Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн. Страница 30

Но все эти мирные празднества маскировали дела совсем не мирные. Рисуя свою идиллическую картинку, Фульхерий между делом упоминает, что, пока Боэмунд и Балдуин пребывали в Иерусалиме, Готфрид «и другие важные люди» поставили «господина Даимберта патриархом в храме Гроба Господня». Выходит, не прошло и полугода, как Арнульфа де Роола отстранили от дел. Фульхерий не объясняет, чем были вызваны неожиданные перестановки в новом латинском правительстве Иерусалима, не то ему пришлось бы признать, что, по сути, это был переворот, организованный в пользу Боэмунда. А иначе с чего бы чужак, не разделявший с крестоносцами тягот длительной экспедиции на Восток, удостоился возведения в столь высокий сан? Патриарх, конечно, привез с собой деньги, пизанские военные корабли и поддержку Рима, но то, что он был нужен коварному князю Антиохии, оказалось важнее всего.

Когда Анна Комнина в «Алексиаде» размышляла о поступках, которыми в то время отметился Боэмунд, она писала, что он «нисколько не изменился и не научился ценить мир… человек по природе чрезвычайно дурной» [243]. Что и говорить, Боэмунд никогда не упускал своей выгоды. В рождественские дни 1099 года Даимберт, приняв сан патриарха Иерусалимского, немедленно благословил Боэмунда на княжество в Антиохии, официально от имени Римской церкви санкционировав беспардонное нарушение клятвы, от которой крестоносец отступился в прошлом году, отказавшись вернуть город Византии. Мало того: Даимберт, узурпировав полномочия греческого патриарха, назначил на духовные посты в Антиохии новых людей [244]. Притязания Византии на город Боэмунда и государство, которое он намеревался вокруг него выстроить, систематически отклонялись. К слову, утверждение Даимберта патриархом дорого обошлось и латинянам, поскольку он истребовал себе во владение значительную часть города (в этом так называемом Патриаршем квартале располагался и сам Гроб Господень), а заодно запросил особых прав в части пользования портом Яффа. Неудивительно, что Анна Комнина, которая писала свою хронику много лет спустя, обличала эгоизм и беспардонность Боэмунда и осуждала порочность его пизанских союзников. «Так всегда поступают варвары», — подытожила она [245]. Боэмунд свое получит: в августе 1100 года, когда он возглавит военную кампанию в Мелитене (Малатье), к северу от Эдессы, в верхнем течении Евфрата, его возьмут в плен и в цепях отправят к Данышменду Гази, правителю северо-восточной Малой Азии, который периодически вступал в союзы с сельджукским султаном Кылыч-Арсланом. Выкупят Боэмунда только в мае 1103 года за гигантскую сумму в сто тысяч безантов. Но на этом его карьера не окончится, и напряженность в отношениях Боэмунда и императора Алексея сохранится на годы, в избытке снабжая Анну Комнину поводами для недовольства. По стойкому убеждению Анны, если бы все беззаконие и двуличие франков — или кельтов, как она их называла, — воплотилось в одном человеке, то этим человеком был бы Боэмунд.

На заре нового столетия карта Святой земли и Восточного Средиземноморья стремительно менялась. Мечта о латинском Иерусалимском королевстве воплотится в жизнь в 1100 году, когда умрет Готфрид Бульонский и его брата, Балдуина Эдесского, пригласят на празднование уже второго Рождества в Вифлееме. Там 25 декабря его провозгласят королем Иерусалимским Балдуином I. Судьбе было угодно, чтобы правил он гораздо дольше брата, здоровье которого серьезно подкосил тяжелый поход и который, вероятно, так и не оправился от серьезных ран, полученных в схватке с медведем в Малой Азии. Балдуин будет править до 1118 года (графство Эдесское перейдет его родственнику, Балдуину де Буру) и весь этот срок посвятит войне с Фатимидами. Война диктовала необходимость не только обороняться от египетских армий, но и завоевывать новые города. Для королевства крестоносцев выход за пределы города Иерусалима и узкого, опасного коридора, ведущего к Яффе и морю, был вопросом жизни и смерти. Поэтому на протяжении первых десяти лет у власти Балдуин с разной степенью успеха атаковал Арсуф, Кесарию, Акру, Тир, Бейрут, Сидон и Триполи. Мало-помалу в период его правления стали вырисовываться очертания настоящего государства крестоносцев.

Поддержку Балдуину в его войнах оказывали и старые, и новые товарищи. Из тех князей, что отправились в поход, вдохновившись Клермонской проповедью, одни — по примеру Готфрида, Балдуина и Танкреда де Готвиля — обосновались на Востоке. Другие поехали обратно на Запад: Роберт Фландрский и Роберт Нормандский решили возвратиться в свои европейские владения, дела в которых в их отсутствие разладились. Третьи, как Боэмунд, пытались усидеть на двух стульях сразу и закрепиться на обоих берегах Средиземного моря, разъезжая между Францией, Балканами, Византией и новыми государствами крестоносцев. А кто-то все еще мечтал оживить дух Первого крестового похода. Стефан Блуаский, сбежавший из Антиохии в 1098 году, за что автор «Деяний франков» назвал его «несчастным и негодяем», был полон решимости искупить свою вину [246]. И он, и Гуго Вермандуа в компании неугомонного Раймунда Тулузского присоединились к армии западных рыцарей и крестьян, которые намеревались пополнить ряды крестоносцев и летом 1101 года отправились в пеший поход из Константинополя по Малой Азии. Конец их незадавшемуся предприятию положили объединенные силы Кылыч-Арслана, эмира Алеппо Рудвана и Данышменда Гази. В ходе этой кампании и Стефан, и Гуго сложили головы. Раймунд, однако, остался на Востоке и до своей смерти в 1105 году работал над основанием четвертого государства крестоносцев между Иерусалимом и Антиохией, которое в 1109 году станет графством Триполи.

Тем временем по дорогам Западной Европы брели домой сотни уцелевших крестоносцев — одни больные, другие раненые. Очень немногие из них заработали больше, чем потратили. Они несли пальмовые листья и рассказывали невероятные истории об ужасных невзгодах и отчаянной храбрости. Некоторые привозили с Востока реликвии, и сотни церквей и монастырей во Франции, Фландрии, Англии, Италии и в других местах обзавелись фрагментами камня, сколотого с гробницы Христа в Храме Гроба Господня, металлическими стружками от наконечника Святого копья, обретенного в Антиохии, щепками от Истинного креста и разнообразными частицами тел святых, включая руку, плечо и ребра святого Георгия, которые были выкрадены из мраморного ларца в каком-то монастыре в Киликии и в итоге оказались в аббатстве Анчин во Фландрии [247]. Но по большей части крестоносцы привозили домой лишь душевные и телесные раны. Раймбольд де Карон, который принимал участие во взятии Антиохии и утверждал, что первым взобрался на стены Иерусалима 15 июля 1099 года, вернулся без руки и предался богомерзкому насилию. Оно обойдется ему в четырнадцать лет епитимьи в качестве наказания за приказ избить и кастрировать монаха из Бонваля.

Мало кто из этих выживших жаждал вернуться на Восток, но встречались и такие. А еще больше было неофитов. Дело в том, что завоевание Иерусалима, хоть и явилось чудесной в полном смысле этого слова победой, не исчерпало импульсов, лежавших в основе движения крестоносцев. С Запада по-прежнему прибывали толпы рыцарей, ищущих искупительной битвы с иноверцами: в 1101 году Альберт, граф Бьяндрате, и его брат Ги отправились на Восток в компании других ломбардцев и епископа Милана и погибли, сражаясь с турками. Английский морской капитан по имени Годрик Финкл в первое десятилетие после взятия Иерусалима успел принять участие в двух походах в восточные земли, после чего вернулся домой и стал отшельником.

Для некоторых семей, подобных породнившимся династиям из центральной Франции Монтлери и Ле Пюизе, вооруженные паломничества в государства крестоносцев станут долгом и традицией, передаваемой из поколения в поколение [248]. Для других, в частности для расчетливых и предприимчивых купцов-мореплавателей итальянских городов Пизы, Генуи и Венеции, содействие росту и укреплению государств крестоносцев станет вопросом не только набожности, но и трезвого коммерческого расчета. Пизанские корабли, доставившие в Иерусалим патриарха Даимберта, надолго не задержались, но уже в июне 1100 года на Восток через Родос с двумя сотнями кораблей прибыл сын венецианского дожа Витале Джованни, который принялся ссужать военно-морские силы Венеции крестоносцам, атакующим побережье Леванта. В период с 1100 по 1109 год генуэзцы послали на помощь крестоносцам, которые вели кампании от Кесарии на юге до Мамистры на севере, в общей сложности более полутора сотен галер. В городских анналах Генуи сохранились подробные отчеты о политической ситуации тех лет в Иерусалиме и Святой земле [249]. Этот важный вклад в укрепление государств крестоносцев делался с благочестивыми намерениями и с учетом как желания отдельных граждан совершить покаянное вооруженное паломничество, так и стремления всего сообщества прославиться богоугодными деяниями. И все же галеры вступали в бой лишь при условии, что их команды получат прибыльные торговые права в каждом взятом порту и мзду за каждый взятый город. Вера и бизнес выступали здесь как две стороны одной медали [250].