!Фантастика 2024-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Проскурин Вадим Геннадьевич. Страница 165

Длинный Шест поставил бластер на предохранитель, выставил минимальную мощность выстрела и убрал оружие в кобуру. И пошел ловить лошадь.

Через четверть часа он вернулся к тому месту, где на него напали рыцари. Трава выгорела на десять шагов вокруг, в пепле лежал один лошадиный труп и один человеческий… нет, два человеческих. Просто второй труп расчлененный — голова отдельно, ноги отдельно, а туловища и рук вообще нет, выгорели полностью. И еще в пепле отдельно лежит рыцарский меч, на вид совсем целый, только рукоять обгорела.

Лошадиный труп вздохнул и издал тонкое мучительное ржание. Лошадь Длинного Шеста сочувственно заржала в ответ.

— Людей проверь, — потребовала серьга. — А лучше сразу делай контрольные выстрелы и вали отсюда.

— Да они точно мертвые, — сказал Длинный Шест.

Повернул лошадь и поехал прочь.

К этому времени грибовидное облако закрыло полнеба. Шляпка гриба начала отделяться от ножки. Скоро она отделится совсем, превратится в обычное облако, только черное, и прольется где-нибудь черным дождем, в котором вода смешана с пеплом и сгоревшей плотью, человеческой и лошадиной вперемешку.

— Не туда едешь, — сказала серьга. — На дорогу не выезжай, степью к отелю пробирайся. А ну, пришпорь животное, быстро! Зрители приближаются. Правее держи, еще правее. Вот так. Видишь холмик прямо по курсу?

— Что такое курс? — переспросил Длинный Шест.

Джон перефразировал вопрос:

— Прямо впереди холмик видишь?

— Вижу, — сказал Длинный Шест.

— Через пять минут ты должен быть за ним, — приказал Джон. — Чтобы ни одна собака не увидела.

— Причем тут собаки? — удивился Длинный Шест.

И пустил лошадь в галоп. Его последний вопрос остался без ответа.

Через час Джон велел Длинному Шесту запутать след, и детально разъяснил, как именно это делается. Длинный Шест вначале долго не понимал, а потом понял и восхитился. Надо же, как ловко можно следы прятать!

Дальше был долгий монотонный путь. Лошадь то взбиралась на очередной холм, то спускалась в ложбину, время от времени приходилось петлять, объезжать овраги и буераки, эти неудобства сильно утомляли животное, по дороге ехать куда быстрее и приятнее. Но ехать по дороге Джон запретил.

Время от времени серьга оживала и давала какой-нибудь дельный совет, типа, эту горку лучше объехать слева, а вон ту — справа. Ничего другого Джон не говорил, видимо, боялся, что серьга перегреется. Но она почти не нагрелась, так, чуть-чуть.

— Джон, можно отвлеченный вопрос задать? — спросил Длинный Шест.

— Потом задашь, — сказал Джон. — Отель уже близко, за следующим холмом. Ты лучше не об отвлеченных вещах думай, а легенду прорабатывал. Морду и рубаху сильно изгваздал?

Длинный Шест оглядел рубаху и понял, что изгваздал ее сильно. Раньше она была светло-серая, считай, белая, а теперь стала темно-серая с зеленым, а запах такой, будто в супе вымачивали. А морда… так вот отчего она чешется!

— Направо в двухстах шагах овраг, там на дне ручей течет, — сообщила серьга. — Умойся и рубаху поменяй.

— На что поменять? — не понял Длинный Шест. — Там в овраге меня кто-то ждет?

Несколько секунд Джон молчал, затем спросил:

— Ты разве сменную рубаху не взял?

— А зачем? — удивился Длинный Шест. — Ты же сам сказал, всего тридцать дней, зачем сменную рубаху брать?

Джон ответил на этот вопрос загадочно:

— Есть такое слово — гигиена. Вернешься — я расскажу, что оно значит.

— Я и так знаю, — сказал Длинный Шест. — Это когда палач перед пыткой руки моет, чтобы заражения крови не было.

— Дебил, — сказала серьга. Помолчала и добавила: — Короче, так. Умойся и постарайся рубаху как-нибудь прикрыть, плащ надень, что ли. Если будут расспрашивать, скажешь, что видел вспышку, грибовидное облако, гром оглушительный, лошадь понесла, все такое… Никаких подробностей ты не видел. Постарайся к какому-нибудь каравану прибиться или к работорговцам-экспедиторам. Дашь начальнику поезда десять долларов, он тебя с радостью примет. Только заранее десятку отложи, всю пачку не свети.

Джон вышел из медитации, слез с кровати и стал набивать косяк.

— Чего грустишь? — спросил он Алису.

Она ничего не ответила, только пожала плечами. А что тут ответишь?

— Тебе забить? — спросил Джон.

Алиса отрицательно помотала головой. После праздника она на коноплю вообще старалась не смотреть. Надо же было так упороться, стыд-то какой… До сих пор орки и люди пальцами показывают и смеются.

— Танцор говорил, в нашей новой квартире ремонт уже заканчивается, — сообщил Джон. — Сходи завтра, посмотри, как там что. Обои, занавески, рюшечки всякие… Ну, и барахло начинай собирать помаленьку.

Алиса тяжело вздохнула.

— Попроси Танцора, пусть пару рабынь подгонит, — попросила она. — Я одна не справлюсь.

— С чего это вдруг? — удивился Джон. — Ничего сложного нет, берешь коробку, берешь барахло, аккуратно упаковываешь… Я бы тебе сам помог, но меня завтра Герман вызовет, есть одно дело за городом, целый день будем по дорогам мотаться.

— Паковать вещи — работа для рабыни, — заявила Алиса.

— Ты неправильно классифицируешь работу, — сказал Джон. — Работа бывает двух видов: та, которую делать надо, и та, которую делать не надо. А все остальное от лукавого. Перевезти барахло к Тринити надо. Вот и займись.

— Ты со мной разговариваешь, как с тупой орчанкой, — сказала Алиса.

Джон улыбнулся.

— Ты, вообще-то, и есть орчанка, — сказал он. — И будешь ей оставаться еще дней шестьдесят примерно. А насчет тупизны…

Алисе показалось, что она ослышалась.

— Шестьдесят дней? — переспросила она. — Всего шестьдесят дней?!

— Это предположительный срок, — уточнил Джон. — Возможно, не шестьдесят, а семьдесят. А если Длинный Шест облажается конкретно, то и все сто двадцать. Но он вряд ли облажается настолько.

— А я-то думала, куда Длинный Шест подевался! — воскликнула Алиса. — А куда, кстати?

— Выполняет важное задание, — ответил Джон. — Имеющее прямое отношение к твоему превращению из самки в женщину.

— Дай, что ли, покурю, — сказала Алиса.

Набила косяк, раскурила, пыхнула.

— Ты злоупотреблять начала, — сказал Джон. — Я тут прикинул, сколько ты скурила за сто дней…

— Сама знаю, — вздохнула Алиса. — Достало.

— Удивляюсь я с тебя, — сказал Джон. — Живешь, как у Джизеса за пазухой, ни в чем себе не отказываешь, люди кругом хорошие, все тебя любят…

— Никто меня не любит! — перебила его Алиса. — Только издеваются!

— А ты поводов не давай, и не будут издеваться, — посоветовал Джон. — Твой бзик, типа, «я человек, уважайте меня» уже всех достал, кроме меня. А то, что ты на празднике учудила — вообще ни в какие ворота не лезет.

— Извини, — сказала Алиса.

— Надо не извиняться, а делать выводы, — сказал Джон. — Лично я выводы из той истории сделал, а как ты — не знаю.

— А какие выводы ты сделал? — заинтересовалась Алиса.

— Что тебя нельзя в свет выводить, пока человеком не станешь, — сказал Джон. — Да и потом с осторожностью. Ведешь себя, как деревенщина подзаборная, в наркотиках меры не знаешь, да и когда трезвая, тоже чудишь. Про тебя уже анекдоты сочиняют. Вот, например, идет леди Алиса…

— Не называй меня так! — перебила его Алиса. — Ненавижу это прозвище!

— А вот это мне особенно удивительно, — сказал Джон. — Ты хочешь стать человеческой женщиной. Когда ты станешь человеческой женщиной, ты захочешь стать моей женой. Когда ты станешь моей женой, все станут называть тебя леди, потому что жена рыцаря называется леди, а не цыпа. Но ты это прозвище ненавидишь. Почему?

— Потому что они думают, что я не леди, — сказала Алиса. — Они так говорят, чтобы меня обидеть.

— Тебя очень легко обидеть, — сказал Джон. — Мы однажды уже обсуждали эту тему. Помнишь, тогда, в Оркланде, когда тебя на каторгу везли связанную. Ты еще тогда говорила, что я лошадиные пенисы сосу.