава ему помогает. На втором же Хотевит сказал, чтоб я ждал его недалече от деревни Троеверши, и что он принесет обещанную плату.

Глава 16

Троеверши отыскать было несложно. Один из людей Гуннвида знал эту деревню, она стояла первой на озере, если идти по берегу Вечевой стороны. Вингсвейтары вывели меня за город, а уж там я отыскал Рысь. И мы вместе сидели в лесу неподалеку от Троеверш и ждали Хотевита.

Ждали уже второй день. Хорошо, хоть Гуннвид поделился припасами, и нам не пришлось воровать кур или охотиться на зайцев. Еще радовал вес родного топора на поясе, который я припрятал перед входом в Раудборг. А больше ничего и не радовало.

В который уже раз я разглядывал бересту с нацарапанными на ней узорами. Выломал кусок коры с березы и старательно перерисовал каждую черточку.

— Леофсун, глянь! Я тоже так могу, не отличить! И не понять, кто сделал эти слова. Выходит, что я назвался Хотевитом, но разве я стал им? Любой мог выскрести любую ложь, тут же не видать, кто рисовал. Ни голоса не услышать, ни в лицо заглянуть.

Рысь лениво потянулся, взял обе бересты.

— Не совсем похоже. Ты царапаешь глубоко, неровно, и некоторые линии не так идут.